Внутри поколения рождаются субкультуры — стиляги, фарцовщики, любители джаза. Шестидесятники в существенной мере — западники. Даже те из них, кто проделал значительную эволюцию и впоследствии стал почвенником, в юности прошел через западнические увлечения. Отношение фронтовиков к Западу сложнее. С одной стороны, именно они прошли Европу в гимнастерках. Они обрушили на СССР вал «трофейного». Фронтовики первыми пережили экзистенциальный и культурный шок, связанный с открытием неведомого советскому человеку фантастического мира западной цивилизации. С другой стороны, они пришли в этот мир как победители. Фронтовики — солдаты Империи. Признавая достоинства Запада, они оставались советскими патриотами. Устремленность к англосаксонскому миру, погружение в английский язык, стремление к общению с иностранцами (В. Аксенов, И. Бродский) им чуждо.
Надо сказать, что западничество имело прецеденты в 20—30-е годы, когда США мыслились как специфический образ нашего будущего. (У нас будет почти то же самое, только без капиталистов.) Эту идейную линию олицетворяли В. Маяковский, И. Ильф и Е. Петров. Отсюда вышел советский джаз 30-х годов. Сталинский поворот от курса на мировую революцию к построению социализма в отдельно взятой стране перечеркнул советское западничество. Любые симпатии к западно-европейскому миру обрели ярлык «низкопоклонства перед западом» и вошли в подсознание фронтового поколения.
Поколение шестидесятых создает собственный дискурс, складывает набор мифов и топосов. В этот список войдут: дружба, культивируемая приватность, культ тайны (любовь — это тайна, женщина — это тайна), культ простого народа, культ Революции и золотых 20-х годов, когда духовная свобода обручилась с социализмом, ценностная диспозиция «хороший Ленин, плохой Сталин», идеализм, культ непрактичности, установка на дистанцирование от власти и реальной политики и т. д.
Шестидесятники создали традицию бесконечного, за-полночь, общения на кухне. Традиция интеллигентского кухонного общения — характерная примета времени. Фронтовики жили в коммунальных квартирах, где кухня была малопривлекательным местом общего пользования. Поколение фронтовиков встречалось семьями за столом под абажуром, с чаем, обязательным домашним пирогом и выпивкой. Дети хозяев квартиры спали за ширмой или лежали в пространстве, отгороженном тенью от плотного шерстяного платка, наброшенного на абажур. Собственная кухня появляется в отдельных квартирах хрущевских пятиэтажек. Обживая это новое пространство, интеллигент-шестидесятник выделяет подсобное, функционально свободное вечерами и ночами, помещение под общение. Родители, дети, прихворнувшая жена лежат за стенкой, в тесноватых комнатах. А здесь, на кухне, за рюмкой или стаканом чая, разворачивается пиршество духа.
В своем отношении к религии шестидесятники, скорее, богоискатели и богостроители. Они читают религиозную литературу и готовы пространно рассуждать о Боге. В церковь пошли люди на 15–20 лет моложе шестидесятников. Поколение фронтовиков формировалось в существенно ином контексте, и это задало их отношение к Богу. Если для человека фронтового поколения названная проблематика существует, то переживается как глубоко личная, экзистенциально значимая сфера переживаний, не подлежащая профанирующему обсуждению.
Классический шестидесятник узнаваем. До сих пор он ходит в джинсах и носит сумку через плечо. В пору формирования стиля это были сумки авиалиний (Эр Франс, Пан Американ, на худой конец Аэрофлота). Портфель, кейс-дипломат, сумка-барсетка или заплечный рюкзак — приметы других возрастных, культурных и поколенческих групп. Вообще говоря, целостный зрительно схватываемый образ — существенная характеристика поколенческих и социокультурных различий. Партработник классического этапа носил френч и специфический военный картуз, в котором в 1917 г. фотографировался еще АФ. Керенский. Это была униформа «начальников» из поколения Революции. Она претерпела известные вариации и сохранилась до середины 50-х, когда советский «начальник» переоблачился в стандартный костюм, незабвенный габардиновый плащ и шляпу262. В этой униформе партийно-хозяйственный руководитель дожил до начала перестройки. Если же вы повстречаете сухого старичка в гимнастерке-кировке и специфическом картузе — перед вами мелкий начальник, золотые дни которого выпали на предвоенное десятилетие. В этом аспекте можно сказать, что типичный шестидесятник жестко придерживается стилевой униформы.
