же, как мы не всегда сомневаемся в правильности своих сомнений.
Нэсс утверждал, что быть дзетиком - значит признавать плюрализм (что любое данное событие имеет множество возможных описаний) и что мы не можем знать, когда мы знаем. И то, и другое важно, но я хочу сосредоточиться на последствиях последнего. Зететик отрицает перспективу определенного знания, но также отвергает утверждение, что мы можем знать, когда мы знаем, что что-то есть на самом деле. Некоторые вещи, как нам кажется, мы знаем, и в этом мы правы, но в отношении других мы ошибаемся, и во многих случаях мы не можем знать, что именно. Одним из следствий такого скептического отношения, утверждает Нэсс, является то, что зететики должны воздерживаться от использования слова "истинно" или утверждения, что они "знают" что-то, и вместо этого должны говорить: "Я верю, что х - это так".
Я не совсем согласен с этой реформой языка, но Нэсс прав, потому что, как заметил Дэвид Льюис, большинство людей, похоже, не допускают возможности ошибиться в своей концепции знания. Зететик же, допускающий возможность сомнения, может терпеть заявления типа "Я знаю, что за моим окном растет сосна, но я могу ошибаться". Льюис утверждает, что подобные заявления просто "звучат неправильно", и на этих основаниях отстаивает "непогрешимость". Но многие скептики возразят, что все утверждения, в которых Льюис уверен, что знает и гарантирует непогрешимость, также могут быть ошибочными. Поэтому он всегда находится в опасности заявить о своем знании для позиции, которая впоследствии может быть опровергнута.
Иными словами, зететик идет вперед, признавая, что мы используем слово "знание" своеобразно. Когда зететик говорит, что мы "знаем х" или что х "истинно", мы не делаем заявления об абсолютном знании или непогрешимом знании; скорее, мы говорим, что у нас есть убедительные, обоснованные причины для того, чтобы условно считать, что "х" - это так. Зететизм представляет собой смирение по отношению к знанию. На глубоком уровне я, как зететик, признаю, что могу знать вещи, но всегда есть вероятность того, что я могу ошибаться. Такая концепция знания обладает врожденной гибкостью. Поскольку я не привязан к определенности, я должен быть более способен воспринимать новую информацию и изменять свое мышление, чтобы включить ее в продуктивное русло.
Мы можем быть еще более конкретны в том, где степень доверия оправдана. Как заметил древнегреческий скептик Карнеад, "в обычной жизни, когда мы расследуем незначительное дело, мы допрашиваем одного свидетеля, когда речь идет о более важном деле - нескольких свидетелей, а когда речь идет о еще более важном деле, мы проверяем каждого из свидетелей на основе взаимного согласия остальных".
Большинство из нас уже склонны корректировать стандарты доказательств в зависимости от величины последствий правоты или неправоты. Это хороший импульс, который мы можем развивать и дальше.
Зететизм, как и американский прагматизм, должен быть прагматической позицией, которая связывает знание с его практической ценностью для веры и действия. Зететик может пойти дальше скептика в признании того, что он может ошибаться. Зететизм означает, что человек может обоснованно утверждать, что он "знает x" (в вышеуказанном предварительном смысле), если нет значительного шанса, что он ошибается в этом (оценив достаточное количество доказательств, прежде чем сделать утверждение об истинности). То, что считается значительным, напрямую связано с практическими последствиями ошибки. Более значительные последствия ведут к более высоким практическим стандартам уверенности. Похоже, что так обычно происходит и в науке, хотя мы, как правило, более или менее осознаем это. Логично, что мы становимся более осторожными, когда ставки становятся выше. Так и должно быть. В идеале, если вся аргументация монографии опирается на конкретное утверждение, то доказательства этого утверждения должны быть настолько прочными, насколько это вообще возможно. В отличие от этого, вероятность того, что меня обманывает злой дух, вряд ли станет фактором при оценке рукописи, если только у меня нет дополнительных причин думать, что меня могут преследовать. В зависимости от того, насколько рискованна та или иная задача, мы можем определить, какая степень сомнения оправдана.
Зететизм не является антикритикой. Скорее, это углубление критики, требующее более точного анализа. С точки зрения зететизма многие постмодернистские скептические доксы превращаются в предостережения. Имеет смысл более скептически относиться к чьим-то утверждениям, когда они, как кажется, уютно совпадают с его собственными интересами. Имеет смысл быть более осторожным в отношении утверждений о знании, которые, как кажется, выгодны власть имущим. Многие из перечисленных выше "постмодернистских" предложений можно сделать менее догматичными и, следовательно, более ценными, если сделать их условными, более мелкозернистыми или превратить их в оперативные подозрения, а не в пустые заявления (например, классификация может быть концептуальным империализмом; мы должны тщательно изучить концепции, сформулированные в колониальных контекстах, и посмотреть, действительно ли они соответствуют действительности, если отделить их от этих контекстов/интересов; язык не полностью определяет мысль, но мы должны продолжать исследовать, как и где он ее формирует). Но все эти проблемы можно решить, изменив стандарты доказательств, а не отвергая знания как таковые. Мы должны уметь отделять причины, по которым кто-то может нам что-то сказать, от оценки доказательств этого утверждения.
Мы должны быть осторожны и не смешивать знания с их источником. Это означает, что мы не должны отвергать или принимать конкретные утверждения из-за расы, пола или сексуальной ориентации их носителя. Мы должны особенно остерегаться подмены смысла, слепых пятен и европоцентристских предпосылок (многие из них возникают в результате реификации социальных видов - см. главы 2, 3 и 4). Мы должны быть самокритичными и рефлексивными и стремиться к осознанию собственной конечности. Но мы также должны уметь распознавать, когда люди, которые нам не нравятся, говорят правду. Если бы какой-нибудь придурок сказал вам, что вашу машину эвакуируют, его грубое поведение имело бы меньшее значение, чем правдивость его заявления. Важно уметь распознавать, когда это так. Иногда люди, наделенные властью, действительно говорят правду. Зететизм побуждает нас относиться к нашим знаниям как к всегда лишь условным и приблизительным. Зетик может напомнить нам, что знание и сомнение не являются несовместимыми. То, что мы можем сомневаться, не означает, что мы не знаем. Это совсем не то же самое, что отвергать знание как таковое.
Зететизм также должен отказаться от популярного утверждения, что у каждого своя истина. Хотя идея о том, что у каждого своя истина, звучит позитивно экуменически, она ведет к противоречиям. Если все, во что я верю, "истинно для меня", то утверждение, что что-то "истинно для меня", ничего не добавляет. Это просто эмфатическое повторение того, что я во что-то верю. Если
