Ибо, говорят, как не бывает дня, чтобы христиане не произносили этой молитвы, так точно не может быть и такого, хотя бы ежедневно совершаемого, греха, чтобы он не мог быть отпущен, когда мы произносим: «и остави нам долги наши», — если только стараемся поступать сообразно с дальнейшими словами: «якоже и мы оставляем должником нашим»[978]. Ведь Господь, продолжают они, не говорит: «если простите грехи другим, простит и вам ваши ежедневные малые грехи Отец ваш»; и говорит: «отпустит вам грехи ваши»[979]. Итак, сколько бы и какого бы рода грехи, ни были, хотя бы они и совершались ежедневно, хотя бы от них не уклонялись, изменяя жизнь к лучшему, все эти грехи, по их мнению, могут быть отпущены им в силу обещанного прощения за милостыню.
Хорошо и то, что они убеждают творить за грехи достойные дела милосердия: если бы они говорили, что всякая милостыня, какова бы она ни была, хотя бы и за ежедневные и великие грехи, и при всяческом преступном образе жизни может снискивать Божественное милосердие, так что за него следует ежедневное прощение, — они сами бы видели, что говорят глупость и нелепость. Тогда они принуждены были бы признать возможность, что человек весьма богатый ценой десяти мелких монет, ежедневно подаваемых в милостыню, может покрывать и убийства, и прелюбодеяния, и всякие другие непотребства. Если же утверждать это крайне нелепо и бессмысленно, то когда речь идет о том, что должно разуметь под достойными делами милосердия за грехи, о коих говорил Предтеча Христов: «Сотворите убо плод достоин покаяния»[980]; без всякого сомнения не окажется, что дела такие творят те, жизнь которых исполнена ежедневных преступлений. И это потому, прежде всего, что, расхищая чужое имущество, они захватывают себе слишком много и, уделяя от этого многого крупицу бедным, представляют Христа в этом отношении им покровительствующим; так что, полагая, что купили или, вернее, ежедневно покупают у Него право на злодеяния, они спокойно совершают все самое предосудительное. А между тем, если бы и за одно злодеяние они раздали нуждающимся членам Христовым все свое имущество, но от такого рода дел не отстали, не имея той любви, которая превратно не поступает[981], и тогда для них не было бы никакой пользы. Таким образом, кто творит достойные за свои грехи дела милосердия, тот начинает их творить, прежде всего, с себя самого. Ибо, кто делает для ближнего то, что делает для самого себя, поступает вопреки словам Господа: возлюби искренняго твоего яко сам себе[982]; равно и словам: люби душу свою, угождая Богу[983]. А кто не делает для своей души этой милостыни, то есть угождения Богу, каким образом может быть назван делающим достойную за свои грехи милостыню? К тому же относится и написанное: иже себе зол, кому добр будет?[984] Милостыня, несомненно, помогает молитве. Необходимо иметь в виду то, что читается: чадо, согрешил ли еси, не приложи к тому и о прежних твоих помолися[985]. Поэтому милостыню творить мы должны для того, чтобы быть услышанными, когда молимся о своих прежних грехах, а не для того, чтобы, упорствуя в них, мы думали посредством милостыни снискать себе дозволение на злодейство.
