инсайта на общую природу текущего состояния, которое так характерно для люцидных сновидений, не является только когнитивным событием, чисто интеллектуальным инсайтом. То, что делает эти состояния столь захватывающими для людей, переживающих их, - это тот факт, что репрезентативный характер содержимого сознания пререфлексивно доступен, например, на уровне обработки внимания, на уровне "прямого" сенсорного осознания (вспомните первый пример). Тот факт, что глобальная модель реальности переходит от прозрачности к непрозрачности, означает, что интроспективно доступные свойства конституируемых и интегрируемых ею феноменальных репрезентаций уже не исчерпываются свойствами содержания, а включают в себя "свойства носителя", или то, что я назвал стадиями обработки в разделе 3.2.7. На прелюцидных стадиях эта информация может находить свое выражение в общем "сновидческом" качестве, не будучи когнитивно доступной в терминах эксплицитной сознательной мысли типа "Я сейчас сплю!" или не будучи доступной для контроля поведения во сне, например, в терминах полета или пробивания стен. Мы видели, что существуют и другие примеры непрозрачных феноменальных состояний, например, как в сознательно переживаемом познании или псевдогаллюцинациях сенсорного характера. Что делает люцидные сны интересными, так это то, что ограничение прозрачности здесь преходяще не выполняется на глобальном уровне феноменального моделирования реальности. Таким образом, люцидный сон - это глобализированная псевдогаллюцинация. Или, если использовать метафору, которую предпочитают философы-идеалисты, это как одна большая мысль.
Прежде чем перейти к анализу дальнейших репрезентативных особенностей класса глобальных, феноменальных моделей реальности, которые сегодня мы называем "люцидными снами", позвольте мне указать на сложный вопрос, который я не могу полностью разрешить на данном этапе. Современная теория предсказывает, что полная глобальная непрозрачность приводит к "дереализации" на уровне феноменального опыта. Люцидные сны могут быть именно такими: когерентными, но феноменологически дереализованными глобальными состояниями. Однако текущая теория также предсказывает, что полная непрозрачность ПСМ приведет к потере феноменально переживаемой самости (см. раздел 6.2.6). Но распределение прозрачности и непрозрачности в люцидных снах не является равномерным, оно варьируется. Пока феноменальное свойство высшего порядка "самость" инстанцировано, пока существует сознательный опыт сновидческого "я", большая часть ПСМ, следовательно, должна быть прозрачной. Текущая теория предсказывает, что феноменальная самость исчезнет в полностью обобщенном состоянии непрозрачности, в ситуации, когда не только виртуальность модели мира, но и виртуальность модели самости полностью доступна на уровне самой феноменальной репрезентации. Субъектный компонент ПМИР исчез бы, не будучи больше субъектным компонентом. Действительно, это может быть именно так, а именно в тех феноменологических ситуациях, когда люцидное сновидение растворяется в религиозном или духовном экстазе и завершается им, о чем нередко сообщается в феноменологическом материале (см. сноску 21). С другой стороны, в настоящее время представляется невозможным подойти к этому вопросу со всей строгостью, опираясь на эмпирические данные: Автофеноменологические сообщения о бескорыстных состояниях содержат перформативное самопротиворечие и поэтому весьма проблематичны по методологическим причинам. К анализу Я-модели в люцидных снах я вернусь в ближайшее время.
Рассматриваемые как глобальные, феноменальные модели реальности, люцидные сновидения полностью характеризуются критерием автономной активации (см. разделы 3.2.8 и 4.2.5; обзор эмпирических данных см. в Kahn et al. 1997; Hobson et al. 2000). Репрезентация интенсивности (см. раздел 3.2.9) может сильно варьироваться, о чем, например, свидетельствуют гиперэмоциональные состояния или отсутствие определенных презентационных "форматов", таких как ноцицепция. В люцидном сновидении можно испытать интенсивные состояния эмоционального возбуждения, такие как страх или блаженство, которые обычно неизвестны в состоянии бодрствования, в то время как другие виды сенсорного опыта, например, ощущение температуры или боли, встречаются гораздо реже. По сравнению с неясновидными сновидениями, люцидные сны имеют более выраженное кинестетическое и слуховое содержание (Gackenbach 1988). Простое феноменальное содержание однородно, как и в обычных состояниях сна или бодрствования, и в настоящее время неясно, выполняет ли феномен люцидных сновидений какие-либо адаптивные функции. Могли ли люцидные сновидения сыграть определенную роль в культурной истории человечества, сделав различие между видимостью и реальностью предметом межсубъектной коммуникации, или в установлении определенных религиозных верований?
По ряду признаков люцидные сновидения являются перспективными глобальными состояниями в гораздо более сильном смысле, чем обычные сны. Феноменальная перспектива первого лица - то есть прозрачная модель отношения интенциональности - гораздо более стабильна с точки зрения временной протяженности и семантической непрерывности. С точки зрения содержания, доступного в качестве объектного компонента, с точки зрения того, на что сновидящий субъект может обратить внимание, о чем подумать или что решить сделать, избирательность и вариативность значительно возрастают. В обычных снах внимание высокого уровня, обдумывание и волевые действия, а также когерентное познание практически отсутствуют, а в люцидном сне все эти возможности доступны почти исключительно. Верно и то, что сознательная модель мира в люцидных снах характеризуется чертами свернутого холизма и динамичности, описанными в главе 3. Однако хорошо известная гиперассоциативность обычных сновидений, которая, как пишут Кан и его коллеги, "помогает создать видимость единства среди большого разнообразия и богатства образов, а также способствует тем несоответствиям и разрывам, которые характерны для сновидческого сознания" (Kahn et al. 1997, p. 17), кажется, заметно снижена. В люцидных снах в среднем меньше персонажей сновидений, чем в нелюцидных (Gackenbach 1988). Мир люцидного сновидца, конечно, может быть причудливым, но он демонстрирует гораздо более высокую степень внутренней согласованности. Можно предположить, что на функциональном уровне описания общим коррелятом ясности является внезапная доступность дополнительных возможностей обработки информации для системы в целом. Это, в свою очередь, может способствовать самоорганизации глобально когерентного состояния, усилению гипотетического процесса, который я в другом месте (Metzinger 1995b) назвал "связыванием высшего порядка". Важным последним шагом в анализе формальных особенностей ментальности сновидений стала разработка операционально определенных "шкал странности", которые позволяют исследователям измерять прерывистость, неконгруэнтность, неопределенность и т. д. содержания сновидений (ссылки см. в Kahn et al. 1997, p. 18; см. также Hobson et al. 2001; Revonsuo and Salmivalli 1995). Даже из грубого феноменологического анализа люцидных сновидений следует прямое предсказание: Глобальная модель мира, представленная во время люцидных эпизодов, гораздо менее причудлива по содержанию, чем сознательно переживаемая реальность обычного сна. Короче говоря, ясность накладывает семантическую связность и стабильность на внутреннюю симуляцию мира.
Одним из центрально значимых ограничений для феноменальных репрезентаций является их активация в виртуальном окне присутствия (см. раздел 3.2.2). Тот факт, что кратковременная память функционирует гораздо лучше и надежнее во время люцидных сновидений, может указывать на то, что это окно присутствия расширяется и стабилизируется во время люцидных эпизодов. В целом, люцидные сны - хотя и более короткие - являются гораздо менее "мимолетными" переживаниями, чем обычные сны, и их субъективно переживаемая степень "реальности", то есть степень, в которой их содержание представлено как реально существующий мир, гораздо выше. Однако эта проблема подводит к гораздо более
