Трудно предположить, что вожди протестантизма впрямую задумывались о грядущем демографическом взрыве и о том, что в раю попросту может не хватить места для всех. Тем не менее одной из основополагающих идей Реформации стала теория предопределения. Если раньше любая ветвь христианства активно стремилась путем проповеди и крещения обеспечить спасение максимального числа, а в идеале – и всех людей и считала это хотя бы теоретически возможным, то вожди Реформации прямо объявили, что все, как ни старайся, в рай не попадут. Эта мысль звучит уже у основоположника протестантизма Мартина Лютера.
Лютер утверждал, что никакие богоугодные дела не помогут человеку попасть в Царствие Небесное – снискать оное можно только через веру в Христа. Однако и вера объявлялась необходимым, но не достаточным условием: предполагалось, что Господь сам выбирает тех, кто должен спастись, и тех, кто должен быть осужден на муки, независимо от их личных достоинств. Каждому человеку оставалось лишь верить в то, что он войдет в число избранных, а о справедливости или несправедливости Божественного выбора – не нам судить. В своей книге «О рабстве воли» Лютер писал: «…как может быть справедливо то, что Он увенчивает недостойных, – для нас непостижимо, однако мы увидим это, когда придем туда, где уже не верят, а видят лицом к лицу. И еще непостижимее, как может быть справедливо то, что Он осуждает тех, кто не заслужил этого, но поверят и в это, когда явится Сын Человеческий».
Впрочем, Лютер не ограничивался пассивной верой, но имел активную жизненную позицию и даже самолично запустил чернильницей в явившегося к нему черта. Чернильное пятно еще долго сохранялось на стене пристройки Вартбургского замка в Тюрингии, пока его по кусочкам не выскребли паломники, которые, может быть, и верили в предопределение, но надеялись, что священная реликвия все‐таки поможет им достигнуть рая.
Если у Лютера идея предопределения выражена не вполне четко, то последователь Лютера, Жан Кальвин, довел эту идею до блестящей логической завершенности. Теперь уже ни добрые дела, ни чернильные пятна, ни даже вера никакой роли в обретении рая не играли. Кальвин однозначно утверждал, что каждая душа еще до рождения определена Богом к спасению или к погибели и изменить это не во власти человеческой (а кстати, и не во власти Божьей, раз уж Он сделал свой выбор). А человек может лишь догадываться по косвенным признакам, куда ему предстоит попасть. Поскольку богоизбранные люди, безусловно, не только в загробной, но и в мирской жизни пользуются божественным покровительством, то успешный купец вправе надеяться на счастливую посмертную судьбу. А неудачник может считать себя обреченным на адские муки. Ничего несправедливого последователи Кальвина в этом не видели. Ведь человек, с их точки зрения, – существо абсолютно греховное и спасения не заслуживающее. Поэтому даже немногие избранные попадут в рай не благодаря своим делам, а единственно по божественной милости, хотя они ее и не достойны.
Поскольку ни праведные дела, ни грехи не играли особой роли при определении посмертной судьбы человека, то и чистилище у протестантов оказалось невостребованным. Картина мира упростилась, человек еще до рождения оказывался «приписан» к одному из двух загробных царств. Такой, или приблизительно такой, оказывалась посмертная судьба и лютеран, и кальвинистов, и англикан, и пуритан… И даже в рамках католицизма возникла популярная «янсенистская» ересь, настаивавшая на абсолютной греховности человека и на том, что его посмертная судьба предопределена заранее.
Кстати, янсенистом был и Блез Паскаль. Но религиозность не препятствовала ему в его увлечении азартными играми, а вера в предопределение не помешала изобрести так называемое «Пари Паскаля» (которое точнее было бы назвать «Рулеткой Паскаля»). Великий ученый утверждал, что поскольку наличие или отсутствие Бога равно недоказуемо, то умнее поступают те, кто все‐таки «делает ставку» на Бога. Если Бог есть, то они после смерти «выигрывают» вечное блаженство (а безбожники получают вечные муки). Если же Бога нет, то и те, и другие оказываются в равном положении… Паскаль «поставил» на Бога, что, впрочем, не мешало ему долгие годы терзаться страхом смерти.
Короче, посмертные судьбы протестантов и янсенистов были неясны, а пути достижения райского блаженства неисповедимы (или же и вовсе закрыты для тех, кто не попал в число предназначенных к спасению). И все было достаточно печально, пока в 1745 году шведский лютеранский богослов и ученый Эмануэль Сведенборг не вошел в сообщение с духами и ангелами и не посетил потусторонний мир, с тем чтобы доподлинно поведать людям, как же все там устроено на самом деле, и успокоить их известием, что места в раю хватит для всех.