Для того, Господь и предсказал, что вменит милостыни стоящим и направо, и налево, первым — сотворенные, а последним — несотворенные, чтобы показать, какое значение милостыни имеют для заглаживания прежних грехов, а не для постоянного безнаказанного их совершения. Те же, которые не хотят изменить преступного образа жизни на лучшее, не должны быть названы творящими такого рода милостыни. Ибо словами: «понеже не сотво- ристе единому сих меньших, ни мне соипвористе»[986], — Он показывает, что они не творят милостыни уже и тогда, когда думают, что творят. И в самом деле, если бы они подавали алчущему христианину хлеб именно как христианину, то конечно не отказывали бы себе в хлебе праведности, который есть сам Христос, ибо Бог обращает внимание не на то, кому подают, а на то, с каким расположением подают. Поэтому, кто любит в христианине Христа, тот подает с таким расположением, с каким приступает к Христу, а не с каким желает безнаказанно отступить от Христа. Ибо каждый из нас тем более любит Христа, чем более любит то, что одобряет Христос. Какая была бы польза, если бы каждый из нас только крестился, а не оправдался? Тот, кто сказал: «Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие»[987], — разве не сказал также: «Аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидите в Царствие Небесное»[988]. Почему же многие, боясь первого изречения, спешат креститься, а приобрести оправдание многие не стараются, не боясь последнего? Отсюда как не брату своему говорит «безумный» тот, кто, говоря это, выражает нерасположение не к самому братству, а к его греху; потому что в противном случае повинен будет геенне огненной[989]; так, наоборот, кто подает христианину милостыню, подает ее не христианину, если не любит в нем Христа; а тот Христа не любит, кто не хочет быть оправданным во Христе. Равным образом, если кто одержим таким пороком, что скажет своему брату «безумный», то есть будет поносить его несправедливо, без желания устранить его от греха, тому мало в искупление этого творить дела милосердия, а нужно еще присоединить к ним и то средство примирения, о котором говорится дальше. Ибо дальше говорится следующее: «Аще убо принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя, остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирись с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой»[990]. Таким образом, мало подать какую бы то ни было милостыню за такое или иное преступление и в то же время оставаться при прежнем порочном образе жизни... Само собой понятно, что те, которых праведники принимают в вечные обители, не бывают настолько добродетельны, чтобы самая жизнь их могла заслуживать помилования без ходатайства святых, и потому на них тем очевиднее милость превозносится над судом. Однако на этом основании не следует думать, чтобы в вечные обители принимался человек самый преступный, нисколько и никогда не изменивший своего образа жизни на лучший или более терпимый, благодаря тому, что снискал благоволение святых маммоной неправды, то есть деньгами или богатством, приобретенным дурно, а если даже и хорошо, то во всяком случае богатством не истинным, а таким, какое считает богатством греховность, не зная, что такое истинное богатство, которым обладают принимающие других в вечные обители. Существует некоторый образ жизни: с одной стороны, не настолько дурной, чтобы для тех, которые живут так, в деле получения Небесного Царства не было никакой пользы от подаяния милостыни, которая и служит поддержкой для праведников в их скудости и снискивает в лице их друзей, принимающих в вечные обители; но с другой — и не настолько добрый, чтобы для получения ими блаженства достаточно было одной милостыни, если только милостыня эта не споспешествуется заслугами тех, которых она делает друзьями»[991].
Блаженный Иероним в своем взгляде на христианскую милостыню оттенял как ее религиозное значение, так и ту характерную ее черту, по которой ценность милостыни определяется отношением к ней воли человека, его душевного настроения. Мы уже видели, что, согласно убеждению блаженного Иеронима, долг следования за Христом требует от христианина отказа от богатства или, во всяком случае, постоянной готовности делиться своим достоянием с другими, неимущими. Таков долг каждого христианина перед лицом Божией правды, и этот долг высшее освящение получает от сознания того, что и милостыня христианская оказывается ради Христа и даже самому Христу в лице бедных Его собратий. В этом пункте своего учения блаженный отец очень близко примыкает по словесному выражению мысли и ее резкой очерченности к св. Иоанну Златоусту. «Всякому просящему у тебя дай, — повторяет евангельское наставление блаженный, — наипаче же присным в вере. Нагого одень, алчущего накорми, больного посети. Простирая руку благотворительности, всякий раз помышляй о Христе. Смотри, не умножай чужих богатств, тогда как Господь Бог твой остается тощ»[992]. В письме к Деметриаде блаженный отец, противополагая украшение храмов делам милосердия, дает преимущество последним и видит в них служение самому Христу. «Тебе, — говорит он, — предназначено одевать Христа в лице бедных, посещать — в больных, питать в алчущих, принимать Его в не имеющих крова»[993]. Подобное же олицетворение нищих с самим Христом находим и в противоположении роскоши одних и нищеты других: «Мы живем, как будто бы собираемся на другой день умирать, и строим, как будто вечно будем жить в этом мире. Золотом блещут стены, золотом потолки... а нагой и алчущий Христос в образе нищего умирает перед нашими дверьми»[994]. Богатых св. отец убеждает «Христа сделать сонаследником своих детей»[995]; о Паммахии свидетельствует, что он в бедствующих «согревает Христа»[996] и т. п. Говорит блаженный Иероним и об очистительном значении милостыни, причем в одном месте своих писем прямо ссылается в этом случае на св. Киприана, как авторитетного учителя христианской истины: «Какое значение имеет милосердие и какие награды влечет за собой, об этом подробно говорит в обширном сочинении св. Киприан»[997], — замечает блаженный Иероним.
