Это соединило ощущения и представление о самой себе. В то время, когда она выполняла сложную асану, у Бротто возникло глубочайшее переживание, ее тело было наклонено, и она удерживала равновесие, опираясь на одну ногу и одну руку. Это было потрясающе новое ощущение. Сила позитивного мышления давно уже стала речевым штампом. Невероятная сосредоточенность на сенсорных ощущениях напоминала тот тип сексуальной терапии, которую осуществляли Мастерс и Джонсон за несколько десятилетий до этого, тем не менее при соединении этих двух методик произошло настоящее открытие. Внезапно напрягшиеся мышцы и бешено бьющееся сердце Бротто стали подтверждением ее сексуальной энергии, способности к сексуальному возбуждению. Она закончила занятие, вышла на улицу и поехала домой на велосипеде, сохраняя волнующее ощущение собственного тела, своей потенции.
Бротто соединила то, что она применяла при лечении пограничных состояний (изюм появился в процессе этого лечения), и то, что она обнаружила на занятиях йогой. Она испытала это сначала на своих больных, страдающих раковыми гинекологическими заболеваниями, а затем на самых разных женщинах, которые жаловались на слабое сексуальное желание. Сначала Бротто отсылала домой членов своих групп с заданием повторять много раз про себя фразу: «Мое тело подвижно и сексуально» – не важно, верят они в это или нет. Затем она вела их в конференц-зал: «Поднесите изюминку к губам… Обратите внимание, что ваш рот начал наполняться слюной… Положите изюминку в рот, не разжевывая ее. Закройте глаза и просто обратите внимание на то, что вы чувствуете… Обратите внимание на то, где находится ваш язык, заметьте увеличение количества слюны во рту… Почувствуйте, как зубы прокусывают поверхность изюминки… Обратите внимание, как распространяется аромат, когда вы разрываете кожуру изюминки, как меняется слюна, меняется аромат вашего тела. Обратите внимание, как сжимаются челюсти, когда вы жуете, как ощущается движение изюминки, проходящей по горлу, когда вы глотаете ее. Обратите внимание на остаточный вкус и даже на эхо послевкусия».
Результаты ее исследований сексуального желания были опубликованы в ведущих журналах. Они показали, что ее пациентки сообщали об усилении желания, хотя она незамедлительно получила опровержения: во-первых, это желание нелегко измерить, во-вторых, люди склонны подтверждать улучшение состояния в анкетных опросах, собираемых их лечащими врачами, а кроме того, практически любой метод, который заставляет кого-то думать о сексе, может увеличить интерес к нему. Бротто не утверждала, что она может предоставить своим пациентам то, чего они желают. Она процитировала мне свои записи: «Я хочу заниматься сексом, когда чувствую, что жажду его». Она вздохнула. Она не могла обеспечить этого, если не случится чуда или в постели пациентки вдруг не появится новый партнер.
Я спросил у нее о парадоксе ее работы над DSM: в то время как расстройства организма считаются нарушением нормы, HSDD, казалось, воспринималось как нормальная ненормальность, состояние, которое в принципе не относилось к психиатрии, а считалось нашей внутренней договоренностью с самими собой. Это было подтверждено всеми женщинами, с которыми она работала. Они не перестали желать, а просто прекратили хотеть или испытывали затруднения с возникновением желания. «Да, – согласилась Бротто, – в психиатрических умозаключениях наличествовала путаница».
Ненадолго она задумалась над тем, почему наши мечты и обещания быть вместе навсегда неизбежно вступали в противоречие с нашей сексуальной сущностью. Она сказала: «Мне бывает очень грустно, когда я думаю о женщинах или парах, которые приходили ко мне со своими проблемами, о себе самой». Она снова вздохнула. Это было что-то сродни бессловесному выражению огорчения на более низкой октаве.
Прислонясь к перилам своей наблюдательной вышки, следя за обезьянами и вспоминая маленькие тесные клетки, которые искажали сексуальное взаимодействие между самками и самцами, Уоллен размышлял о том, что моногамия была для женщин своеобразной культурной клеткой – одной из многочисленных клеток, устроенных социумом и искажающей либидо. Он говорил об исследовании, которое упоминала Бротто: сотни женщин в течение пятнадцати и более лет записывали, как развиваются их отношения, как меняется их биохимия, желание. «Идея о том, что моногамия соответствует естественной сексуальности женщин, скорее всего, неверна», – сказал он.
Моногамия была для женщин своеобразной культурной клеткой – одной из многочисленных клеток, устроенных социумом и искажающей либидо.
