Данные, полученные при изучении слюнных условных рефлексов, были затем повторены на мышечных условных рефлексах школой проф. В. Бехтерева, который также примкнул к сторонникам объективного метода.
Для получения мышечных условных рефлексов Бехтерев воспользовался предложенным Yerkes'ом методом сочетания раздражителя с электрическим раздражением кожи (см. выше).
Опыты производятся так: лапа собаки раздражается электрическим током, что вызывает приподымание, отдергивание лапы. При этом пускается в ход тот раздражитель, на который требуется образовать условный рефлекс. Таким образом получается условный рефлекс – собака отдергивает лапу на действие одного только раздражителя, без содействия электрического тока.
Опыты Павлова и его школы касаются такого рода психических реакций, которые относят к хотя и сознательным, но непроизвольным реакциям. Имеют ли произвольные реакции свои особенности с физиологической точки зрения? На этот вопрос пока еще нельзя дать определенного ответа. Можно лишь утверждать, что и произвольные реакции можно изучать также с объективной точки зрения и, кроме того, что они имеют, по крайней мере, некоторые общие законы с условными рефлексами на слюноотделение. В этом я мог убедиться, изучая выработанную мною реакцию прибегания кошки на определенный звук44.
Объективное изучение так называемых психических реакций, как читатель мог видеть, только началось. Поэтому мы еще очень далеки от полного знания тех мозговых процессов, которые имеют при этом место. Не надо забывать, что мы имеем здесь дело с самым сложным в мир механизмом – мозгом. Однако, первая задача – выяснение того мозгового пути, которое возбуждение при этом проходит – в общих чертах, по-видимому, исполнена. J. Loeb, разбирая данные, полученные немецким физиологом Goltz’ем45 на собаке, у которой были удалены оба мозговых полушария (она после операции жила 1½ года), приходит к заключению, что у нее отсутствовала «ассоциативная память», т. е. способность к условным рефлексам. Это затем подтверждено мною46 на двух собаках, которым я произвел аналогичную операцию; я не мог образовать у них условных рефлексов. Следовательно, можно утверждать, что при условных рефлексах возбуждение должно на своем пути пройти непременно через кору мозговых полушарий.
Затем проф. Павловым в общих чертах выяснены те законы, которым подчиняются процессы возбуждения и торможения в мозгу, имеющие здесь место.
Что касается последней задачи, выяснения физико-химической основы нервных процессов, то на этот счет существуют очень скудные данные. Да это и понятно. Во-первых, мы имеем дело с слишком сложным механизмом, а во-вторых, физиология здесь находится в зависимости от физической химии, которая только недавно стала развиваться.
Подводя итог приведенной здесь краткой истории изучения так называемых психических реакций, мы можем повторить еще раз ту мысль, которая проходила через нашу статью красной нитью.
Биологи, изучая так называемые психологические реакции животных, самим ходом исследования все более и более отстраняются от психологического их объяснения и ограничиваются выяснением законосообразной связи между внешними раздражениями с одной стороны и ответной внешней реакцией животного и физиологическими процессами в нервной системе – с другой. Таким образом, психика животных остается вне исследования. Физиология не делает никакой принципиальной разницы между организмом человека и животных, и объективный метод, применяемый ею при изучении животных, применим ео ipso и к человеку.
Где причина такого течения научной мысли? Мне кажется, оно объясняется отчасти трудностью проникнуть в психический мир животных (да и человека тоже), а главное – оно единственно соответствует задачам и духу естественно-научного исследования47, которым проникнуты биологи. Имеются и более глубокие причины, которых в настоящей статье касаться не буду.
Некоторые физиологи утверждают, что у нас нет признаков, по которым мы можем судить, имеется ли сознание у данного животного или нет. В этом своем утверждении они даже несколько отстали от философов, среди которых многие уже давно высказывали мысль, что мы не можем доказать наличности сознания и душевной жизни даже у других людей (кроме как у самого себя). Особенно ярко выразил эту точку зрения проф. А. И. Введенский48.
У философов же (особенно у представителей психофизического параллелизма) давно можно встретить примеры объективного физиологического истолкования психических реакций.
