В восемь утра мэр позвонил, чтобы сообщить, что нашел двух отличных машинисток, которые готовы пожертвовать праздником и ничего не желают брать за работу. Они прибыли в 8.45 и работали без перерыва до 11.30, когда статья была закончена и переписана начисто. В двенадцать часов ее доставили на почту; на следующий день я получил из Лондона телеграмму с благодарностью и сообщением, что статья пошла в номер от 2 января 1953 года. А через четыре дня я уже держал этот номер в руках.
Утром 2 января мне позвонили из газеты. Слышал ли я, что доктор Уайт из Британского музея накануне выступил по Би-Би-Си и заявил, что нелепо называть целаканта «недостающим звеном» и предком человека? Согласен ли я с ним? Это был тот самый доктор Уайт, который в 1939 году поселил целаканта в абиссали и упрекал меня за то, что я назвал первый экземпляр в честь мисс Латимер.
Ярлык «недостающего звена» доставил мне немало огорчений, тем более что некоторые заморские репортеры приписали это выражение мне. Ответ Уайту содержался уже в моей статье в «Таймсе», все же я повторил, что хотя вряд ли удастся когда-либо определить место целаканта как прямого предка человека, но, во всяком случае, он очень близок к стволу нашего генеалогического дерева.
Интересно отметить, что день или два спустя Джулиан Хаксли, известный английский биолог, коснулся этого вопроса в своем радиовыступлении и выразил мнение, совпадающее с моим, сказав, что первоначальный позвоночный предок человека был, видимо, чем-то вроде целаканта. Он добавил, что когда доктор Малан задал несколько эксцентричный вопрос: «Вы хотите сказать, что и мы некогда выглядели таким образом?» — то следовало ответить: «Вообще говоря, да!» [17]
Мы с трудом выбирали время, чтобы просматривать телеграммы, которые непрерывным потоком шли со всех концов света, а письма копились пачками. Должно быть, доход почтовых ведомств в ту пору значительно возрос благодаря целаканту… Отовсюду приезжали гости, всем не терпелось посмотреть на целаканта, и увильнуть было просто невозможно. Мы наскоро устроили выставку. Атак как мы физически не поспевали отвечать на все вопросы, я составил справку, которую мы отпечатали и вывесили.
Из редакций газет и журналов всего мира продолжали прибывать журналисты и фотографы, причем те, кто приехали раньше, с явным недовольством встречали конкурентов. Порой я спрашивал себя, что произойдет, если вражда примет открытый характер. Будто свора сердитых псов, ожидающих, кто первым затеет драку…
Мэр Макгэхи спросил, нельзя ли устроить официальный прием? И так как общественность очень хочет видеть целаканта, то почему бы не выставить его в ратуше и одним махом убить двух зайцев? Мы условились, что так и сделаем, назначили день — 9 января 1953 года, и прием-выставка собрала рекордное число посетителей.
По просьбе руководителей Ист-Лондонского музея мы позже отвезли маланию туда. Два дня она экспонировалась вместе с латимерией, и перед музеем стояли длинные очереди, тысячи людей. Состоялась выставка также в Порт-Элизабете. Просьбы экспонировать целаканта поступали отовсюду, однако пришлось отвечать отказом. Отвергли также предложение одного порт-элизабетского магната доставить самолетом меня вместе с рыбой на выставку, посвященную столетию Родезии. Ни я, ни СНИПИ не сочли такой риск оправданным.
Оказалось, что целакант может делать с ученым самые необыкновенные вещи. Мы с женой позировали фотографам, стали кино- и телезвездами. Выйдя из своего кабинета, где операторы радио устанавливали магнитофон, я попадал под перекрестный огонь фотографов с «молниями», или меня заставляли крутить плавники целаканта перед кинокамерой. Нам рассказывали, что телефильм, снятый в нашей' лаборатории, через три дня был показан по всей Америке; потом пришли письма от коллег из далекой Японии, Аляски, даже с острова Тимор с сообщением, что они нас видели на экране. Нас буквально несло на гребне волны, которая многократно обошла земной шар, проникнув в самые глухие уголки. Мы и поныне слышим ее теперь уже отдаленный рокот. В те дни замысловатый, сугубо специальный научный термин «целакант» вошел в лексику языков всей земли.
Как только я урвал время, чтобы внимательно изучить рыбу, меня неприятно поразило, насколько она пострадала от того, что матросы по просьбе Ханта разрезали ее для солки. Погиб весь мозг, были сильно иссечены внутренности. Чувствительный удар: опять экземпляр неполный!
Утром 3 января 1953 года пришла моя секретарша. Услышав накануне о моих затруднениях, она решительно прервала свой отпуск и вернулась со всей семьей. Я был очень тронут; она явилась в критический момент, когда мы совершенно сбились с ног.
