219
О значении уровней правосознания в механизме правового регулирования см.: Сапун В. А Социальная структура правосознания и реализации права. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1978, с. 7 и след.
Как полагает А.В. Мицкевич, о степени развития правовой культуры общества следует судить исходя из наличия правовых культурных ценностей и из самого процесса их производства и потребления (см.: Правовая культура и юридическая практика. М, 1974, с. 4).
Правовая культура применительно к личности складывается, как полагает В.Д. Шишкин, из нескольких пластов, таких, в частности, как первично-информационный, информативно-насыщенный, сформированного правового сознания, кристаллизации правового интереса, нацеленного на проявление правовой активности, и др. (см.: Шишкин В.Д. Правовая культура в условиях социализма. — Сов, государство и право, 1980, № 6, с. 126–127).
Об актуальных вопросах правового воспитания см.: Сухарев А.Я. Правовое воспитание трудящихся в развитом социалистическом обществе. — Автореф. канд. дисс. М., 1978; см. также: Демченко Т.И. Основные вопросы правового воспитания в социалистическом обществе. — Автореф. канд. дисс. М., 1977.
Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 110, 113.
См.: Самощенко И.С. Охрана режима законности Советским государством. М., 1960, с. 15 и след.
См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 68, 125 и др.
См.: Борисов В.В. Правовой порядок развитого социализма. Саратов, 1977. Автор пишет, что правопорядок — завершающий этап всех правовых процессов и процедур (с. 68).
См.: Чечот Д.М. Социальные корни режима законности в сфере государственного управления. — В сб: Человек и общество Вып. XII. Л., 1973, с. 42, 47.
Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности. М., 1966, с. 227.
Этого не учитывает П.М. Рабинович, отрицающий самую возможность такой ситуации, когда первоначально (уже на базе первичных элементов) существует законность как метод осуществления политической власти (см.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 143).
См.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 92.
См: Кудрявцев В.Н. Право и поведение, с. 118 и след.
См: Корельский В.М. Демократия и дисциплина в развитом социалистическом обществе, с. 91–93.
См: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т 37, с. 499.
См: Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности, с. 72.
См: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 175 и след.
По мнению В.М. Горшенева, в современных условиях основной определяющий смысл социалистической законности реально «сводится к тому, что соблюдение законов и иных нормативных актов в деятельности органов государства и особенно должностных лиц должно обеспечивать в конечном счете создание обстановки всеобщего благоприятствования личности» (Горшенев В.М. Теория социалистической законности в свете Конституции СССР 1977 г. — Сов. государство и право, 1979, № 11, с. 16).
Материалы XXVI съезда КПСС, с. 64.
Материалы XXIV съезда КПСС, с. 81.
См., например: Недбайло П.Е. Система юридических гарантий применения советских правовых норм. — Правоведение 1971, № 3, с. 45.
См.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1976, с 80. Как справедливо отмечает автор, критически анализируя суждения о гарантиях прав и применения права, красной нитью проводится идея, что правовые нормы сами по себе бессильны, необходимы некие правовые гарантии, т. е. другие правовые нормы, для того, чтобы первые могли бы быть применены и реализованы на практике (там же, с. 78–79).
Характеристику правопорядка как итоговое состояние действия права см.: Борисов В.В. Правовой порядок развитого социализма, с. 68–69, 360 и след.
П.М. Рабинович, использовав понятие «состояние» при определении законности, тем самым усложнил стоящую перед ним задачу отграничения законности от правопорядка. И хотя автор верно рассматривает правопорядок в качестве результата законности, предложенные им трактовки того и другого (законность — «состояние юридической правомерности общественных отношений», правопорядок — «структурная упорядоченность, организованность общественных отношений»), по сути дела, являются тождественными (см.: Рабинович П.М. Упрочение законности — закономерность социализма, с. 68).
Из основных первичных свойств права (1.5.4.) в настоящем разделе рассматриваются только два — системность (структура права) и государственная принудительность (государственное принуждение в праве). Освещение других свойств (нормативности, формальной определенности) охватывается материалом иных разделов, которые в соответствии с планом курса посвящены главным элементам правовой системы — юридическим нормам и правовым актам (т. II, разд. восьмой и десятый).
Вряд ли поэтому прав И.С. Самощенко, с оговоркой утверждающий, что право, а тем более законодательство… являются неорганичными системами (см.: Самощенко И.С. Методологическая роль системного подхода в изучении структуры советского законодательства. — Вопросы философии, 1979, № 2, с. 65) Впрочем, и сам автор при характеристике структуры законодательства использует ряд категорий («элемент»; «интегративное свойство» и др.), которые возможно применять к системному объекту лишь при наличии у него известных черт органичности.
См.: Бабаев В. К. Советское право как логическая система. М., 1978. Думается, однако, неправильно рассматривать данную черту в качестве самостоятельной и чуть ли не ведущей при характеристике правовой системы.
О системе законодательства см.: Система советского законодательства. Под ред. И.С. Самощенко М, 1980, с. 9 и след.
Близкими чертами (хотя, разумеется, на более элементарном, подчас примитивном, уровне) характеризуются правовые системы Древнего мира и средневековья. Свидетельство этого — юридические памятники тех эпох, в которых лишь намечаются отдельные правовые подразделения; причем не такие, как современно понимаемые отрасли, а именно предметные, тематические институты и более крупные подразделения (и, пожалуй, далеко не всегда оправдано использование современного понятийного аппарата и терминологии при теоретическом освещении правовых систем прошлого). В юридической литературе правильно отмечается, что правовой материал римского права, древнего русского права и других правовых систем предшествующих эпох подчинялся своей, самобытной систематике. Так, в отношении Русской Правды в Пространной редакции обосновывается верный взгляд, в соответствии с которым этот юридический документ «имел свою систему», «исходной композиционной единицей» его является не статья, а раздел определенного содержания. И когда речь идет о системе Пространной редакции Русской Правды, то имеется в виду система не юридическая, а тематическая (см.: Орешников А.С. О композиции Пространной редакции Русской Правды. — Правоведение, 1973, № 1, с. 70).
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 418.
С данной точки зрения заслуживает поддержки мнение Р. О. Халфиной о том, что для отраслей права главным критерием их разграничения наряду с единством предмета является «наличие специфического метода и свойственных ему правовых средств» (Сов. государство и право, 1978, № 9, с. 131).
См.: Мицкевич А. В. Соотношение системы советского права с системой советского законодательства. — Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 11. М., 1967, с. 11.
В отличие от прежней позиции («Проблемы теории права», т. 1, с. 142) автор этих строк рассматривает ныне и процессуальные отрасли в качестве фундаментальных, профилирующих. Хотя процессуальные отрасли как бы надстраиваются над фундаментальными материальными, генетически и функционально зависят от них, все же они образуют необходимую, обязательную часть самой основы правовой системы. Ныне, судя по всему, назрел для тщательного обсуждения вопрос, не обретают ли указанные выше качества фундаментальных отраслей такие важные подразделения советской правовой системы, как трудовое и земельное право. Во всяком случае свойственные им юридические режимы становятся все более самобытными и по отношению к ряду других отраслей могут быть охарактеризованы в качестве первичных.
