Кроме того, в случае ядерных взрывов вариации магнитного поля начинались немедленно, через доли секунд после взрыва. А во время Тунгусской катастрофы магнитное поле Земли несколько минут «думало», прежде, чем «включиться в игру». Ученые прикидывали и так и эдак — ничего не получалось. Полный тупик.
Третье крамольное предположение
Разбирая документы Володи Скребы, я сформулировала третье его крамольное предположение, сводящееся к следующему:
Дополнительную ионизацию на ионосферных высотах и развитие локальной геомагнитной бури вызвал не взрыв метеорита, а электрический разряд.
Надеюсь, что поняла адекватно своего незнакомого друга, о судьбе которого и его изысканиях я думала все последнее время. Какая ирония судьбы! Ну, нет бы год назад Андрей познакомил меня со Скребой, может быть, я прямо тогда же подключилась бы к его исследованию, может быть, вместе с его группой отправилась бы в экспедицию… и при непроясненных обстоятельствах исчезла бы из виду родственников, друзей, знакомых и сослуживцев. Пока непроясненных. Впрочем, может быть, имея у себя под рукой такую акулу журналистики, как я, Владимир и не попал бы в передрягу. Или, скажем, моя женская интуиция уберегла бы нас всех от ненужных рисков. Ненужных ли? Вот это и непонятно.
Если посмотреть на историю мировой науки, все значимые открытия делались, в основном, ценой жертв: либо ломали себе шеи естествоиспытатели, которые ставили рискованные опыты на себе, либо ломали хребты «подопытным кроликам» — представителям низшей расы, пригодным только разве что быть материалом для экспериментов. Первым, самоотверженным и безумным фанатам науки, восторженное человечество посмертно ставило памятники. Вторых — палачей и нацистов — проклинало и проклинает на чем свет стоит.
Спросите, к чему я об этом? А вот в чем дело: Скреба со товарищи ни при каких обстоятельствах не мог являться палачом-экспериментатором, подвергающим опасности чужие жизни. И люди не те, и ситуация не та (непонятно, как при изучении Тунгусского метеорита можно кого-то превратить в пушечное мясо, разумеется, фигурально выражаясь). А вот произвести эксперимент на себе… Например, что-то понять, до чего-то докопаться и решить посмотреть, как оно работает па практике? И… испариться, уйти в небытие, как столетие назад куда-то подевалось вещество метеорита?
Я изо всех сил гнала от себя подобные мысли, занималась аутотренингом, повторяя про себя: «Я разберусь с этим чертовым феноменом, пройду до конца путь Володи и найду его где-то там, на другом конце пройденной им дороги, найду живого и невредимого, я обещала это Андрею, я обещала это себе… Все будет хорошо, мы обязательно вернем Скребу миру, и о его исследованиях узнают все. Все будет хорошо».
Но чем больше я говорила себе это, тем больше понимала, что аутотренинг аутотренингом, а реальность реальностью. Люди — не иголки в стогу сена. Тем более люди, оснащенные соответствующим оборудованием, помогающим из любой точки маршрута выходить в Интернет, осуществлять телефонную связь. Вот если бы отправиться в тайгу, следом за ними, своими глазами посмотреть на место их последнего лагеря, поискать чего-нибудь прямо там, как говорится, в поле… Но пока надо было разматывать клубок логических заключений Володи, и я продолжала думать о его выводах.
Из материалов В. Скребы
Электрический разряд, произошедший через считанные минуты после взрыва Тунгусского метеорита, является единственным агентом, способным вызвать резкое повышение уровня ионизации на значительной площади. Любой электрический разряд, происходящий в атмосфере Земли, сопровождается вспышками рентгеновских и гамма-лучей. Любой разряд представляет собой движение свободных электронов под действием поля. Однако во время вижения ускорившиеся электроны взаимодействуют с молекулами воздуха (грубо говоря, налетают с разбегу) и тормозятся. Если школьник с разбегу встретится с дверью, то результатом его торможения будут искры из глаз. Если электроны затормозятся, то тоже будут последствия, правда, в виде коротковолнового, то есть жесткого излучения. Естественно считать, что разряд Тунгусской катастрофы не явился исключением.
Этот ненормальный разряд никак не шел у меня из головы. Допустим, что разряды, достигающие ионосферных высот, возможны. Но его интенсивность. Где мне взять недостающие один-два порядка величины? А может, они в расчетах проврались? Считали-то для точечного источника.
Выпьем с горя… кружку спрайта?
В подобных раздумьях я как-то вечером металась по комнате. И вдруг хохлатый желтопуз произнес:
— Спрайт.
— Что? — переспросила я.
