лечение (и поэтому была принята за симулянта), и в разных случаях ей ставили диагнозы шизофрении, пограничного психоза и маниакально-депрессивного расстройства. Психотерапевту она описывает свою биографию следующим образом:
Отец Мэри умер, когда ей было два года, и ее мать почти сразу же снова вышла замуж. Отчим, по ее словам, был добр к ней, хотя "иногда заходил слишком далеко". В детстве она страдала от головных болей. У нее был плохой аппетит, и она вспоминает, что ее часто наказывали за то, что она не доедала. Подростковые годы были бурными, с резкими перепадами настроения. Она смутно помнит, как ее отчислили из школы за мелкий проступок, но ее воспоминания о школьных годах обрывочны. Описывая их, она иногда незаметно для себя переходит на третье лицо ("Она сделала это, это случилось с ней"), а иногда на первое лицо множественного числа ("Мы [Мэри] поехали к бабушке"). Она хорошо осведомлена во многих областях, обладает творческими способностями и умеет играть на гитаре; но когда ее спрашивают, где она этому научилась, она отвечает, что не знает, и переключает внимание на что-то другое. Она согласна с тем, что она "рассеянна" - "но разве не все мы такие?": например, она может обнаружить, что в ее шкафу есть одежда, которую она не помнит, как покупала, или обнаружить, что она отправила своей племяннице две поздравительные открытки. Она утверждает, что придерживается твердых моральных ценностей, но другие люди, по ее признанию, называют ее лицемеркой и лгуньей. Она ведет дневник - "чтобы не отставать, - говорит она, - от того, на каком этапе мы находимся". (Dennett and Humphrey 1989, p. 71).
Через несколько месяцев лечения терапевт обнаруживает, что почерк разных записей в дневнике Марии так же сильно различается от записи к записи, как и почерк разных людей. Во время терапевтического сеанса под гипнозом он решает обратиться к той части Мэри, которая "еще не вышла вперед" (там же, с. 72), побуждая ее сделать именно это. Вот что происходит:
В женщине, стоящей перед ним, происходят перемены. Мэри, до этого момента являвшаяся образцом благопристойности, бросает ему кокетливую улыбку. "Привет, доктор, - говорит она, - я Салли". Мэри - слабачка. Она думает, что все знает, но я могу сказать вам... . ."
Но Салли не рассказывает ему многого, по крайней мере пока. На последующих сеансах (теперь уже без гипноза) Салли приходит и уходит, как будто играет в игры с доктором Р. Она позволяет ему мельком увидеть то, что она называет "счастливыми часами", и намекает, что у нее есть отдельная и экзотическая история, неизвестная Мэри. Но затем, вскинув голову, она ускользает, оставляя Мэри, очевидно, не участвовавшую в предыдущем разговоре, объяснять, где она была. (ibid., p. 72)
В процессе лечения появляются новые альтер-эго: кокетливая "Салли", агрессивная "Хейти", юная и податливая "Пегги". У каждой из этих приходящих личностей есть своя история и свои воспоминания. Все приходящие личности утверждают, что обладают обширными знаниями о биографии своей хозяйки Мэри, в то время как Мэри отрицает наличие более чем косвенных знаний об их "опыте" и истории их личности.
Из последующих попыток поиска возможности интеграции различных феноменальных "я" в ходе терапевтического процесса вырисовывается следующая картина. В возрасте 4 лет Мэри неоднократно подвергалась сексуальному насилию со стороны отчима. Он дал ей собственное прозвище "Сандра" и убеждал маленького ребенка хранить "папину любовь" как их с Сандрой маленький секрет. После того как психологические страдания и общая ситуация стали невыносимыми для маленького ребенка и его нежной личности только на ранних стадиях развития, она попыталась спасти свою личностную целостность, расщепив свое феноменальное Я.
В конце концов, когда боль, грязь и позор стали слишком невыносимы, Мэри просто "оставила все позади": пока мужчина издевался над ней, она отсоединилась и ушла в другой мир. Она ушла - и оставила вместо себя Сандру". (там же, с. 73)
Наши новые концептуальные инструменты могут помочь пролить свет на эту специфическую форму девиантного самомоделирования. Уход в другой мир означает перемещение аттенционального субъекта (см. раздел 6.4.3) в рамках другой феноменальной модели реальности. Аттенциональное и эмоциональное самомоделирование можно разделить. Один из центральных социальных коррелятов эмоциональной Я-модели Мэри - ее отчим - стал непоследовательным, эпизодически и непредсказуемо превращаясь в агрессора. В модели реальности Мэри он утратил свою транстемпоральную идентичность как личность. Невозможно было мысленно моделировать его как единую личность. Это развитие, однако, нашло отражение в ее собственной самомодели. Принудительный процесс модуляризации породил Мэри-самость, которая могла обеспечить стабильную феноменальную идентичность, последовательную внутреннюю историю и функциональные социальные отношения (ср. процесс функциональной модуляризации в Я-моделях после потери соматосенсорного входа в ОБЭ, как анализируется в разделе 7.2.3). Деннетт и Хамфри предполагают, что "Сандра-сама" на заднем плане могла подвергнуться дальнейшей диссоциации, распределив различные аспекты ужасной серии травматических переживаний между несколькими различными "я", которые, однако, могли получить доступ к воспоминаниям, общим с Мэри. В рамках данной модели пространство автобиографической памяти было разделено на глобально доступные регионы и те, которые могут быть функционально и феноменально доступны только в рамках нестандартной модели Я. С точки зрения вновь созданной "перспективы" диссоциирующей Сандры-Я, преимущество этого процесса заключалось в том, что впоследствии, по крайней мере, части Я-модели, созданной во время травматической ситуации, могли выходить на свет в определенных социально адекватных ситуациях, беря на себя контроль над поведением Мэри. Короче говоря, множественные PMIR становились доступными при наличии множественных PSM.
Таким образом, ее опыт желания угодить папе породил то, что стало "Салли-сама". Переживание боли и гнева породило Хейти. А опыт игры в куклы породил Пегги.
Теперь эти потомки первородной Сандры могли с относительной безопасностью выходить в свет. И вскоре у них появилась возможность испытать свою новообретенную силу не только в условиях жестокого обращения. Когда Мэри выходила из себя при маме, Хейти могла подключиться к крикам. Когда Мэри целовал мальчик на детской площадке, Салли могла поцеловать его в ответ. Каждый мог делать то, что у него "хорошо получалось", и жизнь самой Мэри стала намного проще. Эта схема того, что можно назвать "разделением эмоционального труда" или "терапией самозамещения", оказалась не только жизнеспособной, но и полезной для всех". (ibid., p. 74)
Как и в ОБЭ, феноменальная модель реальности, построенная в ходе ДИД, характеризуется активацией множества Я-моделей. Содержание этих различных Я-моделей несовместимо, например, в том, что касается их пространственного, эмоционального или автобиографического содержания. Фактически, один автор (Putnam 1989, p. 21 f.; цитируется по Alvarado 1992, p. 242) назвал ОБЭ "диссоциативным расстройством, не включенным в DSM-III [Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам,
