и волосы на голове все сосчитаны». В книге Иова (31, 4) также читаем: «Не видел ли он путей моих, и не считал ли всех моих шагов?» «Без воли .бога, ни одна птица не падает с неба, — говорит талмуд, — и (сколь менее угрожает опасность жизни человека, если ее не наведет сам творец?». Равным образом, читаем также и в Pesikta [77] (лист 18, кол. 4): «Разве я не считаю каждый волос у каждого создания?» «Ни один человек не пошевельнет пальцем здесь, на земле, без того, чтобы это не было известно там, наверху».
Большое значение придавали тому факту, что Иисус говорит о боге вообще не как об отце всех людей, но в особенности как о «своем» отце. Но у Марка Иисус называет бога не столько «своим» отцом, как, скорее, отцом Христа. Только у Матфея и Луки эта интимность и фамильярность выступает решительнее в словах Иисуса относительно его отношения к богу, которое затем у Иоанна принимает прямо-таки мистический характер. А если Иисус называет бога «своим» отцом, то мы уже видели, что это выражение, вообще говоря, первоисточником своим имеет Премудрость Соломона, где нечестивцы насмехаются над «праведником» за то, что он говорит о боге, как о «своем отце» (2,16).
д) Любовь к ближнему и любовь к врагу.
Итак, даже в богопонимании Иисуса нет ничего необыкновенного, что давало бы право слова евангелий приписать только такому необыкновенному человеку, как Иисус. Может быть, это Необыкновенное находится в его нравственных воззрениях?
По свидетельству Марка (12,28), Иисус на вопрос одного книжника, какая самая первая заповедь, отвечает: «Первая из всех заповедей: «слушай Израиль! господь бог наш есть господь единый; и возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею», — вот первая заповедь. Вторая подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Эти слова находятся во Второзаконии (6, 4) и Леви? (19, 18). Иисус сам признает, что он тем самым вовсе не высказывает новых идей. То, что книжник безо всякого возражения соглашается с ним, подтверждает, что Иисус излагает только общепризнанный взгляд. Равным образом, и параллельное место Луки (10, 26), где Иисус заставляет книжника высказать эти слова, как общеизвестное место из закона, доказывает, что мы имеем дело с общим для иудеев местом. У Матфея (22, 40) Иисус прибавляет: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки», тогда как у Матфея (7, 12) читаем): «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки». Далее, в книге Товита (4, 15) написано следующее: «Что не желаешь, чтобы делали тебе, того не делай и другому». В той же самой отрицательной форме подобное выражение мы встречаем в талмуде: «Один язычник пришел к Гиллелю и сказал ему: я перейду в иудейство при условии, чтобы ты научил меня всему закону, пока я буду стоять на одной ноге. Тогда Гиллель сказал: что неприятно тебе, не делай своему ближнему; в этом все учение, остальное же только изъяснение, — иди и учись». Если это менее того, что требует Иисус, то следует припомнить, что отрицательная форма этого выражения находилась также и в древнейших изданиях евангелий.
Итак, в этом отношении, та «любовь», какой требует Иисус, является фактически только ветхозаветной любовью к ближним.
Далее, у Матфея (5, 43) читаем: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Следовательно, здесь любовь к ближнему оказывается возведенной в заповедь любви к врагу. Что я это, «как и многое, утаил», — Вейс находит изумительным. Между тем, я думал, что христианские апологеты поступили бы хорошо, если бы не затрагивали этого пункта. Ведь, если Иисус действительно произнес эти слова, то он тем самым обнаружил бы изумительное незнакомство с Моисеевым законом. Или где написано, что иудеи должны ненавидеть своих врагов? В Левите (19, 18), где заповедуется любовь к ближнему, напротив того, ясно сказано: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего» и «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем; обличи ближнего твоего и не понесешь за него греха». И не только к своим соплеменникам, но и к чужестранцам не следует быть безжалостным: «Пришельца не обижай: вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской» и «Когда поселится пришлец к земле вашей, не притесняйте его. Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя».
Больше того: даже любовь к врагу заповедуется в законе: «Если найдешь вола врага твоего, или осла его, заблудившегося, приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его; развьючь вместе с ним».
«Не радуйся, — читаем в Притчах Соломоновых, — когда упадет враг твой; и да не веселится сердце твое, когда он споткнется». Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою, ибо тем самым ты собираешь горящие угли на голову его, и господь воздаст тебе». У Иова преступлением против бога считается радость над несчастьем врага, а псалмопевец хвалится тем, что спас того, кто бее причины питал к нему вражду. «Не говори: я отплачу за зло», — написано в Притчах (20, 22). «Они проклинают, а ты благослови», — читаем мы у псалмопевца (108, 28). И Иисус, сын Сирахов, говорит : «Прости ближнему твоему обиду, и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои» (28, 2).
Но не только ветхий завет, также и талмуд полон требований любви к врагу и примеров благожелательного и любовного отношения к противникам: «Не питай ненависти, даже в душе»; «люби карающего тебя»; «как возможно, чтобы боящийся бога мог ненавидеть человека и считать его врагом?». Один равви, говорят, прощал пред отходом ко сну всех, кто оскорбил его в течение дня. Другой равви, Иошуа, хотел вымолить ниспослание божественного суда на отступника, который постоянно мучил его, но заснул, и когда проснулся, то решил: этот сон был наставлением, чтобы праведник никогда не призывал божьей кары на виновных. «Когда ангелы, — читаем в талмуде, — по случаю гибели египтян в волнах Красного моря хотели затянуть радостную песнь, бог сказал! им: утонули мои