Итак, физиология, ведет нас по пути, который дает нам возможность объяснять реакции, поведение животных и человека процессами в нервной системе; если такого рода исследование и объяснение реакций применимо к одному человеку, то нет никакого основания отрицать его применимость к исследованию группы людей, к обществу, к народу. Мы можем, следовательно, изучать объективно физиологическую сторону социальных явлений. Этот вопрос я более подробно разобрал в своем докладе, читанном в Петербургском философском обществе в 1909 г.49
В заключение должен предостеречь от неправильного толкования моих слов. Говоря, что психическую реакцию можно «объяснить» физиологическими процессами, я вовсе не утверждаю этим, что физиология учит, что активная первопричина этих реакций – материальные процессы; что психические явления – только эпифеномен, пассивно следующий за физиологическими процессами. Слова «объяснить реакции физиологически» я употребляю в смысле «установить законосообразную связь между процессами в нервной системе и внешними реакциями».
Естествознание не решает метафизических вопросов, и пусть метафизик не ищет в физиологии прямого ответа о сущности души.
А. Ф. Кони
Психология и свидетельские показания
Свидетельское показание, даже данное в условиях, направленных к обеспечению его достоверности, нередко оказывается недостоверным, Самое добросовестное показание, данное с искренним желанием рассказать одну правду, – и притом всю правду – основывается на усилии памяти, передающей то, на что, в свое время, свидетель обратил внимание. Но внимание есть орудие для восприятия весьма несовершенное, память же с течением времени искажает запечатленные вниманием образы и дает им иногда совершенно выцвесть. Внимание обращается не на все то, что следовало бы впоследствии помнить свидетелю, и то, на что было обращено неполное и недостаточное внимание, по большей части слабо удерживается памятью. Эта своего рода «усушка и утечка» памяти вызывает ее на бессознательное восстановление образующихся пробелов, и мало-помалу в передачу виденного и слышанного прокрадываются вымысел и самообман. Таким образом, внутри почти каждого свидетельского показания есть своего рода язва, отравляющая понемногу весь организм показания, не только против воли, но и без сознания самого свидетеля.
Можно ли считать доказанным такое обстоятельство, повествование о котором испорчено и в источнике (внимание) и в дальнейшем своем движе– нии (память)? Согласно ли, например, с правосудием принимать такое показание, полагаясь только на внешние процессуальные гарантии и на добрые намерения свидетеля послужить выяснению истины? Не следует ли подвергнуть тщательной поверке и степень развития внимания свидетеля и выносливость его памяти? И лишь выяснив, с какими вниманием и памятью мы имеем дело, вдуматься в сущность и в подробность даваемого этим свидетелем показания и справедливо оценить его.
Таковы вопросы, лежащие в основании предлагаемой в последнее время представителями экспериментальной психологии переоценки стоимости свидетельских показаний.
Экспериментальная психология – наука новая и в высшей степени интересная. Если и считать ее отдаленным началом берлинскую речь Гербарта «о возможности и необходимости применения в психологии математики», произнесенную в 1822 году, то, во всяком случае, серьезного и дружного развития она достигла лишь в последней четверти прошлого столетия. Молодости свойственна уверенность в своих силах и нередко непосильная широта задач. От этих же свойств не свободна и экспериментальная психология, считающая, что труднейшие из вопросов права, науки о воспитании и учения о душевных болезнях, не говоря уже о психологии в самом широком смысле слова, могут быть разрешены при помощи указываемых ею приемов и способов. Но «старость ходит осторожно и подозрительно глядит». Эта старость, т. е. вековое изучение явлений жизни в связи с задачами философского мышления, не спешит присоединиться к победным кликам новой науки. Она сомневается в том, что сложные процессы душевной жизни могут быть выяснены опытами в физиологических лабораториях и что уже настало время для вывода на прочных основаниях общих научных законов даже для простейших явлений этой жизни. Тем не менее нужно быть благодарным представителям экспериментальной психологии за поднятый ими вопрос о новой оценке свидетельских показаний. На необходимость ее указывают труды и опыты профессоров: Листа, Штерна («Zur Psychologie der Aussage»), Врешнера (тоже) и доклад на гиссенском конгрессе экспериментальной психологии г-жи Борст («О вычислении ошибок в психологии показаний»).
