устройство жизни, заканчивающееся похоронами. И казалось, что поровну их — одни, как бабочки, рвутся к огню, другие, как кроты, закапываются в землю» («Дочь Ивана, мать Ивана»).
Вот чтобы не слишком решительным было наше добровольное зарывание в подполье, в прошлое, я и пробую сказать: в Православии достаточно силы, чтобы дерзить современности, но при этом в Православии достаточно любви, чтобы повернуться к современности. Мы достаточно жизнеспособны, чтобы отстаивать свою, древнюю, средневековую систему ценностей. И Церковь достаточно зряча, чтобы видеть доброе и в мире современных людей.
И когда я защищаю «Гарри Поттера» или Интернет, «Матрицу» или рок-музыку, я это делаю не ради Голливуда, а ради России XXI века. Своими статьями и книгами о современной молодежной культуре я просто ставлю ряд простых вопросов. А можно ли быть православным христианином сегодня? Тождественны ли понятия «Православие» и «Средневековье»? Можно ли быть православным в мире современной культуры, не эмигрируя в былые века? Должна ли граница между миром культуры церковной и культурой светской превращаться в сплошную линию фронта? На эти вопросы я отвечаю: да, нет, да, нет.
Через самые разные сюжеты я хочу донести до молодежи один месседж: в Церкви есть место для вас. «Церковь» и «бабушки» — не одно и то же. Между словами «Православие» и «Средневековье» нет знака равенства. А если я в своей проповеди поставлю знак равенства «бабушки = Православие», то тогда молодые люди скажут: «Да, мы так и подозревали. Вы подтвердили наши худшие опасения. Мы уходим. До встречи через 50 лет».
Впрочем, чтобы обосновать право христианина на прописку в XXI веке, я привожу ссылки на Святых Отцов Средневековья.
Три мощных антимиссионерских предрассудка живут в духовенстве: «На наш век бабушек хватит!»; «Кого надо — Господь сам приведет!» и «Надо быть проще!». Да уж что может быть проще типического диалога «пастыря» и паствы: «С праздничком, православные!» — «Спаси Господи, батюшка!» Хуже такого безъязычия горе-проповедника разве что энтузиазм полицейски-насаждаемой обязательной веры. Вот между этими харибдами и торит свой путь миссионер…
Не меч, а лень сегодня угрожает России. Лень работать («пусть уж таджики пашут!»). Лень растить детей. Лень понудить себя проявить терпимость к молодежному стилю жизни, к молодежной культуре, повернуться к своим же детям со словом о душе и о Евангелии.
От того, сможем ли мы в наших храмах создать атмосферу дружелюбия по отношению к молодым, зависит будущее и Церкви, и России. Нужна церковная молодежная политика. А для этого нужно понимание, что политика и навязывание — отнюдь не одно и то же. Политика включает в себя и умение слушать, слышать, уступать. Сможем ли мы хоть на десятую долю стать столь же терпимыми к увлечениям и глупостям наших детей, сколь мы терпимы по отношению к суеверным глупостям наших бабушек?
Надо увидеть доброе в тех волнах современной культуры, что пришли к нам с Запада, — увидеть ради того, чтобы отстоять то, что нам дорого в нашей России.
А православной России не будет, если из наших детей мы не воспитаем православных людей, которые могли бы, владея всей сложностью современной культуры и техники, сделать ради веры своей, ради народа своего успешную социальную карьеру. Если мы хотим видеть Россию православной, ей нужны православные элиты. Православные депутаты, экономисты, министры, бизнесмены, учителя, журналисты и так далее. Значит, православным людям надо прививать вкус к успеху, к жизни, к творчеству, к карьере.
Но те немногие священники, что дерзают обращаться к молодежи за пределами храма, слывут белыми воронами среди своих сослужителей [345]. Они скорее терпимы, нежели поддерживаемы своими епископами. А оттого они могли бы вслед за офицерами сказать и о себе: «Россия нас не жалует ни славой, ни рублем. Но мы ее последние солдаты. А значит, надо выстоять, покуда не помрем…»
Сухие крестообразные линии демографических графиков неумолимо говорят: пришло время расставаться с обыкновением видеть в бабушках предмет традиционной, главной и почти исключительной церковной заботы.
Если это обыкновение не будет отложено, причем не когда-нибудь, а в ближайшие десять лет, то будущие авторы «Заката и падения Российской империи» будут иметь право сказать о преступлении Русской Церкви перед русским народом. «Не поняли русские священники боли своего умирающего народа. Не заметили его умирания. Не смогли найти ни слов, ни аргументов. Не пожелали выйти из привычных и потому комфортных образцов и клише».
И немногочисленные русские священники той поры (еще и нерожденные ныне), читая такие слова историков (тоже еще ныне нерожденных), будут недоумевать: «А что, разве могло быть иначе?»
Да, могло. Было время, когда у русских еще были дети. Было время, когда хотя бы некоторые священники пробовали говорить с детьми не на «церковно-китайском» языке. Было время, когда Патриарх Русской Церкви призывал к тому, чтобы Церковь стала многоязыкой и могла находить общий язык и с бабушками и с их внуками. Но что-то не сработало… Государство отошло в сторонку. Организационные и финансовые ресурсы Церкви обошли своими потоками те делянки, где работали миссионеры. Епископы не прикрикнули на сплетников, косящихся на миссионеров… В итоге все осталось по-прежнему. Парус не поменяли. И прямой курс привел к рифам, которые нельзя было не заметить, но лень было обходить…
И в итоге эти люди, считающие себя традиционалистами, морозят последнее движение имперского инстинкта Православия — миссионерское. Имперская позиция — активная, живая, убежденная в том, что свое можно внести в мир соседей и своим преобразить их жизнь.
4 мая 1799 года Синод постановил печатать католическую духовную литературу в типографии Почаевской Лавры [346]. Когда я зачитал это императорское и синодальное решение семинаристам, они были возмущены — что, мол, за экуменизм такой. А на самом деле это не экуменизм, а нормальная имперская мудрость. Раз миллионы католиков вошли в состав Империи после раздела Польши и эти католики нуждаются в духовной и богослужебной литературе, то зачем же эту литературу импортировать? Ведь даже в издании Евангелия можно поместить такое предисловие или комментарий, который окажется враждебен интересам Православия и России. Так зачем же ждать этих изданий из Вены или Варшавы? Лучше все необходимые в приходском обиходе книги издать здесь, под присмотром образованных монахов православного Почаева…
Миссионер несет
