Отец Софроний (Сахаров) писал: “Предание как вечное и неизменное пребывание Духа Святого в Церкви есть наиболее глубокая основа ее бытия, и потому Предание объемлет собою всю жизнь Церкви настолько, что и самое Священное Писание является лишь одною из форм ее… Писание не глубже и не важнее Предания, но одна из его форм… Если предположить, что по тем или иным причинам Церковь лишается всех своих книг, то есть, Ветхого и Нового Заветов, Творений святых отцов и богослужебных книг, то Предание восстановит Писание, пусть не дословно, пусть иным языком, но по существу своему, и это новое Писание будет выражением той же веры, единожды преданной святым (Иуд. 1:3), выявлением все того же Единого Духа, неизменно действующего в Церкви, являющегося ее основой, ее сущностью. Но если бы Церковь лишилась своего Предания, то она перестала бы быть тем, что есть, ибо служение Нового Завета есть служение Духа, написанное не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца (2 Кор. 3:3).[69]
Дух Святой Действует в Церкви и по сей день.
Писание содержит все знания, необходимые для нашего спасения, но оно недостаточно для того, чтобы мы познали смысл этих знаний. Писание должно читаться через дар того же Духа, который вдохновил сами Писания. Дух внес смысл в человеческое слово. Кто же может вынести этот смысл из слов и донести их до сердца читающего человека? Бог дает постижение Своего слова. Благодаря новому действию Бога мы познаем смысл Его Откровения. Так были открыты глаза эммауским путникам и на Христа, и на смысл Моисеева закона… Иисус один может снять покрывало с наших глаз, чтобы мы могли понять написанное.[70] Чтобы понять слово Господа к апостолам, надо почувствовать действие Духа в нас. Писания никогда не было единственным источником, через который Церковь познавала Свою Главу. Скорее Церковь использовала Писания лишь как способ оправдания своей проповеди, проповеди о своем опыте. Тот же Дух, который говорил в пророках, который есть “автор” Писания, живет и оживляет Церковь — и потому церковная экзегетическая традиция единородна с Писанием.
Современный библеист о. Михаил Дронов писал: “Если вместе с Писанием не передать опыт богопознания, то невозможно понять, что написано, потому что написано как раз об этом богопознании. Слепому, если он никогда не имел зрения, невозможно объяснить, что такое “красное” или “зеленое.” Все, что написано, обращено к уже имеющемуся опыту, переданному путем Таинств, в которых человек опытно переживает богопознание. В Таинствах передается тот ключ, который откроет смысл написанного, передается то “подобное,” которым человек сможет измерить “подобное” этому в Писании… Особо важно отметить, что это правило веры передается как объективное знание, а не как субъективное ощущение, потому что оно объективно передается в Таинствах Церкви.”[71] [72]
Итак, одно Писание не исчерпывает духовной жизни христианина. Предание не сводится к повторению апостольской проповеди, к “правилу веры” или даже к адекватной экзегезе Писания. Оно объемлет одновременно чувства, мысли, надежды и действия. По прекрасному выражению И. Конгара, “Предание — это всё, что нам было дано, чтобы мы могли жить в Завете.”[73]
Писание говорит о Завете, но осуществляет себя этот Завет не в книге, а в таинстве обожения. Служение Духа, составляющее онтологическую суть Предания — это осуществлять в конкретном человеке, в конкретном времени и пространстве то, что для всего человечества было совершено Христом. Традиция осуществляет то объективное обновление человеческой природы, которое дает Христос. Дух усваивает нам плоды Крестной Жертвы.
Живой опыт Богообщения.
Насколько недостаточно протестантское противопоставление Писание дальнейшей жизни Церкви видно из слов апостола Павла к Тимофею: “Держись образца верного учения” (2 Тим. 1:13). Образец здесь — Ypotiposis: набросок, эскиз, общее начертание. Это слово прилагалось к картинам, над которыми еще предстоит работать, к скульптурам, еще не вполне явившим замысел скульптора о себе, к литературным записям, формулирующим лишь самую общую идею задуманного произведения.[74] Апостольский дар должен был расти, шириться и преображать человеческое общество. В притче о талантах Христос говорит о дарах Своего Царствия, принятие которых предполагает дальнейшую работу, усовершенствование.
Протестанты говорят, что предание есть не что иное как пересказ Писания, пересказ апостольской проповеди.[75] Древнецерковное понимание Предания говорит о нем, как об опыте Богообщения, который впервые пережили не только апостолы, но и последующие поколения христиан, людей, возрожденных Духом Святым. Их свидетельство, как свидетельство опыта, если оно являет и подтверждает свою идентичность с опытом апостолов — достойно того, чтобы Церковь с доверием относилась к сказанному ими и через них.
