С момента своего рождения рыночное общество никогда не скрывало свою абсолютную ненависть к политике, и его самое большое недовольство заключается в том, что проект по его искоренению всё ещё остаётся политическим. Это общество охотно говорит о праве, экономике, культуре, философии, окружающей среде и даже о политиканстве, но никогда – о политике, сфере насилия и экзистенциальных антагонизмов. В конечном счёте, рыночное общество является не чем иным, как политической организацией по яростному отрицанию политики. Это отрицание неизменно принимает форму натурализации, невозможность которой столь же неизменно разоблачается периодическими кризисами. Классическая экономия и соответствующий ей век либерализма (1815–1914) являли собой первую попытку и первый провал этой натурализации. Доктрина утилитаризма, система потребностей, миф о «естественной» саморегуляции рынков, идеология прав человека, парламентская демократия должны быть отнесены к числу средств, созданных в это время с этой целью. Но, бесспорно, в исторический период, начавшийся в 1914 году, натурализация рыночной власти принимает свою наиболее радикальную форму: форму Биовласти [4]. При Биовласти социальная тотальность, которая постепенно автономизировалась, берёт на себя ответственность за саму жизнь. С одной стороны, мы являемся свидетелями политизации биологического: здоровье, красота, сексуальность, внутренняя энергия каждого человека с каждым годом всё отчётливее оказываются подчинены управленческой ответственности общества. С другой стороны, происходит биологизация политического: экология, экономика, общее распределение «благосостояния» и «медицинской помощи», взросление, продолжительность жизни и старение устанавливаются в качестве главных тем, с помощью которых измеряется осуществление власти. Разумеется, это лишь внешний вид процесса, а не сам процесс. На самом деле речь идёт о том, чтобы укрепить фальшивыми доказательствами в виде тела и биологической жизни полный контроль над поведением и представлениями людей, над отношениями между людьми – то есть о том, чтобы заставить всех одобрять Спектакль на основании поддельного инстинкта самосохранения. Поскольку Биовласть основывает свой абсолютный суверенитет [5] на биологическом единстве человеческого рода и на имманентном континууме производства и воспроизводства «жизни», она по своей сути является смертоносной тиранией, владычествующей над каждым во имя всех и «природы». Всякая враждебность по отношению к этому обществу – идёт ли речь о преступниках, девиантах или политических противниках – должна быть ликвидирована, поскольку она идёт вразрез с интересами вида, и, в частности, вида, к которому относится сам преступник, девиант или политический противник. И именно поэтому всякий новый диктат, ещё больше ограничивающий и без того ничтожные свободы, делает вид, что защищает каждого от себя самого, противопоставляя нелепости своего суверенитета ultima ratio [6] голой жизни [7]. «Прости им, ибо они не ведают, что творят»4, говорит Биовласть, доставая свой шприц. Безусловно, голая жизнь – точка зрения, с которой человеческая жизнь перестаёт быть отличимой от животной жизни – всегда была той точкой зрения, с которой рыночный нигилизм взирал на человека. Но сейчас всякое проявление трансцендентности, разрушительной формой которого является политика, всякое стремление к свободе, всякое выражение метафизической сущности и негативности людей воспринимаются как болезнь, которую надлежит искоренить во имя всеобщего счастья. Склонность к революции (эндемическая патология, кампания перманентной вакцинации против которой ещё не достигла своей цели), вне всякого сомнения, объясняется неудачным сочетанием опасной наследственности, повышенным уровнем гормонов и недостатком конкретного нейромедиатора. Не может быть никакой политики внутри Биовласти, но исключительно политика против Биовласти. Поскольку Биовласть является полнейшим отрицанием политики, подлинная политика должна начинаться с освобождения от Биовласти – то есть с её разоблачения.
РАЗУМЕЕТСЯ!
«Социализации теперь способствуют не институции, а правонарушения».
(“Le Monde”, вторник, 9 июня 1998)
Таким образом, в Биовласти физическое измерение выходит из-под контроля человека, становится отдельным от него и начинает его угнетать: именно в этом Биовласть является этапом Спектакля – точно так же, как физика является этапом метафизики. Следовательно, железная необходимость, даже с помощью детали, на первый взгляд кажущейся наиболее простой, наиболее непосредственной, наиболее материальной – тела, вынуждает нынешний протест перенести себя в метафизическую плоскость или исчезнуть. И потому он не может быть понят или даже замечен изнутри Спектакля или Биовласти, как и всё остальное, что относится к Воображаемой партии. В настоящее время его основным свойством является его фактическая невидимость в рамках рыночного вида раскрытия потаённого [8], который, безусловно, является метафизикой, но метафизикой весьма особенной, являющейся отрицанием метафизики и самой себя как метафизики. Но поскольку Спектакль не терпит пустоты, он не может ограничиваться отрицанием множественных свидетельств этих военных действий нового типа, будоражащих тело общества, но ещё и должен их скрывать. Потому он снова возвращается к множественным силам утаивания для изобретения псевдоконфликтов, всё более бессмысленных, всё более искусственных и всё более жестоких, пусть и антиполитических. Именно на этом скрытом равновесии Террора зиждется видимое спокойствие всех обществ позднего капитализма.
В этом смысле Воображаемая партия – это политическая партия, или, точнее, партия политического, поскольку она единственная, кто указывает на метафизический процесс абсолютной враждебности в сердце этого общества, то есть на существование внутри этого общества подлинного раскола. Посредством этого она также выбирает путь абсолютной политики. Воображаемая партия – это та форма, которую политика принимает во время распада национальных государств, век которых, как мы теперь знаем, отнюдь не бесконечен. Это трагически напоминает любому государству, которому недостаёт безумия или энергии для стремления быть тотальным, что политическое пространство в своей реальности не отличается от физического, социального, культурного пространств и т. д., и что, другими словами, в соответствии со старой формулировкой, всё является политическим, по крайней мере потенциально. В этот момент политика представляется, скорее, как целостность этих пространств, которую, как полагал либерализм, он сможет фрагментировать предикат за предикатом. Эпоха Биовласти – это этап, когда власть доходит до того, что начинает распространяться даже на тело настолько, что индивидуальная физиология приобретает политический характер, вопреки смехотворному алиби биологической естественности. Посредством этого политика как никогда прежде становится всеобъемлющей, экзистенциальной, метафизической стихией, в которой пробуждается свобода человека.
Умберто Боччони. Состояния души. Те, кто остаётся
В эти мрачные дни мы наблюдаем последний этап разложения рыночного общества, который, на наш взгляд, излишне затянулся. Мы можем наблюдать в масштабах всей планеты, как всё сильнее и сильнее карта товара отличается от территории человека. Спектакль демонстрирует глобальный хаос, но этот хаос лишь выражает безусловно доказанную неспособность экономического видения мира постичь что-либо из человеческой реальности. Стало очевидным, что стоимость более не является мерой чего-либо: счета превращаются
