Ознакомительная версия.
В то же время Сперанский стремится избежать смешения славянского язычества с иными традициями – поэтому он отвергает основанную на индуизме «Живую Этику» Рерихов как учение, непригодное для России. Равным образом он отвергает и христианство, основанное на «семитской идеологии», ссылаясь при этом на антихристианскую и антисемитскую литературу от эпохи Просвещения до нынешних сочинений Доброслава. Зато ему симпатично «русское народное христианство», которое будто бы «вытравило из христианства семитскую идеологию». Похоже, вопреки научным данным и даже мнению многих других русских неоязычников Сперанский ограничивает «индоевропейское начало» лишь европейскими народами, отлучая от него обитателей всех иных континентов, включая и Индию, но при этом все же усматривая родство русского язычества с идеями Ригведы[64].
Религия Сперанского – это религия спасения. Путь к спасению ему видится в бережном отношении к окружающей природе и в сохранении культурного наследия предков. Напротив, якобы не проявляющая заботы о природе и культуре технократическая цивилизация Запада идет к своему краху, и России следует всеми силами этого избежать, в чем ей поможет возвращение к язычеству[65]. Любопытно, что учение Сперанского имеет ярко выраженный культурный акцент и воскрешает старую немецкую идею, противопоставляющую культуру цивилизации. В этом можно усмотреть комплекс меньшинства, который встречается у части русской националистически настроенной интеллигенции, ощущающей свою отчужденность от государства. Сперанский специально оговаривает, что служение Родине следует отличать от служения государству[66], и ему импонирует идея «духовной независимости человека от социальных институтов», на которой будто бы покоится язычество[67].
От описанных городских неоязыческих общин отличается «семья» А. А. Добровольского (Доброслава), который создал свою неоязыческую общину в деревне Васенево Шабалинского района Кировской области. Свое учение Доброслав строит на культе плодоносящих сил природы и фаллическом культе. Он считает древних славян солнцепоклонниками и исповедует культ Ярилы-Солнца. В нем он видит «всеобъемлющую, всемогущую и всеблагую силу», «воплощение природной мудрости», и его главный лозунг – «Слава Яриле». Посланником Солнца он считает «живой огонь», «олицетворяющий вечную жизнь семьи и рода». Любопытно, что солнцепоклонничество заставляет Доброслава отказаться от распространенной у русских неоязычников идеи о расположении центра русского традиционализма на Севере. Для него священным является Восток, откуда восходит солнце; туда якобы были обращены и древнейшие святилища[68]. Тем не менее он разделяет рассмотренный выше миф о русах как народе многотысячелетней древности, широко расселившемся в далеком прошлом по Евразии и давшем жизнь многим другим народам[69].
Христианская идея страдания глубоко чужда Доброславу, в отличие от христианских же чувства вины и потребности в искуплении. Суть последних он видит в бережном отношении к Природе. Он сознательно исповедует экоцентризм и выступает против искусственного нарушения законов Природы, чем, на его взгляд, грешит христианский антропоцентризм[70]. Сам же он исходит из того, что «славяне – дети леса», одухотворяет лес, наделяет его сознанием и учит любить природу, и прежде всего деревья и цветы, как женщину. И это не метафора. Главным для Доброслава является радость жизни здесь и теперь, именно жизнь человека на Земле представляет истинную и базисную ценность. Основой мира для него является плотская любовь, и в центре его учения лежит поклонение животворящему мужскому половому органу («Херу»), «мужественному символу солнечного начала». Поэтому ритуальные действа проводятся в форме буйных эротических игрищ вокруг вырезанного из дерева вертикального столба, символизирующего мужской член – «Ярую силу». Его-то и называют «Хер». Этот ритуал побуждает участников к совокуплению, в котором они видят священнодействие во славу бога Рода, означающее физическое и нравственное здоровье, выражение творческой мощи Матери-Природы, не позволяющей погибнуть «славянскому Роду-племени»[71].
Любопытно, что Доброслав устраивает праздник Купалы-Солнцеворота не 24 июня, как многие другие неоязычники, а 25 июня. На этот праздник отовсюду съезжаются любители язычества, и Доброслав регулярно устраивает обряд их расхристианивания и имянаречения.