Логическое первенство так понятого Предания по отношению к Писанию как одной из форм фиксации опыта Богообщения подтверждается и исторически. Церковь исторически первичнее Евангелий. Сам факт существования четырех Евангелий, различных и по стилю, и по языку, и по богословскому замыслу, и по совокупности сообщаемых сведений о Христе, говорит о том, что у людей должно быть еще и некое средство правильного истолкования разноречий евангелистов. Интерпретация расхождений — того, что свойственно одному из них и остается несказанным в другом — оставлено Церкви, вспомоществуемой Духом. А вне этого Духа книга, предоставленная личному пониманию, становится цитатником, которым легко злоупотреблять, выделяя в нем одни тексты и замалчивая другие, как это делают сектанты.
Писание неотделимо от Предания.
Вне Церкви и ее Духа Библия теряет (как показывает история протестантской “библейской критики” 19 века) свою святость. Реформаторы похитили у Церкви ее Библию. Однако, оказалось, что унесенная, она по дороге превратилась просто в “книги,” в старинные записи или “письмена,” разной относительной ценности и достоверности. Но признание того, что “историческая Церковь” 3–4 веков была единодушна с апостолами, внушает доверие к сделанному ею в этот период окончательному отбору новозаветных книг. “Подобное познается подобным,” — гласит древний принцип познания. Если протестанты утверждают, что с началом Константиновской эпохи историческая Церковь утратила первоапостольские дары — то с помощью чего же смогла она отличить апостольские писания от апокрифов? Только святая Церковь могла узнать книги, завещанные ей Духом Святым.
Фундаментальный факт церковный истории свидетельствует в том, что книги Нового Завета включены в Библию на вне библейской основе. В самой Библии мы не найдем указаний на то, что Боговдохновенность Ветхозаветных книг распространяется и на апостольские тексты. Действительно, когда апостол Павел говорит “все Писание Богодухновенно” (2 Тим. 3:16), — то он имеет в виду ветхозаветные книги, и мы не видим, чтобы в конце каждого своего послания он утверждал: “включите и это мое письмо в Священное Писание.”
Так почему же апостол Павел читается наряду с Моисеем, почему он даже считается авторитетнее его? Почему послания Павла читались и в тех общинах, к которым они не были направлены? Почему частное письмо (например, Послание к Тимофею) должно считаться общецерковным? Это — акт самой Церкви, а отнюдь не непосредственное следствие самого текста. Это — решение Предания, а не требование записанного Откровения.
Протестантский проф. Э. Шлинк говорил на одном экуменическом собрании: “Апостол Павел писал свои послания не с целью создания новозаветной Библии, а исключительно в качестве замены своего присутствия… Лишь около 200 года устанавливается значение такого же авторитета Новозаветного Писания, как и авторитет Ветхозаветного Писания.”[76] Слово “устанавливается” здесь, похоже, исполняет ту же роль, что ходячий эвфемизм советских архитектурных искусствоведений: “Храмовый ансамбль такого-то монастыря не сохранился.” Вот, так сам взял — и не “сохранился” (может быть, в знак протеста против советской власти?). За безличным оборотом Э. Шлинка исчезает собственно автор такого установления. Сами ли собою канонические Евангелия вытеснили апокрифы? Или канон был установлен конкретным субъектом? А кто же автор этого канона?
Искони церковные апологеты в полемике с ересями указывали на первичность Церкви по отношению к Евангелию. Уже Тертуллиан спрашивает: кому принадлежит Писание?[77] Если Библия — книга Церкви, то люди, отвергшиеся Церкви, теряют право на апелляцию к Евангелию. Хотите по-новому толковать Евангелие — вопрошает сектантов Тертуллиан — что ж, “пусть докажут, что они — новые апостолы: пусть возвестят, что Христос снова сошел, что снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес…”Впрочем, если какие-нибудь ереси осмелятся отнести себя ко времени апостольскому, дабы выдать себя тем самым за апостольское предание, то мы можем ответить: но тогда пусть покажут основания своих церквей, раскроют нам чреду своих епископов, идущую от начала через преемство — так, чтобы первый имел наставником и предшественником своим кого-либо из апостолов (или таких, которые постоянно пребывали с апостолами)”.[78] Итак — “если, верно, что Церковь получила Правило Веры от апостолов, апостолы — от Христа, а Христос — от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения, что еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию.”[79]