Сведенборг отнюдь не был легковерным человеком, который мог принять за действительность сон или галлюцинацию. И тем более его никак нельзя обвинить в том, что он пытался сделать карьеру на ясновидении. Ко времени своих первых опытов общения с духами он уже был серьезным ученым, членом многих европейских академий (в том числе членом-корреспондентом Российской академии наук). Его перу принадлежали многочисленные труды по минералогии, химии, физике, астрономии, гидростатике, кораблестроению, а позднее и по философии. Он прославился переводом с древнееврейского на латынь первых двух книг Моисеевых, Бытие и Исход, и комментариями к ним. Скромность ученого тоже была всем известна: когда в 1747 году Сведенборг оставил государственную службу, король Швеции предложил ему звание барона, но академик отклонил от себя эту почесть, попросив лишь о небольшом пенсионе.
Сам факт общения Эмануэля Сведенборга с духами подтверждается весьма почтенными источниками. Так, шведская королева Ульрика, пригласив ясновидца во дворец, обратилась к нему с просьбой принять от нее поручение к ее недавно умершему брату, принцу Вильгельму. Сведенборг охотно выполнил поручение августейшей особы и во время очередного визита в мир духов повстречался с принцем и все исполнил в точности. А для того, чтобы королева не усомнилась в его добросовестности, он выспросил у покойного и пересказал королеве подробности ее недавнего приватного разговора с братом.
Сведенборг вообще был человеком любезным и, отправляясь в потусторонний мир, всегда охотно выполнял просьбы жителей мира земного. Так, после кончины графа Мартевиля, голландского посланника в Швеции, вдова покойного обратилась к Сведенборгу с небольшим поручением: она не знала, куда муж положил квитанцию об уплате значительной суммы денег, которую теперь кредиторы пытались вторично взыскать со вдовы. Сведенборг отправился в путь, повидал покойного графа и сообщил ему о затруднениях его супруги. Граф не стал вторично обременять ясновидца – он лично явился к жене в сновидении и сообщил, где искать квитанцию. В результате недобросовестные кредиторы были посрамлены, равно как и скептики.
Таким образом, Эмануэль Сведенборг заслуженно считался своим человеком в потустороннем мире, и его заметки, озаглавленные «О небесах, о мире духов и об аде», написанные исключительно на основе личных впечатлений, можно считать достоверным источником, к тому же принадлежащим перу серьезного ученого. И если «Божественная комедия» Данте иногда наводит на мысли о том, что это записки поэта, а не ученого, любовника, спешащего на свидание, а не трезвого наблюдателя, то Сведенборг – строгий аналитик. В отличие от Данте, в аду он не упивается зрелищем посмертных мук своих врагов и не описывает мелкие политические дрязги (недаром пять веков спустя французский поэт и политик Ламартин с раздражением называл «Божественную комедию» «флорентийской газетой»), а в раю не отвлекается на воспевание глаз своей возлюбленной. Он дает объективную картину загробного мира, в которой нет места эмоциям. Правда, иногда этой картине, с точки зрения земного обывателя, не хватает ясности.
Так, стороны света в загробном царстве Сведенборга имеются такие же, как и на земле, но «у ангелов восток всегда впереди, как бы они ни обращались лицом и телом», и это при том, что «ангелы, подобно человеку, обращаются и наклоняются лицом во все стороны». Объясняется такая странность, впрочем, достаточно просто: это – «одно из небесных чудес». «К числу чудес принадлежит и то, что никогда не дозволено на небесах стоять позади другого, ни смотреть ему в затылок, потому что при этом нарушается нисходящее от Господа наитие блага и истины». В аду же, напротив, «страны света… противоположны странам света на небесах». И эта противоположность относится не только к аду как географическому понятию, но и к его жителям по отдельности. Поэтому «когда какой‐нибудь злой дух приходит к добрым, то страны света так перемешиваются, что добрые духи едва знают, где их восток».
Представить это трудно, но, пожалуй, не труднее, чем положения теории относительности или принципы квантовой механики. И если мы сегодня не сомневаемся в том, что время течет по‐разному для разных наблюдателей, а электрон «размазан» вокруг ядра, находясь во всех точках одновременно с разной степенью вероятности, то мы не будем обвинять Сведенборга в том, что его картина мира не вполне поддается логическому осмыслению.