Помимо сил Природы, Доброслав почитает духов предков, которые, как он считает, влияют на живых сородичей. Это – духи рода, объединяющие его в единое нерасторжимое целое; их могилы (древние курганы) Доброслав считает священными[72]. В частности, единственный расположенный в окрестностях деревни Васенево курган он объявил могилой вятичей[73], хотя вятичей в древности в этом районе не было. Народ он производит исключительно от какого-то древнего рода: «от РОДА народились все родичи, связанные с ним и между собой СВЯЩЕННОКРОВНЫМИ УЗАМИ; одна большая семья – НАРОД»[74]. Тем самым, Доброслав не только придерживается крайнего примордиализма, но и нарушает имманентно присущее языческой древности правило родовой экзогамии. Зато он свято соблюдает принцип «расовой чистоты», что для него является главным.
Доброслав рисует Золотой Век юного еще человечества, когда духи леса, и прежде всего Матери Природы, включая Бабу-Ягу, были благосклонны к человеку. Тогда в мире господствовала гармония, человек не убивал животных и ему нечего было опасаться враждебных ему неведомых сил. Эти благословенные времена Доброслав относит к эпохе палеолита, что идет вразрез с представлениями большинства русских неоязычников, отождествляющих ранних славян с земледельцами. Нарушение гармонии Доброслав связывает с появлением скотоводства и кровавых жертвоприношений животных. По его мнению, – и здесь он полностью расходится как с научными знаниями, так и со многими другими неоязычниками, – древние арийские племена долго от этого воздерживались, так как их солнечный бог Митра якобы не приветствовал кровавые жертвоприношения[75]. Доброслав не упоминает об огромной роли жертвоприношений скота в иранском культе Митры и не принимает во внимание развитое скотоводчество у древних индоевропейцев. Возможно, поэтому в его произведениях не найти упоминаний о столь почитаемой русскими неоязычниками «Влесовой книге», где живописуются походы «предков-скотоводов». Однако он с неодобрением отзывается о кровавых жертвоприношениях, якобы свойственных древнеиудейской религии и приносимых Иегове[76]. Как бы то ни было, в цивилизации, корни которой он находит в «жидохристианстве», Доброслав не видит ничего, кроме бескультурья и «отпадения от Природы»[77].
Объявляя себя язычником, Доброслав не отказывается и от оккультизма, – он пишет о всемирных сострадании и симпатии как о якобы оккультном сверхполе, охватывающем Вселенную, о «нравственно-космологическом единстве бытия», о биоэнергии, излучаемой в момент смерти, о телепатии, Карме, астрале, Единой Изначальной Воле и Мировом Разуме[78]. Он также свободно заимствует языческие представления из разных культур мира – Африки, Центральной Америки, Китая, Сибири. Его не смущает тот факт, что это способно подорвать идею славянской самобытности.
Мало того, Доброслав включает в свое учение и некоторые христианские идеи. О чувстве вины и потребности в искуплении уже говорилось. Кроме того, он признает посмертное воздаяние, якобы определяющее «последующее воплощение»[79], хотя и оговаривает, что славянское подвижничество и самопожертвование отличались полным бескорыстием, не предполагающим какого-либо воздаяния[80]. Тем не менее он пишет о неотвратимости Высшего Правосудия[81], и это тоже раскрывает определенные христианские истоки его мировидения.
Таким образом, современное русское неоязычество, во-первых, представлено разнообразными вариантами, а во-вторых, эклектически соединяет в себе фрагменты разных религиозных систем, включая и христианство. Это выражается и в ритуалах. Отличие неоязыческих ритуалов и празднеств от исконных языческих состоит в том, что первые имеют исключительно общинный характер, тогда как среди последних выделялись и общеплеменные, и семейные, и индивидуальные. Ритуальное славление богов русскими неоязычниками происходит на специальном, открытом месте. Для некоторых московских и родственных им неоязычников таким центром служит ритуальная площадка («капище»), где расположены «родовой столб», жертвенники и кострище («крада»). Доступ к священной площадке имеют только жрецы, остальные же члены общины располагаются за ее пределами. Жертвенники находятся в северной части святилища, поэтому во время ритуала и жрецы, и «общинники» обращены лицом на Север в соответствии с мифом о Северной прародине – «Гиперборее», где будто бы и располагается священный мир богов. Тем самым лишний раз подчеркивается оппозиция «безбожному Югу», откуда приходит Зло. Любопытно, что миф о «Прародине» влияет и на летосчисление: неоязычники начинают «Славянскую эпоху» с XII тыс. до н. э., когда легендарный материк будто бы ушел под воду в результате всемирной катастрофы[82].
Ознакомительная версия.
