В-третьих, любое определение риска сопряжено с понятием вероятности. Каков принцип оценки вероятности экзистенциального риска? Нет смысла рассматривать вероятность как объективную долгосрочную частоту, поскольку экзистенциальные катастрофы, которые нас интересуют, могут случиться лишь один раз и всегда будут оставаться беспрецедентными, пока не станет слишком поздно. Нельзя сказать, что вероятность экзистенциальной катастрофы равняется нулю просто потому, что такой катастрофы никогда не происходило прежде.
Подобные ситуации требуют логического подхода к оценке вероятности, при котором на основе имеющейся информации называется адекватная степень уверенности в том, что событие произойдет. Такой подход используется в судах, банках и букмекерских конторах. Говоря о вероятности экзистенциальной катастрофы, я буду иметь в виду то, насколько человечеству следует быть уверенным, что такая катастрофа произойдет, с учетом самых убедительных доказательств, имеющихся в нашем распоряжении[83].
Множество возможных кошмарных исходов не попадают в категорию экзистенциальных катастроф.
Например, может случиться не одно событие, которое приведет человечество к шагу в пропасть, а целый ряд менее серьезных сбоев. Дело в том, что я пользуюсь традиционным определением катастрофы как единственного решающего события, а не совокупности событий, приводящих к неблагоприятному исходу. Если бы мы растеряли свой потенциал, просто неизменно плохо относясь друг к другу или вообще не совершая великих дел, результат был бы столь же неудачен, но наступил бы не в результате катастрофы.
Или же может случиться единственная катастрофа, но такая, которая оставит человечеству шанс на восстановление. С нашей точки зрения, если заглянуть на несколько поколений в будущее, подобная перспектива может показаться не менее мрачной. Но через тысячу лет ее, возможно, будут считать лишь одним из нескольких печальных эпизодов в человеческой истории. Настоящая экзистенциальная катастрофа должна быть по природе своей решающим моментом – той точкой, в которой мы потерпели полное поражение.
Даже катастрофы, способные привести к глобальному коллапсу цивилизации, могут не дотягивать до экзистенциального уровня. Хотя глобальный коллапс цивилизации нередко называют “концом света”, он может и не поставить точку в человеческой истории. Несмотря на серьезнейшие последствия, он может не оказаться ни полным, ни необратимым.
В этой книге я использую понятие “коллапс цивилизации” в буквальном смысле, имея в виду ситуацию, когда человечество по всему земному шару утрачивает цивилизацию (по крайней мере временно) и возвращается к тому образу жизни, который вело до перехода к сельскому хозяйству. Часто это понятие используют в более узком смысле, когда говорят о сильной разрухе, утрате современных технологий или уничтожении нашей культуры. Я же говорю о мире, в котором нет ни письменности, ни городов, ни законов, ни каких-либо иных признаков цивилизации.
Коллапс цивилизации – очень серьезная катастрофа, вызвать которую чрезвычайно сложно. Несмотря на все трудности, с которыми цивилизации сталкивались в своей истории, такого не случалось никогда – даже в масштабах континента[84]. Европа выжила, потеряв 25–50 % своего населения во время эпидемии чумы, но сохранив цивилизацию невредимой, и это свидетельствует, что коллапс цивилизации может случиться, только если в каждом регионе мира будет потеряно более 50 % населения[85].
Даже если бы коллапс случился, вполне вероятно, что цивилизацию удалось бы восстановить. Как мы видели, цивилизации независимо друг от друга возникли по крайней мере у семи обособленных народов[86]. Хотя может показаться, что из-за истощения ресурсов восстановить цивилизацию будет сложнее, на самом деле задача сегодня значительно проще. Если произойдет катастрофа, в результате которой человечество не вымрет, после нее на земле останутся одомашненные животные, а также огромное количество материальных ресурсов в руинах городов: заново выковать железо из старых перил наверняка проще, чем выплавить его из руды. Гораздо проще, чем в XVIII веке, будет получить доступ даже к невозобновляемым ресурсам, таким как уголь, ведь у нас найдутся заброшенные разработки и шахты[87]. Кроме того, по всему миру будут обнаруживаться свидетельства о том, что цивилизация вообще возможна, и сведения об инструментах и знаниях, необходимых, чтобы ее восстановить.
