нем расщепляется, из чего следует заключить, с одной стороны, что фундамент – это изначальное существование и генетический источник, а с другой – что присутствие есть то, что появляется в фундаменте как истинное или прочувствованное, вследствие чего единство существа должно пониматься как присутствие-фундамент и как единство, в котором, однако, возможен раскол.
Согласно азорскому философу, эйдетическая структура акта саудаде отсылает нас к горизонту присутствий, который превосходит сознание саудаде, в то же время эти присутствия – отсутствий, событий или пережитых состояний – даются как объекты, для которых и предназначено сознание. Таким образом, акт саудаде связан с сознательным отношением субъекта, которое переживается как имеющее собственное или сокровенное значение, это отношение заставляет подвластное ему сознание, в его способности желать, направляться к событию-объекту, что приводит к тому, что акт саудаде требует полной и неравнодушной отдачи, стремясь через желание переориентировать всю сознательную жизнь, чтобы создать опыт, являющийся одновременно опытом в себе, опытом возбуждающим и, в высшем плане, творческим.
Первый вид опыта, заключающийся во взаимопроникновении субъекта и объекта, может включать в себя интенсивные эмоциональные состояния удовольствия, удовлетворения, радости, боли или беспокойства, в то время как второй вид, наоборот, – это опыт расщепления и боли, что подразумевает сознание невозможности возвращения или обладания. В обоих видах опыта есть, в разной степени, осознание раскола, которое, однако, в самом себе является просто осознанием разрыва между проживаемым настоящим и прожитым прошлым, в то время как возбуждение является высшей формой этого самого разрыва, чей опыт ведет к тому, что событие – объект порождает желание и острое переживание боли и невозможность конкретной актуализации, даже если пережитое событие или человек, на которые направлено саудаде, когда их вспоминают, могут стать причиной или источником удовольствия и радости, и эта вторая форма саудаде может принять форму творческой деятельности, когда в ней сливаются забота о желании и забота о надежде.
Акт саудаде как движение сознания, которое определяется в функции объекта, предстает перед нами, таким образом, как то, что мыслитель называет «событием присутствия», чье эйдетическое содержание в формах самоуглубления и возбуждения будет синтезом присутствия с элементами желания и боли, что ставит сознание в положение желания или даже в беспокойство об ожидании, когда в него вмешивается третий динамический элемент, надежда, источник полноты в самой возвышенной и самой метафизической форме саудаде, саудаде творческого, которое, обусловливая всю эмоциональную жизнь, заставляет субъекта заняться трансформацией своих возможностей.
Именно в беспокойстве находятся мотивации желания и заботы, причем последняя предстает как переживание беспокойства, а первое как движение, которое проецируется на сознание, чтобы оно могло принять присутствие, лежащее в основе самоопределения саудаде как импульса или желания, которые определяют акт саудаде, так что можно сказать, что истинная сущность саудаде заключается в этом напряженном динамизме беспокойства, отражающем трехмерность времени, ему присущую.
С другой стороны, именно в присутствии находится мотив синтеза, который предшествует специфическому динамизму беспокойства, так как дар присутствия в акте саудосистского сознания заставляет рассматривать этот акт как обращенность в прошлое, в формах самоуглубления и возбуждения, и как проекцию в будущее, в творческих формах акта саудаде. В то время как в формах самоуглубления и удаленности жизнь саудаде исчерпывается в желании и боли, в творческом саудаде надежда утверждается как истинная сущность беспокойства, и желание и боль соединяются, в отличие от двух менее возвышенных форм саудаде, в новом синтезе, в котором акт саудаде проецируется в будущее, и в то же время желание становится желанием надежды.
Таким образом, в своей высшей форме саудаде не только реализуется в сознании как саудаде по событию-объекту, но является саудаде по чему-то, в котором присутствие выражается в напряжении, которое заставляет настоящее проецироваться в будущее и преодолевать раскол «между набором возможностей и конструктивной деятельностью» этих возможностей, при этом сознание саудаде предстает как беспокойство о чем-то и ради чего-то, что не останавливается, болезненно воздыхая, на формах прошлого, но берет на себя риск придать эффективность возможностям человека и мира, что подразумевает как реактуализацию прошлого, так и создание новой системы ценностей, ибо в творческом саудаде сознание не апеллирует к регрессу, как происходит в формах самоуглубления и возбуждения, но стремится, чтобы регресс предстал на горизонте как инновация.
Однако Мануэл Кандиду Пиментел замечает, что в феноменологическом времени обе формы саудаде – обращенная в прошлое и творческая – структурно являются трехмерными, ибо в обеих беспокойство предстает как напряжение между прошлым и будущим через настоящее, хотя в первой обращение к прошлому ощущается только через реактуализацию прошлого, в то время как во второй – главное место занимает будущее, а прошлое является только актуализированным измерением возможностей, которые через настоящее послужат идеальным творческим предназначением новой человеческой и мировой реальности, что делает саудаде по будущему состоянием бдения и придает этому творческому саудаде структуру бдения [127], в котором выражается вопросительный ритм саудаде, заставляющий сознание саудаде вопрошать самое себя о своей сущности, что и является сокровенным способом его существования.
Фактически, для мыслителя бдение по своей вопрошающей деятельности могло бы возродить антипредикативную инстанцию сокровенного состояния, придавая ему поэтический характер, будучи целостным присутствием тайны, апеллирующей к общности в уединении. Также нельзя отрицать, что в простой сущности саудаде уже есть вопрос о сущем, однако этот вопрос восходит к теоретическому плану, когда пребывание в состоянии саудаде превращается в вопрос, переходя от состояния к познанию.
В саудаде творческом присутствие относится не к событию-объекту из прошлого, а к существу, которое апеллирует к заботе и является мотивом структуры желания, в которой забота оказывается постоянным состоянием бдения, где «сознание саудаде в беспокойстве пробуждается в любовном желании спроецировать себя на целостное лоно тайны». Таким образом, как это понимает Мануэл Кандиду, «творческое саудаде – это саудаде существа, включающее в себя формы отвращения, печали и отчаяния», онтические производные удаленного саудаде и его агонизирующего видения раскола, ибо саудосистская забота в своем состоянии бдения, как пишет философ, «есть движение вопрошающего саудаде, снисходящего на первоначальную почву, стремящегося расшифровать тайну, наполняющую собой вещи и существа, вслушиваясь в их правду и воплощая собой любовную миссию воссоздания черт потерянного мира, дать перспективу дотоле не указанным направлениям, вновь ставя вехи, изначально поставленные человеком и указывавшие на то, что он обитал в собственном доме».
Мыслитель не устает подчеркивать, что свойственные заботе вопросы
