конечно, об этой естественной для всякой древней книги изменчивости текста, но до времени не думали какими-то экстренными мерами преодолеть природу вещей. Они особенно обеспокоились вариантами и спорностью текста только в евангельскую эпоху. Неприятные еретики для них христиане как бы отняли у них Библию и, читая ее преимущественно в греческом переводе, неожиданно толковали ее в применении к уничиженному, распятому и неузнанному иудейством Мессии.
Внешние политические обстоятельства были для иудеев еще грознее. Последние неудачные восстания иудеев против Римской империи при Веспасиане (в 70-м году) и при Адриане (134 г.) выдернули у них почву из-под ног для нормального государственного существования в качестве территориальной нации. Они лишились навсегда Иерусалима и Палестины и стали безземельным странствующим народом, объединенным только одной национальной религией, а внутри религии – только книгой – Библией. Вот эта книга и сделалась для иудейства, взамен утраченной территории, единственной почвой под ногами, физически осязаемой и в то же время легко уносимой с собой в любую часть света. Каждый свиток и кодекс священной праотеческой письменности стал для рассеянного народа как бы тем надежным суденышком, а все вместе – тем огромным флотом, на котором иудейство поплыло в своих тысячелетних странствиях по всем морям и океанам. Понятны поэтому явившиеся вдруг у книжников чрезвычайные заботы и мероприятия к тому, чтобы обеспечить и забронировать эту базу и ограду нации подобно другим нациям, по-своему укрепляющим и обороняющим свои границы. И было придумано и осуществлено нечто чрезвычайное, героическое для возможного замораживания текучести библейского текста, для его искусственной остановки. Раввины изъяли из употребления все старые синагогальные списки и заменили их копиями с одного списка, признанного ими наилучшим и образцовым.
Благодаря этой единственной в истории мировых литератур, фанатически скрупулезной операции, совершившейся в конце I века и начале II века христианской эры, еврейский текст, называемый иначе масоретским (по имени этой операции – «предания» его, от «масора – масорет» = предание) достиг наибольшей неподвижности. Наибольшей, но не безусловной, конечно, ибо неподвижных текстов вообще не существует. Раввины – редакторы текста, так называемые масореты, засвидетельствовали текучесть и неисправность его до их времени и тем еще, что, избрав за норму и образец одну рукопись, они отметили и в ней круглым счетом до 6000 ошибок, неправильностей и описок. Не изменяя рукописи ни в чем, заповедав рабски копировать ее вплоть до случайных начертаний некоторых букв (то ниже, то выше общего уровня, то перевернутых, то растянутых и тому подобное), они все неодобренные ими слова отметили знаком «кетив» (т. е. «так пиши»), а свои поправки знаком «кере» (т. е. «а ты читай»). Таким путем сами хозяева и распорядители ветхозаветного текста иудейские книжники дали нам пример критики и исправления библейского текста, пример положительный и ободряющий, ибо, открыв по их усмотрению до 6000 неисправностей, они тем самым достигли стольких же поправок. Критика не портит текста, который неизбежно удаляется в процессе исторического существования от своей изначальной чистоты, а возвращает и приближает его к последней.
Но задача критики текста только начата достопочтенными масоретами. Она далеко обширнее, чем им представлялась. При помощи древних переводов, неглижированных [10] масоретами, и вообще при помощи двухтысячелетнего опыта и техники европейской филологической науки мы ныне богато вооружены для установления уже не тысяч, а десятков тысяч разночтений в Ветхом Завете, а соответственно и стольких же приближений к первотексту оригинала, без надежды, конечно, когда-либо найти его в безупречно чистом первоначальном виде. Чтобы убедиться в этом, стоит только заглянуть в такой скрупулезный и отныне руководящий труд, как Фрид. Делича «Die Lese – und Schreibfehler im Alten Testament», 1920. Или – в критическое издание самого текста Библии, как «Biblia Hebraica» (edit. R. Kittel, Stuttg., 1925). Или в новые комментарии: Геттингенский – изд. проф. Новакка, Тюбингенский – К. Марти, Эдинбургский «International Critical Commentary» и, наконец, в римо-католический, под руководством незабвенного о. Лагранжа, – «Etudes Bibliques». В настоящее время в ученом богословии всех вероисповеданий считается всеобще принятым правилом необходимость критической установки текста раньше всякого серьезного толкования любого ветхозаветного места или каких-либо богословских выводов из него. Наша отечественная наука в этом отношении не составляет никакого исключения. Еще по почину отцов нашей гебраистики великого Филарета [11] и его достойного ученика прот. Г. П. Павского, особенно со второй половины XIX века, все наши научные труды по Ветхому Завету, включая даже и такое популярное издание, как «Толковая Библия» профессора А. П. Лопухина, полностью используют все приемы научной установки текста при помощи критического аппарата, достигнутого западной наукой.
Эта часть библейской критики, то есть текстуальная критика, как процедура вводная, укрепляющая почву под дальнейшими выводами из текста, историческими или богословскими, еще с конца XVIII века окрещена была именем «низшей критики» (critica inferior sive humilior; die niedere Kritik; low criticism; la critique inférieure), в отличие от дальнейшей стадии критики уже самого содержания текста с его литературной и исторической стороны, что названо было «высшей критикой» (critica altior sive sublimior; die höhere Kritik; high criticism; la haute critique). Немного странно звучащая и не вполне меткая терминология. Но – что делать? – она привилась в науке. Точнее было бы назвать текстуальную критику формальной или внешней, а литературно-историческую – материальной или внутренней. Вот тут-то, на грани двух моментов научно-критического процесса, и остановилась наша восточная и русская богословская наука и еще не перешагнула этого порога, хотя бы, по примеру церкви римской, под руководством официальной библейской комиссии.
Внутренняя, или материальная, критика («высшая», если угодно употреблять этот нескладный термин) охватывает огромное количество проблем, обычно выдвигаемых при исследовании памятников древности, вопросов литературных, исторических, археологических, наконец, религиозно-догматических, так что – как я уже сказал – ими покрывается почти все поле библейской науки. Следовательно, нам нет возможности, да и необходимости, обозревать здесь весь этот огромный лес встающих пред библеистом вопросов. Мы можем ограничиться примерным указанием лишь на некоторые ряды их, наиболее щекотливые и беспокойные для нашей сонной и ленивой школьной традиции, на самом же деле благополучно разрешаемые при свете критики и к вящему укреплению нашей веры.
Такова, например, прежде всего серия вопросов историко-литературного характера о так называемой подлинности, аутентичности, авторской принадлежности той или иной священной книги известному лицу, по ее заглавию или по традиции. Хотя около трети ветхозаветных книг вполне анонимны, некоторые явно псевдэпиграфичны (как Экклесиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона, Плач Иеремии, 2 и 3 кн. Эздры), надписания многих спорны (Притчи), но вероучительный авторитет священных книг не зависит от определенного авторства. Ветхозаветная
