Но, увы, в Англии опять начались конфликты с сестрой и другими родственниками. Мария Фёдоровна стала подумывать о возвращении в родную Данию. И тут ей оказало серьёзную материальную помощь «Большое северное телеграфное общество». В апреле 1923 года руководство общества провело сбор денег в пользу Марии Фёдоровны, собрав при этом 20 тысяч крон. В конце августа 1923 года императрица вернулась в Данию и вновь вселилась в Видёре. Кстати, покинула она туманный Альбион вовремя — 6 декабря 1923 года на парламентских выборах одержали убедительную победу лейбористы, а 2 февраля следующего года Англия установила дипломатические отношения с СССР.
В Дании финансовое положение Марии Фёдоровны заметно улучшилось. «Большое северное телеграфное общество» тайно выплачивало ей ежегодно по 45 тысяч крон.
21 сентября 1924 года Мария Фёдоровна написала великому князю Николаю Николаевичу о своём негативном отношении к манифесту о принятии в 1922 году великим князем Кириллом Владимировичем императорского титула: «Болезненно сжалось моё сердце, когда я прочла манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение путями, Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария».
К этому времени престарелая императрица играла в эмигрантских кругах роль свадебного генерала. Это подтверждает и информация, переданная в Москву первым советским послом в Дании Рубининым в октябре 1924 года: «…за последнее время эта публика [монархические организации. — А.Ш.], по-видимому, утихла, потому что я о них ничего не слышу. В смысле своего политического удельного веса эти люди не представляют никакого интереса»[24].
Императрица Мария Фёдоровна скончалась 30 сентября (13 октября) 1928 года в своём дворце Видёре. Как писал великий князь Александр Михайлович, императрица «так никогда и не поверила советскому официальному сообщению, которое описывало сожжение тел царя и его семьи. Она умерла в надежде всё ещё получить известие о чудесном спасении Ники и его семьи».
Отпевали Марию Фёдоровну 19 октября в русской церкви Александра Невского, расположенной в центре Копенгагена невдалеке от королевского дворца Амалиенборг. Присутствовавшая на похоронах Мария Павловна младшая писала: «На отпевании присутствовали только русские, к погребению подошли датская королевская семья, норвежский король, шведский кронпринц и герцог Йоркский, соответственно представлявшие своих монархов, многие делегации. Русский храм вновь вместил блистательное собрание: мундиры, на мужчинах — российские ордена, на княгинях — ленты ордена Святой Екатерины, возложенного на них самим царём. За десять лет изгнания мы впервые присутствовали на церемонии, в мельчайших подробностях воскрешавшей прошлое, впервые — и в последний раз. Уже никогда не будет случая надеть эти ордена и медали.
Сложный ритуал погребения российских монархов предусматривал круглосуточный почётный караул из числа придворных сановников и военных, офицеров и солдат, выставленный у гроба в дни прощания и похорон. Когда хоронят императрицу, в караул встают также придворные дамы и фрейлины. Перед выносом у гроба императрицы Марии Фёдоровны встали датский почётный караул и в затылок им попарно русские офицеры: хотя и в штатском, они настояли на том, что это их исконное право и долг перед покойной государыней. В карауле стояли также две остававшиеся при императрице фрейлины и два казака, разделившие с ней изгнание…
Вечером того же дня король и королева Дании устроили приём в честь высоких гостей. По случаю печального события музыки не было, и все дамы надели траур. И дамы, и мужчины опять надели ордена. Пятнадцать лет мне не доводилось бывать на столь торжественном приёме. С кем-то мы были незнакомы, кого-то не видели с довоенных лет. В прежние годы мы жили примерно одинаковой жизнью, у нас были одни интересы; теперь всё стало другим. Для скандинавов мир мало чем изменился, зато для немцев и особенно нас, русских, он изменился неузнаваемо. Кроме дежурных фраз, какими обмениваются после долгой разлуки, нам нечего было им сказать»[25].
