науками (например, между физикой и математикой), так и внутри наук (например, внутри физики и математики).
Итак, мы можем резюмировать наш анализ, подчеркнув, что изменение онтологического статуса математики вместе с принципом несообщаемости родов и принципом гомогенности объяснения при содействии департаментализации знания приводят к существенному ослаблению роли математики в физических науках. В результате физика получает физические принципы, которые при более пристальном рассмотрении оказываются качественными принципами, поскольку для Аристотеля физическое есть качественное, а качественное в соответствии с принципом гомогенности объясняемого предмета и объясняющего начала требует качественных же начал для своего объяснения. Поэтому мы должны рассмотреть прежде всего рефлексию категории качества в теории знания, посмотреть, какой тип знания отражает аристотелевская эпистемология.
§ 2. Статус качества в теории знания
Исследуя, что же скрывается в учении самого Стагирита за приписываемым ему исследователями и комментаторами позднейших времен квалитативизмом, мы не можем обойти вниманием свод логических сочинений Аристотеля, получивших впоследствии название «Органона». Из этих сочинений нас прежде всего интересует «Вторая аналитика», посвященная изложению аристотелевской теории знания. Если физико-динамический квалитативизм есть специфический познавательный подход, своеобразный способ теоретизирования, научного освоения природы, если существует качественная теория вещества и космоса в целом, то, очевидно, следовало бы ожидать, что в теории знания мы обнаружим эпистемологические предпосылки этого подхода, найдем его прямую эпистемологическую рефлексию. Гипотеза о такой рефлексии лежит на поверхности вещей. Поэтому, казалось бы, остается только подтвердить ее анализом текста, раскрыть теоретико-познавательные установки и принципы, обусловливающие теоретизирование указанного плана в науках о природе. Однако, памятуя, что поверхность вещей бывает обманчива, скажем просто, что перед нами встает задача ее проверки.
Обращаясь к тексту «Второй аналитики», мы удивляемся тому, насколько незначительно место, отведенное в ней понятию качества. Более того, то, что говорится здесь о качествах, ведет скорее к исключению их из плана строгой, т. е. доказывающей, аподиктической науки, подробному анализу структуры которой и посвящено главным образом это сочинение. Обратимся теперь к самому тексту, постараясь тем не менее дать ответ на поставленный нами вопрос. Прежде всего мы должны констатировать – и это, пожалуй, основное, – что качество связывается с теоретико-познавательной понятийной сферой через посредство понятия о чувственном восприятии. «Чувственное восприятие, – прямо указывает Аристотель, – есть восприятие качества» (Вторая аналитика, I, 31, 87b 29). Однако эта связь качества и знания не простая. Ее непростота в том, что она двузначна, что ее выявление связано с определенной трудностью, апорией. Процитируем весь микроконтекст только что приведенной цитаты: «Посредством чувственного восприятия нельзя знать [общее]. Ибо хотя чувственное восприятие есть восприятие качества [вообще], а не [только] чего-то определенного, однако чувственно необходимо воспринимается что-то [определенное] в данном месте и в данное время» (Вторая аналитика, 87b 28–30). Апория сразу же бросается в глаза: текст этот противоречив внутри себя.
Действительно, во-первых, здесь ясно сказано, что посредством чувственного восприятия знать нельзя. Ниже, в этой же главе, Аристотель еще раз повторит это положение. Во-вторых, Аристотель говорит о восприятии качества как о нечто большем, чем восприятие чего-то определенного, т. е. единичного, что не есть знание, т. е. в качестве ему видится некое знание, о чем говорит начало этого предложения («ибо хотя…»). Однако все равно, заключает Аристотель, «чувственно необходимо воспринимается» только что-то определенное, т. е. единичное, что не есть знание как знание общего. Текст явно противоречив: восприятие качества и есть знание (ибо в чувственном восприятии воспринимается качество вообще, а не только что-то совершенно единичное и определенное) и не есть знание, так как необходимо все же чувственным образом воспринимается лишь определенное и единичное.
Дело обстоит так, что «качество [вообще]», дающее некое знание, может лишь случайно и необязательно восприниматься нашими чувствами. Это положение, разрешающее апорию, подтверждается текстом всей главы и прежде всего ее заключением. В чем же эта случайность, дающая возможность чувственному восприятию быть знанием? Аристотель достаточно прямо обнаруживает ее, говоря, что «мы как бы посредством зрения устанавливаем общее» (там же, 88а 13). Данный пример раскрывает это случайное превращение чувственного восприятия, которое, заметим, есть восприятие качества, в знание. Но как это возможно? Ниже Аристотель это кратко поясняет. Дело в том, что мы видим хотя и нечто единичное, но можем при этом мыслить, «что так обстоит дело во всех случаях» (там же, 88а 15). Иначе говоря, мы можем перейти к общему, т. е. к знанию, переведя чувственно воспринимаемое в план мышления. Таким образом, чувственное восприятие само по себе не есть знание: «как бы посредством зрения устанавливаем общее», говорит Аристотель (курсив наш. – В.В.). Но оно может быть поводом, толчком к знанию, которое есть мышление об общем.
Вслед за формулировкой проанализированной нами апории Аристотель раскрывает механизм, опосредующий связь чувственного восприятия качеств, с одной стороны, и знания причин – с другой. Этот механизм конституируется в процедурах наблюдения, дающего констатацию часто бывающего. Часто бывающее же равносильно общему: «Ибо из многократности отдельного, – говорит Аристотель, – становится очевидным общее» (Вторая аналитика, 88а 3). Излюбленным примером служит для него наблюдение за затмением Луны, фиксируемое воображаемым наблюдателем, находящимся на ней. Знание такого рода он относит к знанию «о часто случающемся» (I, 8, 75b 32), и оно обладает всеми атрибутами подлинного, доказывающего знания. Знания же о случайном – в противовес знанию о часто случающемся – быть не может, как не может быть знания и о преходящем [59]. Поэтому в той мере, в какой восприятие качеств и сами качества рассматриваются как случайные и преходящие характеристики вещей, в этой мере знание на уровне восприятия качеств не есть знание, а есть только мнение. Мнение же «есть нечто непостоянное, и такова его природа», – говорит Аристотель (там же, I, 33, 89а 5). Знание отличается от мнения рубежом постоянства, который иногда достижим, если преходящее и случайное, оказываясь «часто случающимся», преодолевает тем самым свою случайность и преходящий характер.
Анализ эпистемологического статуса качества, его места в теории знания Аристотеля требует, как мы видим, рассмотрения соотношения категорий случайности и качества. В плане этого соотношения качества различаются между собой как необходимые и случайные: необходимые качества – это качества существенные, выражаемые существенным атрибутом, а случайные – несущественные свойства предмета. Отношение к сущности отличает существенные качества от случайных. В теории знания свойства и качества фигурируют как предикаты или сказуемые. Случайны те сказуемые, говорит Аристотель, «которые не обозначают сущности, а приписываются другому как подлежащему» (83а 26). Случайному противостоит присущее «само по себе» которое необходимым образом «входит в определение, существа [вещи]» (73а 37). Примерами неслучайных качеств служат четное и нечетное для числа, кривое и прямое для линии. В этих
