Противостояние варвара и цивилизации имеет собственную логику. Элита варварского общества регулирует объем ассимилируемого материала, строго следя за тем, чтобы идущее от цивилизации не захлестнуло и не поглотило варварский мир. Этому и служит практика усвоения через конфликт. Однако в стратегическом плане последовательное усвоение Иного ведет к самоотрицанию варварского мира. Существует порог, за которым освоение инокультурного материала ведет к распаду варварской целостности. По мере приближения к этому порогу напряжения в обществе и eго агрессивность резко возрастают. Инокультурные, диссистемные элементы разрывают на части варварское сознание, и находящееся на переломе общество с новыми силами кидается в бой с цивилизацией. Парадокс состоит в том, что чем шире объем усвоенного инокультурного материала, тем выше агрессивность варварского общества. Кидаясь на приступ, это общество идет к своей смерти. Но в какой-то момент порог оказывается перейден, и целостность варварского сознания рушится. В этот момент умирает ранний, активно противостоящий цивилизации варвар и рождается поздний — смирившийся с ней, принявший цивилизацию как неизбежное и благое. Ему — позднему варвару — предстоит своя, длительная эволюция, но уже в рамках общецивилизационной целостности.
История Востока демонстрирует статичную картину смены циклов системы цивилизация — варварский мир.
Это обусловлено тем, что на Востоке не было качественного развития самой цивилизационной модели и общества последующего цикла мало отличались от предшествующих с точки зрения механизма наращивания цивилизационного ресурса. “Мощность” цивилизации, т. е. потенциал преобразования окружающего мира оставался константным и балансировал около уровня самосохранения цивилизационной модели. В силу всего этого восточные общества оказываются беззащитными перед волнами очередных номадов, переживали разнообразные версии “темных веков” и через некоторое время поднимаются заново. Здесь общее соотношение пространства, охваченного цивилизацией, и пространства догосударственного бытия изменяется мучительно медленно. Одни цивилизации угасают, и их территории становятся полем кочевья, другие укрепляются. Происходит более или менее устойчивое развитие двух-трех ведущих очагов, таких как Египет, Китай, которые также периодически подвергаются политическим деструкциям, упадкам, варварским нашествиям. В целом картина носит выраженно циклический и статичный характер.
Совершенно иначе складывалась история Запада. первый в европейской истории цикл системы цивилизация — варварский мир, цикл античности, формально завершился традиционно. Античная цивилизация потерпела крах и на ее территории утвердились варвары, сформировавшие ранне- государственные образования. Однако следующий цикл — христианское средневековье — привел к полному вытеснению варварства с территории Западной Европы в X–XII в. Этот цикл завершается в XIII–XIV вв. Реформация, выводившая Европу на уровень глобальной перспективы, задала следующий, третий цикл развития системы варварство — цивилизация.
Реформация и вызванная ею Контрреформация открыли эру в развитии беспредельно динамичных капиталистических обществ. Европа перевалила потенциальный барьер, отделяющий экстенсивно Ориентированные цивилизации от новой модели, в которой интенсивная ориентация входит в ядро системного качества.
Подобный скачок был бы невозможен без переструктурирования всего целого. Можно утверждать, что, начиная с Реформации, европейская цивилизация повела борьбу с варварами внутри себя. Огромный пласт архаической и раннегосударственной ментальности, существовавший в средневековых обществах, перегорает в топках религиозных войн и исчезает с выстраиванием постреформационного универсума. Смерть средневекового человека и нарождение человека Нового времени означали, в сущности, конец целого мира поверхностно христианизованных и цивилизованных варваров. Мир города одержал очередную победу над миром архаики.
Наращивание ресурса европейской цивилизации дало импульс центробежному движению вширь. Показательно, что Реформация и разворачивание колониальной экспансии совпадают во времени. Опираясь на новые потенции, Европа заново ставит проблему соотношения цивилизации с варварским миром, вступив в борьбу за овладение догосударственной периферией по всему Земному шару.
Так начался третий цикл. К концу XVIII — середине XIX в. все сколько-нибудь значительные анклавы догосударственного бытия были уничтожены. Классический, варвар, как и чисто архаическое общество, становятся достоянием истории. В XX в. человечество вступило в центростремительную фазу третьего, на этот раз глобального цикла. Центростремительная тенденция утверждается повсеместно во второй половине XX в. Массовая деколонизация и затопление промышленно развитых стран волной эмигрантов из бывших колоний и отсталых, архаических обществ — самые яркие тому свидетельства.
