крайней мере нечувственные различия в мире?
По отношению к биологии эмердженция предполагает неинтенциональное поведение, или набор поведенческих характеристик, существующий между уже сформированными объектами. Возьмем в качестве примера пчел в улье, которые, как мы знаем, являются индивидуальными организмами, и рассмотрим их в виде единого роя. Рой представляет собой паттерн, который требует эмпирически установленной и наложенной на подвижный объект границы, то есть должно быть решено, что считать частью роя. Рой должен быть роем кого-либо или чего-либо. Поведение роя является результатом действий отдельных сущностей с учетом их соседства с другими сущностями. Стая птиц, например, появляется не вследствие какой-то централизованной координации, а из-за того, что птицы следуют своим собственным нуждам, находясь в окружении других птиц и взаимно извлекая из этого пользу.
Тогда как при коллективном поведении животных легко распознать составные части роя или стаи, способность отличить объект как автономную и самодостаточную реальность от не-объекта зависит от разделения между слабой (эпистемологической) и сильной (онтологической) эмерджентностью. Так, в физике предметом спора является вопрос о том, можно ли называть субатомные частицы объектами или же они представляют собой просто точки, то есть нульмерные объекты. Но отличается ли точка как нульмерный объект, имеющий собственный физический смысл, от чисто абстрактной точки? Иными словами, когда мы узнаём, что достигнута предельная часть любой определенной нами вещи, объекта или тела?
Но вернемся к вопросу жизни и ее происхождения. Эмерджентна ли жизнь в онтологическом смысле, то есть, наделена ли она собственной, а не «научной» реальностью? Лишь потому, что мы не можем сказать, почему жизнь возникла, но только что однажды жизнь возникла и подверглась затем видовой классификации, мы и можем отличать ее самостийное существование от ее компонентов. Далее, мы должны проблематизировать сам вопрос, какого рода различия «реальны», или в силу чего конкретные виды живых существ имеют реальные эффекты в противоположность паттернам, которые только классифицируют движения с помощью категорий. Иными словами, проблематизировать то, что с необходимостью должна быть определена сущность живого, как и сущность неживого.
Как показывают биолог Джек Коэн и математик Иэн Стюарт в совместной работе «Коллапс Хаоса», трудность состоит в уяснении сложности простого. Эмерджентизм часто противопоставляют редукционизму — теории, утверждающей, что феномены могут быть объяснены через их более простые компоненты и что «у набора взаимодействующих компонентов могут якобы спонтанно развиться совокупные свойства, которые никак не были выражены в его отдельных частях» [14]. Однако, отвергая крайний редукционизм, Коэн и Стюарт показывают: без понимания того, что подразумевается под простотой, под простыми компонентами, под микроуровнем, эмерджентность значит немногое. Они признают, что люди склонны к созданию паттернов путем сглаживания в наблюдаемом ими мире [15] незаметных колебаний и что паттерны в конечном счете идеальны.
С другой стороны, касательно жизни редукционизм отвечает на вопрос «как», а не на вопрос «почему», поскольку он не принимает во внимание результат обратного воздействия внешней среды на развитие живого. В качестве примера Коэн и Стюарт приводят сравнение глаз травоядных животных с глазами плотоядных. Они утверждают, что хотя редукционистское объяснение показало бы нам, как глаза развивались с точки зрения ДНК и биохимии, оно не смогло бы объяснить того факта, что в процессе эволюции выживали травоядные с глазами, расположенными по бокам головы, чтобы лучше видеть хищников, тогда как плотоядным эволюционно было более выгодно иметь глаза, смотрящие вперед и приспособленные для охоты [16].
По большому счету Коэн и Стюарт показывают, что эволюция и эмердженция сформировали такой ландшафт, где пространство и соперничающие друг с другом виды создают мосты и перегородки, которые ведут к конвергенции, превосходящей контингентность [17] в различных экосистемах [18]. Выводы, делаемые Коэном и Стюартом из этих аргументов, приводят к утверждениям о человеке, которые, как кажется, близки к некой форме антропоцентризма. Они пишут: «Паттерны, которые воспринимает наш мозг, являются точными репрезентациями обширных пластов реальности, потому что наш мозг и наши органы чувств эволюционировали именно таким образом» [19]. По-видимому, этот аргумент не учитывает слепую природу человеческой эволюции, предполагая превосходство конвергенции над контингентными и случайными факторами последней. То есть переход между животными, с их стратегически удачно расположенными глазами, и людьми, обладающими мозгом, который, пусть даже и опосредованно, постигает глубинное устройство Вселенной, представляется до некоторой степени туманным. Современный философ Рэй Брассье, к работам которого мы перейдем в конце этой книги, комментирует данную проблему, пусть и смещая ее в сугубо философский контекст: «Главное препятствие, стоящее на пути подлинно научного понимания этого мира, состоит в том, что наш вид обладает врожденной склонностью к обработке информации посредством эпистемологических механизмов, неизменно включающих в себя операцию вычитания из физического целого, которое в своей целостности не воспринимается органами чувств» [20]. Проще говоря, человеческое знание, полученное путем наблюдения, ограничено тем фактом, что мы мыслим и наблюдаем мир в соответствии с нашими заботами и способом восприятия.
Когнитивист Гари Маркус в работе «Клудж [21]: слепая эволюция человеческого разума» утверждает, что человеческий мозг представляет собой сколоченную на скорую руку несовершенную машину, для которой приспособление и развитие в первую очередь являются реакцией на опасность, и что наш разум всегда строится поверх предсуществующих структур [22]. Согласно Коэну и Стюарту, конвергенция указывает на более глубокие структуры, которые и обуславливают ход конвергенции; согласно Маркусу, окружающая среда легко уводит наш мозг от сколько-нибудь глубокого понимания Вселенной к «быстрым и грязным» тактикам выживания, актуальным в краткосрочной перспективе [23].
Проблема, стало быть, в навигации между редукционизмом (не способным объяснить возникновение ряда феноменов), механицизмом (не оставляющим места подлинной новизне) и эмерджентизмом (потенциально соскальзывающим в объяснение эмердженции через посредство своего рода «чуда») без впадения в антропные утверждения о природе Вселенной или в нереалистичное восхваление наших познавательных способностей. В то время как мы могли бы согласиться с тем, что разум обусловлен тонкими структурами (fine structures) [24] и законами, но не может быть выведен из них, сам факт этого не превозмогает действия таких тонких структур [25]. Мы не можем утверждать, что эмерджентность онтологична по отношению к жизни, но только что она эпистемологична [26]. Вопрос в том, как именно мы отделяем способности нашего разума от реальности Вселенной, или насколько естественно сознательная мысль пребывает в гармонии с Вселенной и пребывает ли вообще.
Здесь необходимо перейти от науки к философии и определить философский подход, применяемый в данной работе, как согласованный с основными принципами возникшего недавно движения спекулятивных реалистов. Последние предложили ряд альтернатив господству того, что Квентин Мейясу называет корреляционизмом. Корреляционизм предполагает, что