Едва кончилось нашествие кино- и телеоператоров, как посыпались заказы на статьи о целаканте — популярные, информационные, научные. Я мог удовлетворить только малую часть всех просьб.
За это время, по нашим подсчетам, старину целаканта осмотрели не менее 20 тысяч человек. Предметом такого внимания после смерти были далеко не все люди.
Радостным событием в эти трудные дни был приход в нашу лабораторию трех молодых африканцев. Они появились неожиданно, молча постояли и на вопрос, что им угодно, застенчиво ответили, что они выпускники Форт- Хэйра (университетский колледж для неевропейцев), слышали, что нам нужна помощь, специализировались по зоологии, может быть, для них найдется работа.
Наша огромная коллекция восточноафриканских рыб до сих пор оставалась неразобранной, в запечатанных бутылках и банках; корзины и ящики стояли в лаборатории горой, которая все время вызывала у нас угрызения совести. Теперь мы поручили молодым энтузиастам разобрать эти сокровища и разместить по более подходящим сосудам. Задача отнюдь не из приятных: у формалина очень тяжелый запах, а дни были жаркие. Друзья проработали у нас много дней и решительно отказались от вознаграждения. Мы с благодарностью вспоминаем их внимание и помощь.
Хотя целакант пострадал довольно сильно, большинство мягких тканей уцелело. Как и в первый раз, я провел предварительное исследование, чтобы дать нетерпеливо ожидающим ученым необходимую информацию. Вы помните, очевидно, что жабры у ист-лондонского целаканта были утрачены. На этот раз жабры сохранились, и оказалось, что они весьма интересны. У многих рыб жаберные дуги хрящевые, сравнительно мягкие, с пальцевидными отростками — жаберными тычинками. У цела- канта жабры оказались костными и жесткими, а вместо пластинчатых лепестков — зубы. Они настолько напоминают челюсти, что легко могут быть с ними спутаны; убедительное свидетельство общности происхождения челюстей и жаберных дуг.
Во внутренностях я обнаружил орган, известный под названием «спиральной складки». Если вскрыть акулу или ската, в их кишках можно нащупать своеобразную, красноватого цвета уплотненную складку с отчетливым спиральным строением. Разрежьте кишку вдоль, и вы убедитесь, что эта складка, идущая по внутренней стенке кишки, как винтовая лестница, есть «изобретение», благодаря которому короткий участок кишки выполняет функцию гораздо более длинного отрезка. Переваренная пища снова и снова идет по кругу, и процесс всасывания намного продлевается. Это образование типично для акул и скатов, но не для современных видов; правда, оно есть у нескольких ныне живущих сравнительно примитивных типов.
Изучая окаменелости, наиболее проницательные исследователи заподозрили, что у целаканта тоже была спиральная складка. Их догадки подтвердились. Видимо, этот орган сформировался одновременно с возникновением позвоночных, а может быть, он появился еще раньше. (Другие предположения не подтвердились: например, я не нашел внутренних ноздрей.)
В кишечнике целаканта были остатки животной пищи, несколько чешуек и глазные яблоки рыбы. Величина глазных яблок зависит в некоторой степени от размеров рыбы, и я приблизительно определил, что глаза принадлежали рыбе весом около семи килограммов. Немалая добыча! Подтвердилась моя догадка о том, как целакант охотится. Он внезапно бросается на жертву и хватает ее. Мощные челюстные мышцы позволяют крепко держать добычу. Вполне возможно, что шипы на жабрах тоже играют свою роль, сдирая верхние покровы бьющейся рыбы. А когда жертва убита, есть прочные и острые зубы, чтобы ее раскрошить, размельчить и проглотить, как это делает крупный морской судак.
Вырожденец?! Беженец, ушедший от конкуренции в глубины?! Только не целакант!
К великому сожалению, второй экземпляр оказался самцом. Я, разумеется, мечтал о самке с икрой. Мечта не осуществилась до сих пор. Изучая рыбу, я отметил много особенностей, но это уже более специальный разговор.
На то, чтобы подготовить и выпустить научную публикацию, требуется известное время. Так, в 1939 году прошел месяц, прежде чем в «Нэйчер» появилось мое первое сообщение о целаканте, и еще месяц, пока я получил экземпляр журнала. В 1953 году мы с женой сели за работу 2 января, два дня спустя после нашего возвращения, и усердно трудились субботу и целое воскресенье. 6 января рукопись на семи страницах и фотографии послали авиапочтой. Материал был напечатан в «Нэйчер» от 16 января, а 19 числа этот номер лежал на моем столе — и не только на моем, все заинтересованные ученые мира его получили. Новые времена!
