был, по представлению эссенов, как второй Адам, необъятных размеров.
По-древнееврейски мессия означает «помазанный». Но и Агни фигурирует под именем «помазанного». Больше того: кажется, и греческий перевод слова «мессия» — «христос» непосредственно связан с Агни. Ибо Агни, поливаемый при рождении молоком или священной сомою, имеет прозвище «гари» или «хари». Это слово первоначально означало свет огня, «помазанного» жиром и маслом. Это слово слышится и в греческом «харис», в прозвище, эпитете Афродиты, и сохранилось в греческом глаголе chrio — помазать, причастием которого и является слово «христос» — помазанный.
Что и представление о самопожертвовании божества было связано с культом Кришны, который, как мы уже знаем, является модификацией Агни, показывает Бгавадгита, в которой говорится (2, 16): «Я—жертвоприношение, я—жертва божья и человеческая; я—растительный сок, заклинание и молитва, жертвенное масло, жертвенный огонь, я—сама жертва». А в другом месте (8,4) Кришна говорит о себе: «B существах я—текучее бытие, в богах я—Пуруша, в жертве я в теле ее, являющемся моим воплощением». И Митра тоже приносит себя в жертву ради человечества. Ибо бык, умерщвление которого являлось центральным пунктом всей мандейской обрядности, символизировал первоначально самого бога и солнце, стоящее во время весеннего равноденствия под знаком тельца. То умирал сам Митра, чтобы смертью своей вымолить для людей новую лучшую жизнь. И если по ведийским представлениям мир возник из тела Пуруши, задушенного богами и демонами, то по персидским воззрениям мировой бык Абудад или быкочеловек Гайомар пролил кровь за людей, чтобы возродиться в Митре.
Это —сам Яхве, царь Иерусалима. Мельхиседек соответствует финикийскому Молоху (Мелеху) Сидуку, пожертвовавшему единственным сыном своим Иегудом во искупление прегрешений народных.
Как известно, германский «первый человек» (Маниус) был, по Тациту, сыном двуполого Туиско.
Греческий солнечный бог Гелиос, небесный врач-целитель, тоже ежегодно накрывал для природы «солнечный стол», приказывая зреть плодам и целебным кореньям. Этот солнечный стол накрывался обыкновенно в стране блаженных и долговечных эфиопов. Зевс с 12 богами ежегодно отправлялся туда на агапу, на трапезу любви. Впрочем, число 12 в подобных торжественных трапезах являлось типичным для всей древности: для афинских трапез, которыми ежегодно ознаменовывался государственный союз, для еврейских пасхальных обедов, требовавших присутствия не менее двенадцати человек и т. д.
Вспоминаются вышеприведенные слова из «Откровения»: «И сделал нас царями и священниками богу нашему; и мы будем царствовать на земле».
Тертуллиан, касаясь упомянутого места у Иезекииля (9, 4), называет греческую букву tau (Т) нашим (т .е. христиан) видом креста (nostra species crucis) не потому, что это образ орудия казни Христа, а потому, что это — «печать», начертанная на челе обитателей «небесного Иерусалима» Когда же он дальше сравнивает упомянутые в «благословении» Моисея рога «единорога» с горизонтальными конечностями креста, то это происходит потому, что в его воображении слились оба значения креста: креста — орудия казни Христа и креста — символа божественной благодати.
Даже Цеклеру не удалось, несмотря на все его усилия, доказать, что Христос мог быть «пригвожденным к четырехконечному кресту». Утверждение, что такой крест был в употреблении в последние десятилетия до р. х., будучи заимствованным у римлян и карфагенян, ни на чем не основано. Все те места из евангелия, которые обыкновенно приводятся в доказательство существования первоначального христианского представления о кресте, как об орудии казни христовой, вроде 24, 39 из «Луки», 20, 20 — 25 из «Иоанна», либо ничего об этом не говорят, либо относятся к кресту, как к символу, но не как к орудию казни Христа.
Впрочем, так назыв. «Flabellum», т .е. то опахало, которое держит служанка над «новорожденным» младенцем — Христом на раннехристианских изображениях, тоже отчетливо указывает на связь культа Христа с культом Агни. Ибо это — то опахало, которое употреблялось в богослужении западной церкви вплоть до XIV века и отнюдь не могло служить, как это обычно думают, для того, чтобы прогонять насекомых или навевать прохладу. Это совершенно не вязалось бы с представлением о рождении «спасителя» зимой (25-го декабря). Но зато это опахало отчетливо указывает на тот способ, которым раздувалось божественное пламя в древнем индийском богослужении. В греческом и армянском ритуале и теперь еще машут опахалом во время обедни. Общий обзор обрядов и изображений, связанных с крестом и агнцем, есть у Мальвера в книге «Наука и религия».
Деяния апостолов, несмотря на героические попытки новейших исследователей (Гарнак) восстановить авторитет этого произведения, остаются крайне ненадежным историческим документом, а то, что они рассказывают об апостоле Павле, является в большей своей части чистейшим вымыслом. Не требуется вовсе заходить так далеко, как Йенсен, который вовсе отрицает существование исторического Павла («Моисей, Иисус, Павел. Три варианта легенды о вавилонском богочеловеке Гильгамеше», изд. 1909 г.), для того, чтобы признать, что образ Павла, как это признал еще Бруно Бауэр, является сильно идеализированным, что он представляет собой копию с портрета «старейшего апостола» Петра.
«Выдумывать писателей, которые не написали ни одной буквы, подделывать книги, приписывать новое седой древности, вкладывать в уста известных философов речи, совершенно противоречащие взглядам этих философов, — все это было обычным явлением в последние века до р. х. я в первые» — по р. х. До подлинного автора произведения всем было очень мало дела, если только само произведение угодило своим содержанием вкусам и потребностям эпохи». «В те времена писание посланий от имени якобы разных знаменитостей являлось излюбленным стилистическим приемом. Тирану Фаларису, наприм., владычествовавшему в VI в. до р. х. в Агригенте, приписывается целое собрание писем, не меньше 148 штук. Бейшлаг доказал, что письма эти написаны не ранее эпохи Антонинов. Было бы настоящим чудом, если бы эта современная ранним христианам литературная манера не оказала никакого влияния на христианскую письменность, ибо как раз в религиозной области, где задача авторов заключалась не в том, чтобы высказать свои взгляды, а в том, чтобы стать органом коллективного религиозного духа, проявляющегося в каждой индивидуальности, как раз в религиозной области легко было приписать каким-либо знаменитостям чужие произведения». (Steck. Ор. с., 384).
В 3-й главе «Ездры» тоже говорится о «братьях» первосвященника Иошуа, при чем под этими братьями разумеются подчиненные
