который был осуществлен ранее всем известного перевода III века до Р. Х. Ко времени жизни Филона эта теория приняла уже вид некоей несомненной истины, хранившейся александрийскими учеными-евреями в качестве своего научного предания. Автором этой теории был все тот же Аристовул, живший в Александрии при Птолемее Филометоре (181-146 годы до Р. Х.). Именно Аристовул эту теорию сформулировал как единственно правдоподобную и потому несомненную для подтверждения основной мысли – заимствования греками истины у иудеев. Польза этой теории для иудеев очевидна – переводом «семидесяти толковников» ни Пифагор, ни Платон не могли воспользоваться, поскольку жили задолго до него, а потому теория Аристовула это историческое недоразумение исправляет.
Предложенное Филоном объяснение происхождения истины типично для философа-александрийца. Истина находится в религиозной метафизике, куда она попала как результат божественного откровения. Греческие философы из этого источника самые ценные свои мысли и извлекли. Помимо божественного откровения иного источника истины нет. Попытки заменить божественный ум – как источник истины – индивидуальным человеческим умом и извлечь из него какую-то истину оказались бесплодными, что доказали скептики. Поэтому от таких попыток надо отказаться как от самообольщения человеческой гордыней.
Новизна Филона – по сравнению с другими философами-александрийцами (не евреями), ибо по сравнению с другими учеными-евреями в Александрии Филон не сказал ничего нового, поскольку вся его позиция была сформирована задолго до него тем же Аристовулом и другими учеными – состояла в указании на иудейской Священное Писание как на хранилище истинного божественного откровения. Эта мысль Филона оказалась чрезвычайно влиятельной. И дело не в том, что один из вариантов неопифагорейства (в лице Нумения из Апомеи) эту мысль подхватил, а в том, что объяснение происхождения истины вообще и, в том числе, происхождения истины в греческой философии, предложенное Филоном от лица александрийского ученого иудейского сообщества, было перенято христианскими интеллектуалами, т.н. апологетами. В дальнейшем эта теория Филона культивировалась именно среди христиан. И по мере распространения влияния христианства на культурную жизнь общества эта теория всё теснее и теснее ассоциировалась именно с христианством. Просуществовала эта теория в лоне христианства до XVI-XVIII веков, т.е. более 1500 лет. В Новое время если от этой теории и не отказываются открыто, то, во всяком случае, её обходят молчанием.
Собственно метафизически-богословские размышления Филона привлекают внимание хотя бы по той причине, что они оказали несомненное влияние на последующее развитие философской метафизики, обнаружившееся, например, в неоплатонизме, а косвенно – даже и в христианстве. Кроме того, метафизические размышления Филона являются образцом изложения традиционных положений иудейского богословия новым стилем – стилем греческой философской терминологии.
Филон начинает с констатации фактической несомненности дуалистической онтологии. Дух и материя, Бог и предметно-чувственный мир. Между этими реальностями нет ничего общего. Гносеологическое следствие этого онтологического дуализма в том, что положительное познание духовной реальности и, прежде всего, Бога невозможно. Дело в том, что человеческий язык приспособлен для обозначения признаков и свойств предметов окружающего нас чувственного мира. И этим же человеческим языком (в различных его национальных вариантах) мы пытаемся выразить сущность духовной реальности. Но эти реальности разные. Предметно-чувственный мир пребывает в обстоятельствах пространства и времени, а к божественной реальности эти категории не приложимы. Поэтому всякая попытка выразить сущность духовной реальности средствами человеческого языка, приспособленного к выражению только вещественной реальности, не может дать эффекта познания духовной реальности. Всегда получается только набор иносказаний, аллегорий, метафор, метонимий, символов, но не знание в строгом положительном смысле. Как быть? Необходимо в попытках самостоятельно определить сущность божественной реальности использовать только отрицательные сказуемые [65]. О Боге может быть и положительное знание, но не как результат самостоятельных умствований человека, а как дар человеку от Бога этого знания о Самом Себе, в чём и состоит сущность божественного откровения.
Филон Александрийский использует термин «Логос», не уточняя, что это такое…
Онтологический дуализм влияет и на космологию. Бог не может оказывать непосредственного причинного воздействия на предметно-чувственный мир. Необходима посредствующая инстанция. Такой посредствующей инстанцией между Богом и предметно-чувственным миром у Филона служит странное понятие, которое объединяет в себе совершенно разные по своему содержанию сущности. Во-первых, это совокупность идей Платона. Во-вторых, это совокупность действующих в чувственном мире сил-причин (понятие о силах взято у стоиков). В-третьих, это совокупность ангелов (понятие об ангелах перенято иудейским богословием из зороастрийской религии). Идеи, силы и ангелы даже отождествляются друг с другом, т.е. являются синонимами для одних и тех же реальностей. И, наконец, вся эта сложная и малопонятная конструкция обозначается термином «Логос». При этом не уточнено, что именно понимается под Логосом. То ли это божественный разум как свойство Бога, то ли это божественная личность, сопоставимая с личностью Бога (характер этой сопоставимости – уже другой вопрос).
Антропология у Филона только схематично обозначена, без всяких подробностей. Элементарное противопоставление тела и души, которое в психологии выражается противопоставлением чувственности (как неотъемлемого свойства тела) и разума (как высшего свойства души).
Этическое учение Филона по схеме соответствует антропологии. Если душе надо бороться с похотями тела, что значит – уму бороться с чувственностью, то этика должна быть строго аскетичной, направленной на вытеснение аффектов из души. Для достижения этой цели хорошо разработанная этика стоиков подходила лучше всего. Филон этику стоиков перенимает, но при этом дополняет её одним чрезвычайно важным соображением. Требование освободиться от влияния чувственных страстей на самосознание и поведение человека, конечно, бесспорно. Это даже просто элементарное условие нравственного состояния личности. Проблема в другом – каким способом это требование осуществить? Ведь освобождение от чувственности (точнее, от чрезмерного влияния чувственности) предполагается осуществить человеку, этой чувственностью уже едва ли не безнадежно пропитанному. Возможно ли это? Возможно ли безнадежно больному человеку самого себя излечить? Не очевидно ли, что как в случае телесной хвори, так и в случае нравственного нездоровья необходима помощь извне.
Александрийская эпоха в истории античной философии имеет особое значение. Дело в том, что в эту эпоху философия, по сути, отказалась от самой себя в пользу традиционной религиозной метафизики, с её ключевой категорией «божественного Откровения» как источника абсолютной истины. При этом согласие философии с религиозной традицией произошло много раньше, ещё в эпоху Сократа-Платона-Аристотеля, но тогда не произошло признания традиционного «божественного Откровения». А сейчас это признание было сделано александрийцами-неопифагорейцами.
Следует отметить, что понимание этого «божественного Откровения» не всегда должным образом уточнялось. «Божественное Откровение» не отождествлялось с каким-то конкретным его обнаружением, [66] и понималось неопределенно широко – как истинное знание, предоставленное Богом каким-то образом всем людям, но рассеянное по различным вероучениям традиционных религий древности
