не прекращаются, пока он критикует количественный подход и формулирует свой собственный. Итак, количественный фактор – это лишь вспомогательный момент, лучше оттеняющий абсолютную – и не устранимую никакой игрой количеств – качественную природу тел. Аристотель варьирует свои возражения: «Всегда, – говорит он, возражая Платону, – большее количество воздуха движется вверх более быстро, и, вообще, всякая часть воздуха поднимается, исходя из воды» (308b 27–29).
Итак, по Аристотелю, факты эмпирического наблюдения – абсолютны, не зависят ни от каких количеств гипотетических частиц – «треугольников» Платона или «атомов» Демокрита.
Мы видим, как опорой качественному подходу служит феноменологическое описание процессов, базирующееся на абсолютизации качественных различий, данных в непосредственном восприятии.
Согласно Аристотелю, форма или фигура тел, как и количество вещества или масса тела, является второстепенным фактором по отношению к качественной природе тела. «Фигура [тел], – говорит Аристотель, – не является причиной движения вверх или вниз абсолютным образом, но лишь причиной более быстрого или более медленного движения» (313а 13–15). Влияние фигуры тел на их кинематическое поведение несомненно для Аристотеля. Опыт с очевидностью свидетельствует об этом. Например, тяжелые тела дискообразной формы плавают на поверхности легких тел. Иголка скорее тонет, чем диск, будучи сделанной из того же самого материала, так как она легко расслаивает среду и внедряется в нее при падении благодаря своей форме. Таким образом, фигура тела, т. е. геометрический фактор движения тел, подобно количественному фактору, служит лишь вспомогательным моментом по отношению к качественной определенности тела, определяющей абсолютным образом характер его естественного движения. Фигура, как и число (масса), может способствовать или препятствовать движению тел, но не может изменить сам характер этого движения.
Аристотель различает три основных разновидности «количественного подхода» к проблеме веса: платоновский, атомистический и, наконец, представления, использующие фактор величины частиц (там же, IV, 2). Сюда можно еще добавить «количественный подход» в его чисто макрогеометрическом варианте, сводящий различия в весе к различиям в фигуре тел (IV, 6). Все эти варианты имеют одно общее основание, выделяемое в ходе их анализа: «Действительно, – говорит Аристотель, – если имеется только одна материя, то не будет ни абсолютно тяжелого, ни абсолютно легкого» (309b 34–35). Если тела составлены из частиц одной и той же материи, то они будут обладать только относительными свойствами, зависящими от числа этих частиц. По Аристотелю же, качества нельзя оторвать от материи, материя разнокачественна и эти качественные различия абсолютны и несводимы к количественным различиям однородной – и в перспективе – «бескачественной» материи. Нелепости, подчеркивает Аристотель, возникают всегда, «как только приписывают всем телам одну и ту же материю» (309b 34–35). Вместо представлений об однородной и единой для всех тел материи, количество и форма частиц которой обусловливают все их свойства и качества, Аристотель вводит представление об абсолютно качественно различных телах: одни – по природе абсолютно легки, другие – тяжелы.
Перечислим теперь основные моменты аристотелевской критики количественного подхода вообще. Во-первых, это принцип абсолютности качественных различий, во-вторых, опора на наблюдение и здравый смысл и, наконец, использование принципа противоположностей. Действительно, если атомисты и приписывают атомам тяжесть, то легкость – противопонятие тяжести – исчезает из их системы. Аристотель сохраняет и «реабилитирует» традиционный принцип противоположностей, по которому был нанесен мощный удар именно количественным подходом в широком смысле слова. И у Платона, и у атомистов одна противоположность (тяжелое) поглотила другую (легкое). Основная тенденция такого подхода – это сведение многообразия качеств к возможно минимальному числу исходных качеств, стремление как можно больше качеств вывести из исходных предпосылок, из вариаций количества, геометрических форм, структуры. Относительность легкого и тяжелого означает, что объективно значима одна лишь тяжесть: легкость определяется как относительно меньшая тяжесть. У Аристотеля подход принципиально иной: противоположные качества – равноценны и в равной степени объективны, не устранимы ни ссылкой на субъект восприятия, ни игрой количеств и форм частиц. Говоря об атомистах и Платоне, оставивших из оппозиции «легкое – тяжелое» только тяжелое, Аристотель ссылается на опыт, согласно которому со всей очевидностью имеется тело, движущееся вверх во всех стихиях – огонь. «Следовательно, – заключает Аристотель, – это тело не может быть тяжелым, если только не существует тела, в глубину которого оно бы опускалось» (IV, 4,311b 24–25). То, что существует абсолютно легкое тело, есть такой же факт наблюдения, как и существование абсолютно тяжелого тела. Феноменологическое описание свидетельств обыденного опыта, его наблюдений подкрепляет принцип противоположностей, как, впрочем, видимо, существует и обратный эффект: этот традиционный принцип влияет на направленность наблюдений и их описание в языке. Вообще качества, в частности качества легкого и тяжелого, задаются Аристотелем как констатации такого феноменологического описания свидетельств обыденного опыта. Например, вода и воздух являются постольку легкими или содержат легкое, поскольку любая наобум взятая их часть поднимается выше поверхности земли (IV, 4, 311а 25–26). Аристотель критикует атомистов и Платона как трезво мыслящий эмпирик, оспаривающий выводы теоретической спекуляции. Теоретическое мышление, как он считает, может обойтись без редукционистской тенденции, без сведения одной противоположности к другой. Конечно, это будет другое теоретическое мышление, находящееся в ином отношении к «эмпирии». Согласно Аристотелю, это будет более физический подход, который он противопоставляет чисто логическому подходу (GC, I, 2, 316а). Но если феноменологический характер такого мышления нам ясен, то каковы же теоретические понятия этого нового подхода? Анализ IV книги «О небе» нам позволяет ответить на этот вопрос: теоретические понятия нового подхода – это прежде всего общеметафизические понятия, в частности понятия материи и формы, акта и потенции. Обе эти пары понятий лежат в основе объяснительной схемы, надстраивающейся над эмпирическим фундаментом. Критикуя отвлеченно логический характер учений атомистов и Платона, Аристотель смог его преодолеть, однако, только потому, что развил, пожалуй, еще более абстрактный универсальный понятийный аппарат. Его физический и качественный подход на деле оказывается «кентавром» – сочленением эмпиризма и универсальных абстракций, делающих этот подход по сути дела скорее метафизическим, чем физическим. К этому новому теоретическому языку, удивительно хорошо состыковавшемуся с феноменализмом и эмпиризмом как установками мышления, относятся, прежде всего, понятия материи и формы.
«Всегда, – говорит Аристотель, – отношение тела, находящегося выше, к тому, что находится ниже, есть отношение формы к материи» (О небе, 310b 14–15). В контексте анализа свойств легкости и тяжести, при космологическом анализе проблемы движения существенную роль играют понятия материи и формы: нижнее относится к верхнему, как материя к форме. Кроме того, естественное место, по сути дела, понимается Аристотелем как собственная форма соответствующей стихии. Поэтому движение тела к его естественному месту оказывается самореализацией этого тела, осуществлением его собственной формы, содержащейся в нем потенциально и обнаруживающейся в акте естественного движения. Таким образом, механизм движения стихий объясняется им