А вот информация из другого лагеря. 5 ноября 1928 года полномочный представитель в Дании Михаил Кобецкий в депеше на имя заместителя наркома по иностранным делам СССР М.М. Литвинова докладывал: «Похороны бывшей царицы Марии Фёдоровны были, по желанию короля, организованы как «семейное событие», из дипломатов приглашён был только дуайен. Вообще король и МИД проявили в этом случае по отношению к нам полную корректность: нигде не было вывешено ни одного старого русского флага, эмигрантам-офицерам было запрещено стоять в почётном карауле в мундирах и т.д. Друг эмигрантов, латышский генконсул датчанин В. Хрисиансен вывесил было трёхцветный флаг, но мы позвонили в МИД, и флаг был убран… Смерть старухи, несомненно, будет способствовать дальнейшему разложению местной белой колонии. Большинство газет по поводу похорон писало, проливая слёзы умиления, что это похороны старой России»[26].
Несколько иными словами, но то же самое записал ещё один очевидец — секретарь самозваного императора Кирилла Г.К. Граф: «Торжественные похороны вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны стали последним большим общесемейным событием в российской императорской фамилии, на которое собрались почти все члены династии. Оно стало прощанием не только с умершей императрицей, но и с величием и блеском российского Императорского Дома и его равновеличием с царствующими династиями. После этого большого съезда русская императорская фамилия в целом уже ни разу не принимала участия в семейных событиях других царствующих династий»[27].
Глава 9
Младшая сестра императора
Великую княгиню Ольгу Александровну мы оставили по приезде в Харакс на Южном берегу Крыма. Уже там 12 (25) августа 1917 года у неё родился сын, названный Тихоном. Крёстными родителями его были великий князь Александр Михайлович и императрица Мария Фёдоровна.
Неравнородный брак с Куликовским фактически исключал Ольгу из семьи Романовых, что признали не только августейшие особы, но даже революционные матросы. В 1918 году ни она, ни Куликовский не были арестованы и могли свободно передвигаться по Крыму. Когда матросы во главе с Задорожным перевели Романовых в имение Дюльбер, Ольга осталась в Хараксе одна. Она неоднократно просилась в Дюльбер, но Задорожный каждый раз отказывал.
Прибытие в ноябре 1918 года в Севастополь и порты Кавказа кораблей Антанты настолько обнадёжило Куликовских, что они, в отличие от семейства Романовых, решили остаться в России.
1 января 1919 года Куликовские с сыном и семерыми спутниками (прислуга и охрана) отправились на пароходе «Константин» из Ялты в Новороссийск. Там на вокзале они встретили старого знакомого — генерал-майора Александра Кутепова. Тот обрадовался встрече и предложил Куликовским свой салон-вагон, который был прицеплен к поезду, идущему на Ростов, где в тот момент находилась ставка Добровольческой армии. Однако командующий армией генерал Деникин категорически отказался принять великую княжну Ольгу и через ординарца потребовал, чтобы она вместе с мужем выметалась из Ростова. Тогда один из охранников Куликовских, Тимофей Ячик, предложил им поехать в его родную станицу на Кубань. Там Куликовские сняли хату у казака Люборца.
10 июня у Ольги родился второй сын, названный Гурием. Из дневника Ольги: «Сентябрь приходил к концу, и мы все понемногу укладывали и готовились к отъезду втихомолку. Лишь в последний день сентября Розе[28] за нами приехал и начали грузить коров, коней и всё наше добро. Нам дали трёхвагонный экспресс-поезд с офицерским составом — человек 8. Кончили грузиться лишь к 12 ч. ночи, и тогда мы простились с нашими добрыми хозяевами Люборцами; он был вдребезги пьян, всё целовался с нами и жалел, что мы покидаем их. Самое трудное было — ловить наших кур. Днём прямо невозможно было, а пришлось дожидаться вечера и при свете свечей ловить их сонных в курятнике при душераздирающих криках»[29].
Доехали только до Ростова, поскольку Мелитополь был взят Махно. В Ростове Куликовские сравнительно неплохо устроились в доме купеческой вдовы, а позже — в дачном местечке «Армянский монастырь».
