между мышлением и мыслимым должны существовать взаимные отношения и что «нет такой реальности, которую можно познать независимо от нашего отношения к ней» [27]. Тогда антикорреляционизм, или, как мы еще можем его назвать, антиантропоцентризм, на котором, следуя за Иэном Гамильтоном Грантом (одним из четырех родоначальников спекулятивного реализма, наряду с Рэем Брассье, Грэмом Харманом и Квентином Мейясу), мы будем настаивать здесь, утверждает, что нечто должно существовать до мышления и что этим нечто является природа [28].
Наш подход к жизни, лишь по видимости ставя вопрос о ней с ног на голову, в действительности является виталистским, однако такой витализм не будет вращаться вокруг загадочной жизненной силы, но вместо этого будет пытаться открыть и постичь те силы, которые влияют на жизнь и действуют внутри нее. Витализм обеспечивает формализацию нашего невежества и, возможно, фундаментального провала как неспособности полного постижения реальности, — действительно глубокой реальности Вселенной, нас самих и того, что мы считаем природой и нашим местом в ней.
В качестве направляющей темы для данной работы я выдвинул бы причудливую метафизическую конструкцию, противопоставленную эмерджентизму, которая сразу и воскрешает и изувечивает витализм. Эмерджентизм, как мы пытались проиллюстрировать выше, совершает двойной промах по отношению к жизни: в сильной версии он слишком быстро отказывается от попыток причинно-следственного объяснения биологического феномена жизни, тогда как в слабой — столь же быстро сводит все многообразие жизни к сугубо биологическому феномену. Но жизнь как таковая пребывает в зоне неразличимости между тем, что постулируется каждой из версий эмерджентизма относительно природы ее реальности. Традиционно витализм особенно не отличают от эмерджентизма, поскольку, как считается, оба предполагают существование чего-либо превосходящего жизнь — такого, что оно руководит ею и/или влияет на нее и при этом не сводится полностью к поддающимся классификации компонентам живого. Таким образом, эти две теории, эмерджентизм и витализм, объединяли как их критики, так и их защитники.
Витализм, о котором пойдет речь в этой книге, избегает подобного объединения. Рассматривая витализм, я утверждаю, что у жизни есть сила или, выражаясь осторожнее, импульс, который выходит за рамки биологических ограничений, но не до такой степени, чтобы жизнь перестала поддаваться описанию. Поэтому наш витализм, не являясь теорией, утверждающей существование некой витальной субстанции или особой материи, которая побуждают жизнь к развитию, утверждает взамен, что витальной силой является время и его влияние на пространство, а также влияние пространства на время. Такая формулировка продвигает витализм за границы жизни (как преимущественно, но не чисто биологического феномена) на территорию опыта — жизни как жизни кем-то проживаемой и жизни как опыта проживания, то есть жизни как пространственно-временного развертывания опыта.
На первый взгляд может показаться, что такое построение вообще не является витализмом, однако главная задача данного проекта — доказать влияние пространственно-временного конструирования существования на жизнь как влияния не просто неопределенной, но именно такой воздействующей на жизнь силы, которая предусматривает строго деантропоморфизированный способ мышления. Мы покажем, что принятие в расчет времени и пространства не отменяет витализм, а доводит его до логического и философского завершения. В силу этого некоторые дополнения касательно употребления в философии термина «витализм» необходимо сделать уже сейчас.
Как современная философская ориентация витализм чаще всего ассоциируется с философским творчеством Жиля Делёза и Феликса Гваттари. Поэтому именно против их способа использования данного термина мы сначала и развернем нашу пространственно-временную версию витализма.
В работе «Что такое философия?» Делёз и Гваттари описывают витализм как раскол между «действующей, но не сущей Идеей» и «сущей, но не действующей силой» [29]. В первой половине этого осуждения витализм, позволяя наблюдающему сознанию определенным образом судить о явлениях природы, представляется просто направляющей, а потому и «действующей» Идеей, не имеющей для природы какого-либо реального значения, то есть не сущей (эта линия развития витализма берет свое начало у Канта). Во второй — у него есть собственная реальность, сущая сила, но без хоть сколько-нибудь заметного действия (эта линия преемственна Лейбницу).
Нападки Делёза и Гваттари восходят к критике витализма французским философом Анри Бергсоном, который в своей книге «Творческая эволюция» замечает, что витализм ничего не прибавляет относительно возникновения и изменения жизни постольку, поскольку стадии жизни объяснимы с точки зрения наследственности. Французский феноменолог Морис Мерло-Понти в своих лекциях о природе дополняет и расширяет критику Бергсона, указывая на такую очевидную проблему витализма как пренебрежение пространством. Витализм предполагает, что некая живая, но нематериальная субстанция (к примеру, elan vital [30]) перемещается сквозь пространство, воздействуя на организмы без всякого учета пространственных ограничений биологической реальности.
В итоге для Делёза, Гваттари, Бергсона и Мерло-Понти тот источник «витальности», который постулирует витализм, не может быть ни вещью (поскольку из поколения в поколение передаются только «вещественные» гены, а не сама жизнь, для которой здесь просто не остается места), ни силой (поскольку витализм ничего не говорит о самой жизни как силе, утверждая лишь, что она развивается, но не объясняя, как именно). Все упоминавшиеся критики упустили время в качестве чего-то существующего за пределами мысли, что и было сильной стороной витализма, так как жизнь возникает с течением времени, а также то, что субстанция витализма — это не некая общая всем формам живого сущность, например превосходящая наследственность зародышевая плазма, но заполняемое жизнью пространство. Спациализация [31] витализма просто указывает на тот факт, что организм пытается распространить себя через пространство путем роста, мутации и воспроизводства. Темпорализация же витализма аналогичным образом может быть рассмотрена как факт того, что жизнь случается и происходит во времени и что время обозначает как рождение, так и смерть всех вещей.
Примечательно, что Г. Ф. Лавкрафт, чья проза будет занимать нас на протяжении большей части третьей главы, также критиковал витализм и относился к нему с тем же презрением, располагая его где-то между мифом и поэзией [32]. Эта критика исходила из того, что жизненный порыв трактовался Лавкрафтом как духовный по своей сущности, а не как энергетический. Таким образом, ненаучный в своем основании витализм противоречил непреклонному механицизму и детерминизму Лавкрафта.
Наконец, упомянутая выше конструкция витализма может считаться ответом на один из наиболее ранних, а оттого и имеющих непреходящее значение ударов, нанесенных витализму. Натурфилософ Ф. В. Й. Шеллинг утверждал, что понятие жизненной силы является самопротиворечивым, ибо под силой должно пониматься то, что «хотя и не представимо само, все же по своему способу действия определимо через физические законы» [33]. Сила, представляемая всегда конечной, но не будучи таковой по своей природе, таким образом, конечна лишь потому, что противопоставлена другой силе и пребывает либо