Шестидесятники возрождают, вводят в общественный оборот искусство и культуру Серебряного века, а заодно и табуированную культуру 20 — 30-х годов. Как известно, «Эрика берет четыре копии». Стихи Мандельштама, Цветаевой, Гумилева вернулись в общество в распечатанных списках. Потом, под давлением обстоятельств их начинают печатать казенные издательства. Редакторы, критики, искусствоведы, принадлежащие этому поколению, положили свою жизнь на то, чтобы массовый читатель заново узнал Платонова и Артема Веселого, увидел живопись Пикассо, если не увидел, то хотя бы услышал о Сальвадоре Дали, познакомился с творчеством Фалька, Филонова, Шагала.
Обобщая, шестидесятники, с одной стороны, утверждают новое: новые знания, идеи, технологии, элементы образа жизни, новое, рожденное во второй половине XX в. мироощущение. С другой — восстанавливают в правах, отринутое предшествующими поколениями в ходе революционной перестройки общества старое: отношение к иконе, традицию коллекционирования, новое отношение к отринутой предреволюционной и раннесоветской культуре, западничество. Так осваивая новое и инкорпорируя на новом уровне элементы отринутого вчера старого, развивается культура.
Феноменология шестидесятничества — благодатная тема, хорошо знакомая как автору этих строк, так и читателям. Нам важно было показать, как оформляется достаточно автономный, «сепарированный» по отношению к внешней среде мир одного из поколений советской эпохи. Как и всякое новое поколение, шестидесятники самоопределяются, отслаиваясь от предшествующих поколений, и формируют уникальный мир со своими вкусами, пристрастиями, мифами и предубеждениями, жизненными сценариями, дискурсами и ценностями.
Любая самостоятельная субкультура отгораживается от внешней среды; таковы законы формирования системно целостных объектов. Жизнеспособно только то, что структурировано и выделено из внешнего контекста. Однако формирование специфической культуры определенного поколения — общекультурный процесс. В чем же состоит телеология социокультурного замыкания поколения с точки зрения целого? Отгораживаясь от предшествующих генераций, создавая фильтры и преграды на путях коммуникации между субкультурами, заявляющее о себе поколение создает условия для формирования и закрепления нового качества, делает возможным создание культурных конфигураций противостоящих системным характеристикам предшествующих поколений.
Жизненный цикл поколения. На первом этапе поколение энергично заявляет о себе. Консолидируется, формирует стилевые характеристики, создает набор маркеров, начинает разворачивать собственное мировоззренческое пространство. Оно вступает в культурную и общественно-политическую жизнь, утверждая собственные позиции в тех сферах, которые осознаны как «свои».
Приобщение к поколению происходит через освоение дискурса, стиля и эстетики. Идейный багаж поколения: сущность более сложная и дифференцированная. Его формирование — дело времени. В начале, в точке исхода присутствует скорее слабо оформленное ощущение некоторой общности по поводу вкусов, пристрастий, стиля жизни, любимых певцов и поэтов. Складывающееся поколение еще не способно внятно объяснить, чем притягателен ранний Маяковский и почему вызывающая у Гумилева омерзение поэма Блока «Двенадцать» прекрасна.
Описанный нами процесс есть социокультурный синтез специфической, маркированной поколением версии развивающейся культуры. Этот синтез задает канал развития, формирует культурные и экзистенциальные интенции, задает логику разворачивания дискурсов, жизненные сценарии и т. д.
Дистанция между поколениями — зримое, наглядно удостоверяемое выражение культурной динамики. Здесь лежит глубинный источник неприятия нового поколения традиционалистами и консерваторами. Всякий раз они защищают не конкретные ценности предшествующей эпохи (эти сущности также преходящи и, в свое время, отрицали предшествующее), но принцип стабильности и неизменности. Мир предшествующего поколения мифологически уподобляется ‘‘вечным ценностям» традиционного общества. Опривыченный универсум уходящей эпохи всегда пронизан традиционным в большей мере, нежели идущий ему на смену.
Тому есть две причины. Во-первых, собственно динамика культуры. Последующее состояние культуры всегда фиксирует большую меру отхода от традиционного космоса. Во-вторых, особый феномен возрастной эволюции, ведущий к традиционализации исходно инновативного комплекса. Так работают интегративные механизмы культуры. Одновременно так складывается возрастная эволюция всякого человека. Эта истина была выражена в известном афоризме, авторство которого приписывают Ж. Клемансо: У того, кто в молодости не был социалистом, нет сердца. У того, кто с годами не стал консерватором, нет головы.