Суммируем. История Европы может быть понята как история самопроявления имманентности, заложенной в эйдосе цивилизации. Самопроявляясь и, самореализуясь, идея цивилизации являла себя миру, обнаруживая все новые и новые упорядочивающие и преобразующие мир потенции.
Наше убеждение состоит в том, что этот процесс еще не закончен.
Рассматривая варварство как фактор мировой истории, следует отметить особое место варвара в процессах исторической динамики. Варвар — великий консервант истории. Во все времена самое бытие цивилизации было отягощено постоянной изнурительной борьбой и ассимиляцией окружающего варварского мира. Массы варваров постоянно вливаются в границы цивилизации и снижают “температуру” цивилизационного процесса, сдвигают культуру в сторону архаических, малопродуктивных моделей. Надо особо отметить, что приток варваров в зоны, отмеченные повышенным динамизмом, носит автоматический характер. Всякий раз, когда в определенном пространстве цивилизованного мира начинается “разогрев”, т. е. саморазвитие культуры, наращивается сложность среды, растет плотность цивилизационного ресурса, формируются новые модели, ментальные структуры, технологии — эти места обретают особую привлекательность для варвара. Качественная динамика всегда влечет за собой рост уровня жизни, экономической активности, расширение поля возможностей для хищнического и паразитического существования. Вчерашние и сегодняшние варвары, архаический человеческий материал захлестывают зоны инновационной активности. Трущобы, чайна- тауны и фавеллы разъедают тело цивилизации. Маргинально-паразитические слои общества отягощают и разрушают цивилизацию изнутри в самых значимых для нее центрах.
При этом варвар — принципиальный противник динамики. Как паллиат он страдает от существующего уровня сложности цивилизованного мира и постоянно стремится упростить его, свести до той версии варварского универсума, которая им освоена. Всякое усложнение делает задачу вписания варвара в мир неосуществимой. Поэтому он всегда стихийно предпочитает простоту. Там же, где варварское сознание возвышается до уровня идеологии, варварская стихия порождает реакционную утопию, идеологию упрощения, эсхатологическую мифологию, осмысливающую цивилизацию как путь к бездне. Варвар-теоретик разворачивает знамена реакционно-консервативных движений, под которые устремляются массы носителей варварской ментальности.
Надо сказать, что варварство представляет собой наиболее чистое из встречающихся в природе воплощений экстенсивной стратегии бытия. Архаического человека нельзя назвать экстенсивным. Он ориентирован на экологическое равновесие с природой. Традиционные общества так же, скорее, ориентированы на сохранение равновесия. Зрелое традиционное хозяйство веками сохраняет неизменными площади запашки, используемые угодья и выпасы. Ориентированная на динамику современная цивилизация по самой своей сути интенсивна, каждый шаг цивилизации — шаг в сторону интенсификации. Варвар же экстенсивен изначально. Познав радость потребления благ, он отказывается их производить. Для того чтобы получить желаемое, варвар грабит окружающие общества или, если не имеет на это сил, грабит страну, в которой распоряжается. Работорговля, продажа мехов, экспорт невосполнимых природных ресурсов лежат в одном сущностном ряду. Варвар реализует экстенсивно-хищническое отношение к универсуму, обращая его на все доступные ему объекты — соседей, подданных, среду обитания.
Поздний варвар переходит к производству, но не только само производство, но и любая активность его всегда экстенсивны. Варвар органически не способен интенсифицировать какие бы то ни было формы своего самопроявления. Он способен концентрировать усилия, способен достигать значительных результатов. Но при всех обстоятельствах они будут иметь экстенсивную природу. Варвар не способен “выжать” больше “рутинного результата” из конечного объема материальных, человеческих, технологических ресурсов, ему не дано сделать больше и дешевле, лучше и выгоднее22. Это касается не только экономики, но и остальных форм жизни общества; политика, принципы расселения, построение системы социальных отношений — все будет экстенсивно по своей природе. Экстенсивная ориентация в мире — критерий, а переход к интенсивным формам бытия — порог, отделяющий человека цивилизации от позднего варвара.