Мин была абсолютно уверена в этом. «У меня есть друзья-мужчины. Порой кто-то из них рассказывает мне о своей новой подруге и утверждает, что никогда не видел настолько сексуальную женщину. Он испытывает сильнейшее возбуждение. А я думаю: «Подожди». Моногамия не только не увеличивает женскую сексуальность, но, вероятно, хуже действует даже на женщин, чем на мужчин». По ее словам, в этой области не проводилось достаточного количества исследований, однако она упомянула об одном немецком обзоре. В нем говорилось о том, что женщины, находящиеся в парах, чувствовали, как с течением времени их желание стремительно падало.
Одна из причин этого, по ее мнению, коренится в нарциссических потребностях. В условиях верности пыл, страстное стремление быть желанной быстро слабеет не только потому, что партнер женщины теряет уровень интереса, но и потому, и это намного важнее, что женщина чувствует, что ее партнер пойман, попался в ловушку, что он больше не делает мотивированный страстью выбор, выделяя ее из прочих.
Как и Бротто, Мин не приводила никаких аргументов против верности, против брака. Она часто говорила о своем муже, описывала его карьеру преподавателя литературы. Но в процессе работы с парами она поняла, что ей выпал невероятно редкий шанс в мире эроса: мера успеха ее мужа восстанавливала ее жажду. Приблизительно в одной трети случаев, с которыми она имела дело, удавалось восстановить лишь весьма умеренные ощущения.
Если секса вообще не было, метод Мин порой сводился к планированию секса, независимо от того, хотели этого партнеры или нет. Она диктовала встречи и следила за тем, чтобы они обязательно произошли. Это можно сравнить с тем, как если бы она бралась за лопату и выкапывала нечто глубоко захороненное. Одна из ее пациенток язвительно назвала ее метод «ночным трахом». Одна из замужних женщин, у которых я брал интервью, считала подобное планирование великолепным решением. Она сказала, что это похоже на тренировку. К тому времени, когда вы покинете спортзал «с бурлящими в крови эндорфинами», вы будете рады, что побывали там, хотя, возможно, вам и не захочется поскорее дождаться конца следующего дня и вернуться туда.
По мнению Мин, врачи, утверждавшие, что способны восстановить страстность постоянных отношений, внушить сексуальную жажду высокому проценту своих пациентов, не утруждали себя строгой оценкой результатов своей деятельности и вводили в заблуждение как себя, так и обратившихся к ним людей. «Это большой бизнес: книги, мастер-классы. Вы можете каждый год писать по книге, полной обещаний, и каждый год она будет бестселлером».
Мин вспомнила, как на одной из конференций она откровенно рассказала о своих достижениях. Один врач позднее подошел к ней с достаточно распространенной историей. На сеансах психотерапии жена предположила, что, если ее муж будет помогать ей в работе по дому, она сможет хотеть его в постели. И врач попросил мужчину выполнять домашние обязанности. Он чистил кастрюли, делал уборку, отвозил детей в школу и забирал их вечером. Однако секса не последовало. «Мы рекомендуем мужчинам поливать это карликовое деревце женского желания, – сказала мне Мин, – мы говорим им, что необходимо заботиться об этом капризном растении – и что же?»
Она не имела ничего против мужчин, выполняющих работу по дому. Просто, по ее мнению, подобные действия вряд ли будут способствовать буйному росту ветвей задыхающегося от недостатка свободы деревца.
В то время как Мин объясняла проблему моногамии своей теорией нарциссизма, Сара Блаффер Хрди, приматолог и преподаватель антропологии в Калифорнийском университете в Дэвисе, начала исследовать эволюционные причины. Ее идеи бросали вызов эволюционным психологам, которые настаивали на том, что женщины менее чувственный пол и им больше подходит моногамия. Хрди начала свою карьеру с изучения лангуров в Индии. Самцы этих обезьян с угольно-черными мордами, обрамленными облаком светлого пушистого меха, склонны к необузданному детоубийству. Они нападают и убивают новорожденных детенышей, которые не являются их потомками. Так же поступают и самцы многих других видов приматов. По мнению Хрди, неразборчивость самок в сексе у этих типов обезьян и бабуинов развилась частично как защитный механизм: это маскировало отцовство. Если самец не уверен в том, какие детеныши рождались от него, а какие – нет, он будет менее склонен к детоубийству. Это относилось не ко всем нашим ближайшим диким предкам: самцы обезьян-резус стараются предупредить незапланированные связи, и детоубийство у них наблюдается редко. Создание логичной эволюционной схемы шло по возрастающей, в ней было еще очень много белых пятен, моментов, которые нельзя назвать абсолютно ясными и универсальными, но Хрди, с ее теорией множественности связей как защитного механизма, добавила интригующий элемент в нашу родословную.
