И хотя, как вы, конечно, уже почувствовали, Габриэль Марсель – глубоко религиозный философ, но он говорит о трансцендентном не как о чем-то далеком, абстрактном, анонимном, а он говорит об обыденном человеке: о его переживаниях, о таинствах нашего бытия, о человеческих состояниях. И именно через это он выходит на религиозные вопросы.
Я хотел бы коснуться понятий, о которых много размышляет Марсель: это верность и надежда. Два проявления человеческой жизни. Сам мир Марсель воспринимает, как все экзистенциалисты, глубоко трагически и катастрофически. Мир, в котором человек предельно отчужден, само тело наше стало объектом манипуляций, мы сами для себя чужие, бездомные «люди из барака». Мир, в котором правит техника, царит сциентизм. Мир, которым правят бюрократы, технократы, эксперты и идеологи. И вот в этом мире все-таки есть верность и есть надежда как некоторые свидетельства пути к Богу, пути примирения, вочеловечивания человека. Пути прямого, не дискурсивного, не рационального, не субъект-объектного.
Вот что такое верность? Я это представляю себе так: все в мире течет, все проходит и рассеивается, умирает и исчезает. Мы с вами это знаем. И вот эта текучесть, преходящесть, обессмысливание всего побуждает нас к предательству. Но, говорит Марсель, надо верить, что да, все проходит, но что-то остается! В мире горизонтали – построить вертикаль. В мире текучем и неверном – сказать, что есть что-то, что не утечет и не пройдет, когда все пройдет. Поперек реки времени и смерти воздвигнуть плотину. Да, я знаю, что все преходяще, все пройдет. И что все умрут; и я сам умру, и все те, кого я люблю. А я, вопреки этому знанию и очевидности, все-таки решусь верить и жить так, как будто не все ничтожно, а что-то в этом мире имеет смысл и ценность. (Это напоминает Бунт Камю.) Все проходит, но что-то останется! Хотя вся наша жизнь искушает нас жить иначе: в отчаянии, вырастающем из суеты, и в суете, вырастающей из отчаянья.
Верность понимается французским религиозным философом как то, что вырастает из человека и противостоит мировой энтропии. Феномен верности – то, что в расколотом мире собирает человека, в текучем мире противостоит текучке, в мире суетном противостоит суете. Верность – это такое простое и незамысловатое словечко для обозначения того, что на красивом и мудреном языке философов называется «трансцендирование». Способность человека противопоставить потоку времени и смерти плотину постоянства и мечты. Проявление до-верия человека к Богу и Бытию. Демонстрация того, что в мире, в котором правят разрушительные силы, все склоняет к предательству и отчаянию, все проходит и обессмысливается, все же что-то остается и что-то не бессмысленно.
Помните эти знаменитые строки (о том же) Владимира Соловьева?
Смерть и время царят на Земле.
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле.
Неподвижно лишь Солнце Любви.
И вот, наконец, самое сокровенное понятие, о котором постоянно размышлял Марсель, – это надежда; одна из его книг так и называется – «Метафизика надежды». Марсель очень много размышлял о том, что такое надежда. В каком мире она возможна? В духе Канта он ставит вопрос: «Как возможна надежда?» Если в мире есть только причины и следствия, все закономерно, все обусловлено, детерминировано и просчитываемо, то в таком мире надежде места быть не может.
Эта тема, конечно, как вы почувствовали, отсылает нас к Шестову с его «философией обыденности» и «философией трагедии». Пока мы живем в обычном мирке, пока «над нами не каплет», не нужно никакой надежды. Я точно знаю, что, если я выйду из этой комнаты, поверну направо, там будет лестница, а не поверхность Марса, что это вот – парта, она не вырвется, не убежит из-под меня как зебра, – все очень надежно! Иллюзия того, что все под контролем, что узкой полоски принудительного знания мне довольно для жизни. Но тут как раз возникает тема пограничной ситуации. Бывают такие крайние моменты, крайние ситуации, когда если все в мире только конечно, обусловлено, детерминировано, естественно, то тогда нет места надежде. Надежда может быть только в том мире, в котором есть место неопределенности, свободе, чуду и отчаянию. Марсель замечательно, как мне кажется, назвал надежду «оружием безоружных». По-моему, это прекрасно!
Когда я размышляю о месте надежды в философии Марселя, я всегда вспоминаю одну песню очень мною любимого поэта Булата Шалвовича Окуджавы. Вы, конечно, знаете ее – это одна из самых его известных песен «Молитва Франсуа Вийона». Молитва, естественно, обращение к Богу. И там есть такие строки:
Я знаю: Ты все умеешь.
Я верую в мудрость Твою,
Как верит солдат убитый,
Что он проживает в раю.
Здесь схвачено главное в парадоксе надежды. Когда больному врачи авторитетно говорят, что «твоя болезнь неизлечима», и он все же начинает надеяться… Надежда, как и верность, связаны с до-верием, и это намек на нечто Иное, неведомое. Она ничего не доказывает. Обратите внимание: никаких доказательств! Только свидетельства. Марсель – философ, который ничего не доказывает (напротив, он указывает на ненужность и неполноту доказательств), а только свидетельствует. То есть Марсель размышляет, в каком мире возможна надежда. В мире причин-следствий, в мире естественном надежды быть не может. Надежда, как и