Существуют, однако, две тесные связи между коллапсом цивилизации и экзистенциальным риском. Во-первых, если коллапс необратим, он может считаться экзистенциальной катастрофой. Так, вполне можно представить, что определенное изменение климата или специально подготовленная эпидемия сделают планету непригодной для жизни, в результате чего человечество навсегда вернется к собирательству и разрозненному образу жизни[88]. Во-вторых, глобальный коллапс цивилизации может повысить вероятность вымирания человечества, сделав людей более уязвимыми для последующей катастрофы.
В частности, коллапс может привести к вымиранию, если крупнейшая из выживших популяций окажется меньше минимальной жизнеспособной популяции, то есть если ее численность будет ниже, чем необходимо для выживания. Точной цифры здесь нет – этот уровень определяют с позиций вероятности с учетом множества факторов: где находится популяция, к каким технологиям она имеет доступ, в какой катастрофе она выжила. Оценки варьируются в диапазоне от нескольких сотен до десятков тысяч человек[89]. Если непосредственно в результате катастрофы численность населения планеты опускается ниже этого уровня, логичнее считать такую катастрофу событием вымирания, а не необратимым коллапсом цивилизации. Я полагаю, что этот путь к вымиранию будет одним из наиболее типичных.
Мы редко всерьез задумываемся о рисках для всего потенциала человечества. В основном мы сталкиваемся с ними в боевиках, но в таких случаях наш эмоциональный ответ оказывается приглушенным из-за того, что подобными угрозами злоупотребляют, ведь с их помощью легко усилить драматический эффект[90]. Мы видим их и в интернете, когда листаем списки вроде “десять вариантов конца света”, составляемые главным образом для того, чтобы будоражить и развлекать читателей. После окончания холодной войны мы редко натыкаемся на рациональные дискуссии с участием ведущих мыслителей на тему того, что вымирание значило бы для нас, для наших культур, а также для всего человечества[91]. Поэтому в обычной жизни люди зачастую довольно легкомысленно относятся к перспективе вымирания человека.
Но когда риск становится очевидным и достоверным – когда совершенно ясно, что миллиарды жизней и все будущие поколения висят на волоске, – большинство людей не сомневается в важности защиты долгосрочного потенциала человечества. Если бы мы узнали, что к Земле летит крупный астероид, столкновение с которым с вероятностью более 10 % приведет к вымиранию человечества до завершения текущего столетия, вряд ли кто-то стал бы спорить, что́ лучше – потрудиться и построить отклоняющую систему или же закрыть глаза на проблему и понадеяться на авось. Напротив, ответ на угрозу немедленно стал бы одним из главных мировых приоритетов. Таким образом, отсутствие беспокойства из-за подобных угроз сегодня связано скорее с тем, что мы пока не верим в их существование, чем с тем, что мы всерьез сомневаемся в огромном размере ставок.
И все же очень важно постараться понять, из каких источников исходят серьезные угрозы. Это понимание подстегнет наши эмоции и подтолкнет к действию, вызовет новые дискуссии, а также поможет принимать решения о расстановке приоритетов.
Что мы видим в настоящем?
Не все экзистенциальные катастрофы предполагают вымирание человечества, и не все сценарии вымирания предполагают боль или безвременную смерть. Например, теоретически мы могли бы просто решить не заводить потомство. Это могло бы уничтожить наш потенциал, не причинив нам страданий, что вполне допустимо. Но экзистенциальные риски, с которыми мы сталкиваемся в реальности, не столь безболезненны. Напротив, они объективно чудовищны, если судить по общепринятым моральным стандартам.