— Спрайт, спрайт, спрайт, — истерично вопил он.
— Ты хочешь эту пучащую жидкость в ядовито-зеленых бутылочках? Зачем она тебе? — недоумевала я.
Птах презрительно отвернулся и начал что-то бормотать себе под нос, а до меня доносились только отдельные слова: «жрица», «любовь» и «дура». Открутить что ли ему голову?
Чуть позже я села за стол и стала механически перебирать свои и Володины бумажки, надеясь, что умная мысль либо сама забредет в голову, либо что-то ее подтолкнет. И вдруг среди последних бумаг, принесенных Андреем, я наткнулась на страничку, вырванную из какого-то журнала. Я даже подпрыгнула от удивления. На ней был изображен молниевый разряд. Молнии змеились вверх. Они поднимались над лохматыми тучами и, расширяясь, тянулись прямо к ионосфере.
А ведь несколько лет назад было много шума по поводу некоего странноватого открытия. Я вспомнила, как пыталась тогда разобраться в феномене, который креативщики от науки вытащили на общественное обозрение. Попавшаяся мне в руки страничка как раз иллюстрировала соответствующую теорию. Мистика какая-то: вроде бы я ее не помнила в своих документах, а вот ведь, взялась же невесть откуда — да еще и попалась в нужный момент под руку! Не мудрствуя лукаво, я решила, что ее притащил мне вместе с Володиными бумагами и выписками Данилов. Просто, наверное, я не увидела ее сначала, потому что акцентировала внимание на рукописных страничках и распечатках Володиных файлов, а тут была, как я уже сказала, журнальная страничка. Однако именно сейчас это было то, что нужно. Вернее сказать так: я очень надеялась на то, что это именно то, что мне нужно. Но я все никак не могла вспомнить название представленного учеными явления.
— Спрайт, — сварливо каркнул попугай.
Я посмотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Действительно, в науке окрестили эти разряды «elves» — эльфами и «sprites» — спрайтами (эльфами и феями). Эти ассоциации возникли из-за кратковременности разрядов, которые длятся всего лишь тысячные доли секунды. Но как попугай, Ладно, позже разъясним.
Я набрала номер Андрея:
— Мне необходима информация по спрайтам и эльфам. Я имею в виду разряды над грозовыми облаками.
— Да я понял, понял… Ну ты и задачи ставишь, радость моя. Это не так просто. Ты же знаешь нынешнее состояние российской науки? Научная библиотека Санкт-Петербурга с 1995 году не имеет денег на то, чтобы выписывать ведущие мировые журналы по геофизическим наукам. Выписать один экземпляр журналов на многомиллионный город — стране не по карману. Так что мы без литературы сидим. А американцы бесплатно скачивать статьи с Интернета не позволяют. Так что… В Финляндии, которая общей численностью населения с один Петербург, эти журналы в свободном доступе в каждом университете, чуть ли не в каждой лаборатории. А у нас… Мы работаем в уникальных условиях информационного голода. И как-то еще работаем. Надо ехать в Хельсинки. На какие шиши?
— А что не в Москву?
— Денег не хватит. У фиников ксерокс бесплатный, да и люди поприятнее… Только вот ехать не хочется… Разве что ребят потрясти… Ну тех, кто там сидит. Но, ты понимаешь, на это требуется время…
О боги, боги! Почему мы черт знает сколько денег пресловутого Стабилизационного фонда держим про запас, на случай как бы чего не вышло?
Почему фактически ничего оттуда не перепадает детям и пенсионерам, больницам и учебным учреждениям, ничего не идет на науку? Конечно, по телевизору расскажут всякие красивые истории про то, как жить стало лучше, жить стало веселее… И покажут счастливых рожениц и счастливые семьи с приемными детьми, и счастливых стариков, у которых наконец-то все есть, и новое прекрасное оборудование в чьих-то лабораториях. Только все это потемкинские деревни, младенцу ясно.
И все-таки не удержусь от злословия: намедни мне звонил один мой старый знакомый из новосибирского Академгородка. Как водится, потрындели о том о сем. Спросила его, куда он деньги девает после того, как выделили Академии наук какое-то невозможное финансирование. Андрюха Табарев (кстати, везет мне на Андреев по жизни, куда ни сунься, везде какой-нибудь Андрей попадется) похихикал: народ ожидал прибавки к зарплате в районе 8 штук, что, согласитесь, не очень много, но и не мало. А на практике получил… от силы полторашку. Потому что им там перестали платить северные, академические какие-то, еще что-то… Так накрутилось вычетов, что добавка к жалованью в очередной раз вызвала у осчастливленных нервный смех.
