«темнота» зависит от исторической формы, которую принимают медиа в конкретную эпоху. Медиа выступают посредниками между людьми, но в иных случаях могут стать связующим звеном между человеческим и нечеловеческим. И несмотря на обратное утверждение ХАЙДЕГГЕРА, медиа далеко не всегда передают нам такую картину мира, «как с ней для нас обстоит дело» [198].
САЙМОН КРИЧЛИ утверждает, что без политической теологии тут не обойтись: политика невозможна без определенной структуры религиозного переживания [199]. Пожалуй, мы можем вернуть эту проблему к изначальной: политика невозможна без коммуникации, а коммуникация, в свою очередь, невозможна без ксенокоммуникации. Всегда должно быть некое «вовне», иное пространство или иное время, сообщение с которым не представляется возможным, — но и эта невозможность должна быть каким-то образом сообщена. Когда-то эта проблема оставалась сугубо теологической, точнее, проблемой теологического контроля. Но к началу XXI века эта проблема проникла и в другие жанры: от J-horror и научной фантастики до психоделических рейвов и практик садомазохизма.
Любопытный перечень современных языков ксенокоммуникации можно найти в Экзегетике ФИЛИПА ДИКА: писатель-фантаст использует все доступные ему грани писательского таланта, чтобы разрешить проблему передачи своего ксенокоммуникационного опыта. Он понимал, что это больше похоже на проявления шизофрении, но он также воспринимал этот опыт как гностический, как контакт с внеземным, как «диалектический материалистический мистицизм» и т. п. [200] Он с трудом мог связать достоверный рассказ о своем опыте с явно внеземной информацией.
Из всех возможных языков передачи ксенокоммуникации ТАКЕР выбирает язык via negativa. Любая попытка обычного описания в данном случае обречена на неудачу. То, что находится там, вовне, также находится за пределами человеческого описания; возможный выход — описание того, чем оно априори не является. Поразительно, что описание (или неописание) ксенокоммуникации всегда рискует перейти в описание роя, в том или ином его виде. Ирида передает то, что находится вовне и превосходит нас; Гермес передает то, что звучит в тишине между отдельными репликами. И в любой из этих коммуникаций есть место ярости: это паттерны присутствия и отсутствия, плюсов и минусов. Эту ярость более или менее можно обозначить как код — большего или меньшего; код, который мы никогда не узнаем целиком.
Детальное описание ксенокоммуникации — точнее, ее неудачной попытки — можно найти в романе Ложная слепота биолога и писателя-фантаста ПИТЕРА УОТТСА. Опираясь на свой академический опыт, УОТТС приводит в романе вполне правдоподобные описания инопланетной жизни. «Его» инопланетяне быстро понимают, как использовать несовершенство человеческого глаза в своих целях: для человека они остаются невидимыми. Увидеть их можно только с помощью технологии: сплошное бурление щупалец, «гидра из позвоночных столбов, обожженная и костлявая» [201]. Что бы это ни было, это что-то обладает чудовищной властью над человеком — и отказывается от любого рода коммуникации.
Сегодня мы привычно полагаем, что субъекты внутренне разделены на части. Часть нашей субъектности нам недоступна — та часть, которую мы называем бессознательное. Столь же привычно полагать, что объекты тоже разделены на части — не внутренне, но внешне. Есть объекты, которое мы способны воспринять — но есть также и вещь-в-себе, которая восприятию не поддается. ФРЕЙД и КАНТ — благодаря им экскоммуникация невыразимого роя становится реальной, а значит, возможна и гиперкоммуникация на грани вероятности. Чтобы расшифровать ее, необходимо применить серию читательских протоколов — этим и занимаются те, кто стремятся к контролю над порталами.
Портал между субъектом и бессознательным контролирует психоанализ. Портал между субъектом и объектом контролирует феноменология. Портал между объектом и объектом хотела бы контролировать объектно-ориентированная онтология: она гласит, что объекты удалены друг от друга ровно так же, как объекты удалены от субъектов [202]. Портал между объектом и вещью находится во власти темных медиа ТАКЕРА, иными словами, во власти потустороннего реализма. Эта та точка, в которой философия признает, что у нее не было и нет всех паролей, даже в ее лучшие времена. Раньше то была область мистики — теперь она доступна всем желающим. И ТАКЕР пишет о том, как жанры J-horror и weird horror претендуют на то, чтобы назвать эту область своей.
ТАКЕР, как и ГЭЛЛОУЭЙ, обращается к ФРАНСУА ЛАРЮЭЛЮ и его критике философии — в том числе философии различия — как к абстрактной версии мира обмена и коммуникации, поверхностного мира капитализма [203]. «Реальное есть сообщаемое, сообщаемое есть реальное» — вот она, дезидерата философии в нашем понимании. ЛАРЮЭЛЬ же пишет о несообщаемости Реального в контексте философии, о via negativa, что не допускает ни единой возможности ксенокоммуникации. Но об этом позже.
Интересно, что в тех фильмах в жанре J-horror, о которых пишет Такер, современные средства коммуникации становятся порталами (или артефактами), через которые ужас проникает в наш мир. Как будто недостаточно того, что эти девайсы приводят к гиперкоммуникации в этой реальности, — они еще и открывают порталы ксенокоммуникации в другую. Нынешняя эра цифровой гиперкоммуникации вновь поднимает вопрос о том, что не поддается сообщению. Избыточность иренической арки, ее стробирующее изобилие одновременно говорит и о желании расширить коммуникацию в иные пределы, и об опасении, что это действительно произойдет. Но то, что затаилось снаружи — это вовсене Божество. Это рой. Баловство с темными медиа всегда приводит к темной версии пантеизма. И здесь может открыться нечто большее, чем один портал в потусторонний мир. Такие порталы более не зависят от известных нам протоколов. Что еще хуже: доступ к таким порталам может быть открыт каждому.
Чтобы разобраться в том, что именно поставлено на карту, нам стоит вновь обратиться к коммуникации «этого мира» — и к экскоммуникации в частности. Можно ли считать совпадением, что главный автор жанра weird horror ГОВАРД ЛАВКРАФТ столь часто обращается к вопросу расы? По ЛАВКРАФТУ, ксенокоммуникация с нечеловеческим — это результат экскоммуникации нашей «человеческой» части [204].
Романы ЧАЙНЫ МЬЕВИЛЯ с этой точки зрения не менее интересны: здесь ксенокоммуникация постоянно втянута в борьбу между коммуникацией и экскоммуникацией. Явно вдохновившись АНРИ ЛЕФЕВРОМ, МЬЕВИЛЬ дает новый импульс той традиции, что восходит к романтикам и сюрреалистам, новаторам своего времени. Это традиция обращения к «странному» и «потустороннему» вне привычных рамок коммуникационной иерархии — как к источникам борьбы за новую жизнь [205].
Здесь МЬЕВИЛЬ, возможно сам того не подозревая, обращается к явлению ереси. Неслучайно и то, что христианским и протохристианским ересям посвящена лучшая работа РАУЛЯ ВАНЕЙГЕМА. В этом лабиринте он отыскал начало маргинальной традиции, свойственной и романтикам, и сюрреалистам, — и ситуационистам, в тени которых он отбрасывает и свою.
ЖЕЛЧЬ ЖЕЛЧНОГО МИРА
Судя по всему, любая коммуникация основывается
