примерах указаны существенные качества. В них перечисляются качества математических предметов, которые наряду с качеством как «видовым отличием сущности» составляют первый род качеств (Метафизика, V, 14). Аристотель считает этот род «важнейшим» (там же). Именно потому, как это нам представляется, что данный род качеств непосредственно входит в сферу знания, он обладает более высоким и онтологическим и эпистемологическим статусом. Очевидно, что этот статус обусловлен отношением качеств этого рода к сущности – они есть качества
неподвижных сущностей или взятых постольку, поскольку они
не движутся (Метафизика, V, 14, 1020b 16–17).
Качества же, взятые в отношении к движению, определяемые как «состояния движущегося» (там же, 1020b 18), выпадают из сферы доказывающей науки или аподиктического знания. К этим качествам относятся прежде всего такие физические качества, как теплое и холодное, тяжелое и легкое и т. п. Аристотель приводит их в качестве примера в этой же главе «Метафизики» (1020b 9–10). Но как в таком случае возможна теория вещества, в основе которой лежит учение об элементарных качествах теплого и холодного, сухого и влажного? Как возможна и другая, космографическая теория элементов, принимающая за основу качества легкого и тяжелого? Первая теория излагается в книгах «О возникновении и уничтожении», а вторая – в трактате «О небе». Пока мы только зафиксируем это расхождение между конкретными физическими теориями, с одной стороны, и общей теорией знания – с другой. Однако уже на данном уровне анализа естественно предположить, что для возможности развертывания качественной теории элементов Аристотель должен был так или иначе изменить отношение к этим качествам, повысить их онтологический и эпистемологический статусы, т. е. по существу превратить их в существенные качества, перевести из второго классификационного рода в первый, поставив их в самое непосредственное отношение к сущности.
Эпистемологическая необходимость этой «субстанциализации» физических качеств нам теперь ясна. Сам термин «субстанциализация» мы понимаем в смысле сближения и порой отождествления качества и сущности. Естественно, при употреблении этого термина при анализе аристотелевской науки мы не должны вкладывать в аристотелевскую сущность (οὐσία) позднейшие смыслы понятия субстанции, а должны оставаться в рамках аристотелевского учения о сущности и качестве. Конкретные механизмы такой «субстанциализации» мы рассмотрим в дальнейшем. В теории знания Аристотеля обнаружить их нам пока не удалось. Но именно анализ его теории знания позволил нам предположить их необходимость в логике аристотелевского мышления.
Отметим, что во «Второй аналитике» Аристотель достаточно резко возражает против гипостазирования качеств, против их превращения в самостоятельные сущности («субстанциализа-ция»), что, по его мнению, характерно для теории идей Платона и его сторонников (I, 22, 83а 30–35). Он говорит, что такие идеи выражают случайные сказуемые вещей (например, «белый»), что это «пустые звуки и даже если бы они существовали, то они не имели бы никакого значения для обоснования [чего-либо]», т. е. они не могли бы обосновывать знание. Действительно, Аристотель иначе, чем Платон, строит свою теорию знания, но обойтись без «субстанциализации» качеств в своей конкретно-физической и биологической теории он тем не менее не может. Правда, это совсем иная «субстанциализация», чем в платоновской теории идей.
Мы можем теперь сделать некоторые предварительные выводы. Качество как случайное и непостоянное определение вещей лежит вне сферы знания [60]. Что качество связано со случайностью и непостоянством, это – ясно. Например, в первой книге «О возникновении и уничтожении» Аристотель говорит, что превращение, носящее «случайный характер» и касающееся свойств, а не самой основы предмета, является качественным изменением, или изменением предмета по его качеству (GC, I, 2, 317а 23–27).
Однако это только одна сторона понятия качества. Действительно, классификация качеств (Метафизика, V, 14) показывает, что наряду с качествами, определяющими движение и являющимися изменчивыми состояниями движущего, имеются качества неподвижных сущностей. Очевидно, что их отношение к знанию совсем другое. Поэтому мы можем сказать, что в силу неоднородности самой сферы качеств отношение качества к знанию у Аристотеля двойственно: одни качества прямо входят в область доказывающей науки, знания, а другие же – нет, хотя при определенных условиях, о которых мы уже говорили выше, и они могут пересечь «эпистемологический барьер» и войти в состав доказывающей науки.
В основании этой двойственности отношения качества к сфере знания лежит амбивалентный характер отношения к знанию чувственного восприятия. Прежде всего, Аристотель не раз повторяет, что «если нет чувственного восприятия, то необходимо будет отсутствовать и какое-нибудь знание» (Вторая аналитика, I, 18, 81а 39). Эту же мысль он повторяет и в «Метафизике», изображая стремление к знанию как «влечение к чувственным восприятиям» (I, 1, 980а). Однако «посредством чувственного восприятия нельзя знать» (Вторая аналитика, I, 31, 87b 28). Столкновение этих противоположных тезисов дает апорию, достигающую почти антиномической напряженности: чувственное восприятие – основа знания, стремление к нему – стремление к знанию, но посредством чувств нельзя знать. Эта апория раскрывается в столкновении таких понятий как единичное и общее, чувственное и мыслимое, преходящее и неизменное. Чувственное восприятие – не знание, но основание знания. И эта формулировка уже парадоксальна: основание радикально расходится с обосновываемым. Как тогда возможна его «работа» в качестве основания? Как же тем не менее реализуется его порождающий знание характер? Этот механизм мы кратко затронули, говоря о том, как в наблюдении случайное и преходящее чувственное восприятие какого-то качества превращается в констатацию «часто случающегося»: качество при этом выступает как существенное качество, необходимым образом связанное с сутью вещи, выражающее ее. Этот процесс перехода от единичного к общему (ἐπαγωγὴ – индукция) лежит в основе «эпистемологизации» чувственного восприятия качеств. Многократное наблюдение одного и того же, например загораживания Солнца Землей при лунном затмении, превращает единичное и случайное чувственное восприятие положения Земли в общий и необходимый атрибут лунного затмения. Случайно и единично данное качество тем самым превращается в существенное и необходимое и входит в сферу знания как доказывающего знания, знания причин явлений.
В тексте «Второй аналитики» (I, 10, 76b 18) есть одно интересное место, в котором Аристотель прямо сопоставляет, с одной стороны, такие качества, как холодное и теплое, а с другой – число. В этой главе рассматривается структура доказывающей науки. Доказывающая наука включает в себя «то, относительно чего доказывается, то, что доказывается, и то, на основании чего доказывается» (там же, 76b 21–22). Или, иначе говоря, во-первых, это – род, то, что мыслится как существующее, предмет науки, во-вторых, это необходимым образом присущие данному предмету свойства, и, наконец, в-третьих, общие положения, или «аксиомы, из которых как из первичного ведется доказательство» (там же, 76b 14). Описав эту структуру, Аристотель замечает: «Ничто не мешает, чтобы некоторые науки не обращали внимания на некоторые из [этих сторон], как, например, не предполагать,
