взгляд. Когда мы не сетуем на некий генерализованный "постмодернизм", мы склонны представлять вызов категории в религиоведении либо как новый признак критической проницательности, либо как беспрецедентную фазу упадка (в зависимости от точки зрения). Но мы не одиноки. Дисциплинарные объекты начали распадаться много лет назад, как я сейчас покажу. Многие гуманитарные науки не только растворили свои центральные категории, большинство из них также давно отказались от идеи работы над общим объектом исследования. Этот апокалипсис - если он таковым является - старая новость. Мы уже постапокалиптичны.
Это важно, потому что критический поворот в религиоведении негласно параллелен аналогичным поворотам в других дисциплинах. Крайне важно, что многие из предлагаемых решений проблемы "религии", которые обсуждаются сейчас, уже были опробованы и потерпели неудачу в других дисциплинах, и мы можем извлечь из них уроки. Говоря прямо, прослеживание этих дебатов показывает, что многие вещи, которые в настоящее время представляются в качестве передовой теории в религиоведении.
Исследования, в конечном счете, заходят в тупик. Таким образом, эта глава представляет собой срочное вмешательство с серьезными ставками для дисциплины, и детали, которые следуют далее, важны для того, чтобы доказать это.
Приведем несколько предварительных свидетельств исторического распада категорий: уже в 1956 году Моррис Вейц опубликовал скептическую витгенштейнианскую критику категории "искусство". В 1958 году Дороти Эммет приступила к декомпозиции общества как объекта анализа, Раймонд Уильямс популяризировал протогенеалогический анализ культуры, а Норвуд Рассел Хэнсон начал параллельное витгенштейнианское исследование концептуальных основ науки; в 1961 году Уолтер Ульман начал историзировать понятие политического, а Х.Л.А. Харт - проблематизировать определение закона. В то время как Уилфред Кантвелл Смит в 1962 году инициировал процесс растворения религии, Томас Кун, опираясь на Хансона и других, начал масштабную критическую революцию в понятии науки. Завершил десятилетие Хейден Уайт, бросивший в 1966 году вызов истории и ее повествовательным тропам. Это было только начало.
Эти скептические вызовы принимали разные формы, и дисциплины в основном не знали о том, что у их соседей есть такие же насущные тупики. Некоторые дисциплины были глубоко дестабилизированы этой критикой, в то время как многие другие маргинализировали ее. Однако за последующие полвека новые мыслители часто углубляли эту критику и добавляли в ее ряды другие дисциплинарные концепты. Многие из ключевых терминов академии столкнулись с распадом. Если бы я писал исключительно как интеллектуальный историк, я мог бы легко потратить всю монографию на обобщение этих позиций, составив каталог знаковых критических книг и статей. Но я хочу предупредить вас, что любой дисциплинарный объект, который еще не подвергся критике, созрел для будущих атак, поэтому вместо исчерпывающего описания существующей критики я намерен прописать шаги, которые предприняли многие из этих критиков, и предоставить своего рода контрольный список, в котором описано, как они привели к эпистемологическому беспорядку. Это не просто софистика. Я хочу показать, что если правильно отнестись к этим деконструктивным стратегиям, то можно добиться того, что разрушение основных категорий покажет нам, как они вообще были созданы. Сами стратегии, которые использовались для уничтожения наших дисциплин, указывают путь к выходу как из "современных", так и из "постмодернистских" философских проектов и к новым метамодернистским начинаниям.
Чтобы прояснить более широкую проблематику этой главы, следует отметить, что в классическом представлении о "понятиях" как таковых произошел фундаментальный разлад. На протяжении большей части более чем двухтысячелетней истории европейской философии моделью философского исследования стал концептуальный анализ. Философ задается вопросом "что такое справедливость?", а затем отправляется на поиски де- финитивных признаков справедливости. Согласно Аристотелю, "определение - это выражение, указывающее на сущность вещи"; поэтому целью философии считалось стремление к улучшению определений, которое должно было происходить через открытие сущностей.5 Организационная презумпция заключалась в том, что смысл понятия - это, по сути, определение, которое отражает его сущность и формулирует необходимые и достаточные свойства для принадлежности к кате-гории, к которой относится данное понятие. Но, несмотря на долгую историю философских попыток уточнить определения, сама эта модель понятия начала разрушаться в начале XX века под давлением Людвига Виттгенштейна и других.
Сегодня многие философы-аналитики стали считать концептуальный анализ неудачной методологией, которую не смог спасти даже поворот к "обычному языку". Джерри Фодор и Уильям Ликан утверждают, что "число концептов, анализ которых до сих пор был определен, упорно держится около нуля" и "ни одна попытка аналитической философии обеспечить необходимые и достаточные условия для философски интересного концепта никогда не увенчалась успехом". Возможно, гиперболически, Пол Элборн заметил: "Несмотря на 2400 лет попыток, неизвестно, чтобы кто-нибудь когда-либо пришел к адекватному определению каких-либо слов". Хотя этот вопрос остается спорным, аналогичные утверждения о неудаче концептуального анализа были сделаны многими другими философами.
Читатели континентальной философии, вероятно, уже знакомы с альтернативным набором критических замечаний об одновременной ограниченности и необходимости концептов. Например, Жиль Делез подчеркивал проблему унаследованности понятий по отношению к жизни или опыту и определял философию как "создание понятий". В качестве другого примера можно привести Жака Деррида, который превратил неологизм diflérance в несколько отдельных критических замечаний о понятиях, включая проблемы отложенного присутствия, бесконечной отсрочки смысла и отношения между итерацией и концептуальными изменениями. Подобным образом Дьердь Лукач и другие марксистские теоретики переосмыслили "овеществление" (Verdinglichung) как политическую или нормативную критику овеществления концептов как таковых. Считается, что концепты часто наносят овеществляющий ущерб и функционируют как проводники власти статус-кво. Философы-аналитики и критические теоретики часто считают себя забавно враждующими друг с другом, но, по крайней мере, в этом вопросе они оказываются удивительно близки: понятия, которыми нам суждено пользоваться, по своей природе проблематичны.
Хотя я хочу начать с того, что, по сути, признаю этот пункт, это не то место, где я иду по пути критики. Вместо этого я хочу вывернуть критику концепций наизнанку и посмотреть, куда она нас приведет. В первой части главы в качестве примера рассматривается классический допрос категории "религия", проведенный Уилфредом Кантвеллом Смитом. В следующем разделе приводится более ранняя и парадигматическая версия: критика искусства Морриса Вайца в качестве отправной точки и возможного плана для автокритики. Последующий раздел демонстрирует, как значения ключевых основных категорий были взорваны до неузнаваемости, в результате чего дисциплины оказались в различных состояниях скептического кризиса или полного отрицания. Для этого он исследует набор приемов, которые могут быть ремобилизованы для создания эпистемологической анархии практически в любой области. Витгенштейн представляется как зачинщиком, так и часто предлагаемым решением многих форм автокритики. Таким образом, в предпоследнем разделе рассматриваются некоторые из основных попыток ограничить концептуальный распад с помощью Витгенштейна. В основном они принимали форму жестов в сторону семейного сходства и политетических концепций, и
