его идея игры как
субмиссии, а не
субверсии. Несмотря на высокое уважение, которым последняя сегодня пользуется среди интеллектуалов, в действительности она есть лишь еще одна форма иронии [227]. Считать игру субверсией, замечает Богост, — значит «хранить и стерилизовать ее под пластиковой пленкой комментария или саботажа» [228].
Кульминационная мысль книги Богоста возникает, по всей видимости, в пятой главе. Это различие между «сдержанностью» (restraint) и «ограничением» (constraint). Сдержанность есть способ отвергнуть объекты, чтобы уклониться от наводимой ими порчи. Для Богоста это всего лишь еще одна форма иронии и самоисключительности, мудро отвергающая все внеположное: «Возможно, все упражнения в сдержанности — это на самом деле акты иронии, симптомы нашей фундаментальной скуки: держать что-то на расстоянии вытянутой руки, отказываться, избавляться от него, формируя тем самым фантазийную копию, призрак, презрительным игнорированием которого мы можем потом гордиться. Да, Я не съел ни кусочка пирога» [229], [230]. Ограничение же, напротив, исходит из принятия того, что у ситуации есть пределы возможностей и нужно стараться делать что-то новое внутри этих рамок: «Художникам и дизайнерам давно известно, что творчество возникает отнюдь не из чистой, ничем не обузданной свободы. Мало что так парализует, как чистый холст или пустая страница» [231]. Если Кант считал этику чем-то разворачивающимся исключительно в области человеческой субъективности, так, чтобы любые внешние объекты или последствия не имели для нее никакого значения, то позиция Богоста намного ближе к Шелеру. Последний — как мы видели раньше — относился к этике как к чему-то, что происходит в страстных отношениях субъекта с миром, но никак не в изоляции от него.
Леви Р. Брайант
Брайант (р. 1974) преподает в Коллин-колледже в пригороде Далласа Фриско, в штате Техас. Он автор многочисленных публикаций в блогах, и, по моему мнению, его блог Larval Subjects служит пристанищем самой серьезной из онлайн-философий [232]. Он также был инициатором и ведущим редактором «Спекулятивного поворота», самой влиятельной философской антологии начала XXI века в континентальной традиции. До своей связи с ООО Брайант был прежде всего известен как автор «Различия и данности», своей дебютной книги о философии Делёза, получившей весьма высокие оценки. Самая известная работа его раннего объектно-ориентированного периода — это, безусловно, книга 2011 года «Демократия объектов». И хотя Брайант провозгласил, что в последние годы он все больше отдаляется от ООО, что сопровождается повышенным числом упоминаний его изначального философского героя Делёза, ее темы остаются центральными даже в «Онтокартографии», его самой последней книге 2014 года. Его успеху способствовали замечательная ясность и педагогическое мастерство письма, не говоря уже о большом числе деталей из многих областей знания, попавших к нему вследствие его читательской всеядности.
Здесь я сосредоточусь на «Онтокартографии», так как это последняя книга Брайанта, вещь гораздо менее комментируемая, нежели уже завоевавшая устойчивую репутацию «Демократия объектов». В «Онтокартографии» Брайант заявляет о частичном отказе от ООО в пользу того, что он называет «машинно-ориентированной онтологией». В известном смысле это может сигнализировать о возврате к его делёзианским корням, поскольку Делёз и Гваттари часто говорят и о «машинах желания», и о машинах других типов [233]. При этом Брайант также предъявляет особые претензии к термину «объект». Главная его оговорка состоит в том, что объекты обычно противопоставляются человеческим субъектам и, следовательно, этот ООО-термин обречен на постоянное недопонимание. Тем не менее мы не можем не заметить, что предложенная им классификация шести различных типов машин использует название «объект» не менее чем для четырех из них [234]. Помимо этого несоответствия, понятие «машины» несет с собой по крайней мере такой же тяжелый исторический багаж, как и «объект», что негласно признает и Брайант, когда тратит более десяти страниц, пытаясь отделить свой собственный смысл этого понятия от его возможных неправильных толкований [235]. Помимо всего этого, то, что Брайанту, похоже, больше всего нравится в термине «машина», — это идея составной сущности, состоящей из других субмашин, и так далее вниз до бесконечности. Он также стремится отрицать, что «машина» подразумевает своего рода роботизированный механизм, постоянно получающий автоматические и предсказуемые результаты (это добровольно принятая на себя опасность, от которой термин «объект» уже был свободен). В целом наиболее характерной особенностью нового брайантовского термина «машина» является ее акцент на действиях и эффектах. Это прекрасно совпадает с его утверждением, что более важно то, что машина делает, а не то, чем она является, хотя данный аргумент кажется мне формой «надрыва», термина, которым я называю философии, возводящие вещь к ее осязаемым проявлениям либо последствиям.
Как бы то ни было, «Онтокартография» делает важную попытку создания теории шести различных типов объектов: темных объектов, ярких объектов, спутников, туманных объектов, неконтролируемых объектов и черных дыр. Скорее, это теория шести различных видов ролей, которые любой объект может выполнить в разное время: «…из туманного объекта машина может превратиться в яркий. Она может быть черной дырой для одной машины, но спутником для другой» [236]. Здесь, как и с любой другой типологией, наша первая задача — собрать шесть предложенных Брайантом реляционных ролей объектов в работающую структуру, хотя сам он уже настолько хорошо справляется с этой проблемой, что прибавить к его изложению можно не так много. В первую очередь мы обнаруживаем континуум машин, варьирующихся по степени влияния: темные объекты, туманные объекты, яркие объекты и черные дыры. Необходимо заметить, что черные дыры в употреблении Брайанта, несмотря на использованное слово «черные», ярче даже самых ярких объектов, поскольку метафора «яркости» означает уровни влияния, а не видимости. Абсолютно темный объект, существуя, ни на что не влиял бы и, следовательно, был бы чем-то вроде вещи, чье само существование вызвало бы у Латура скепсис. Темные объекты — это брайантовская версия того, что в моей собственной работе носит название «спящих» объектов, которые существуют несмотря на то, что пока еще (либо никогда) не влияют ни на что другое [237]. Брайант оставляет за собой право судить о том, существуют ли они, «потому что если бы темные объекты действительно существовали, то они были бы настолько не связаны с другими машинами — и, что наиболее важно, с нами самими, — что мы вообще не имели бы о них никакого представления» [238]. И все же он весьма практично указывает на существование относительно темных объектов, таких как магнитные поля, заметные только для птиц, или свитки Мертвого моря до их обнаружения. Туманные объекты относятся к тем объектам, которые едва-едва оставляют свой след на других, сюда относятся бездомные в большинстве политических контекстов
