А пока поедем завтра со мной. Я покажу тебе одного человека, который ворочал делами на Хоккайдо, жил и работал там. Быть может, он был знаком с Юки и знает что-то.
Холодный зимний день.
Я еду с Тецуя по престижному токийскому району Ниси Азабу. Высокие заборы, ухоженные сады, модные магазины с платками Иссей Мияке43 за сотни тысяч иен, дорогие машины. Подъезжаем к парку Арисугава. Бассейны, декоративные мостики над маленькими прудами. Сиделки с Филиппин с детьми послов в колясках. Под деревьями лежит лед — остатки вчерашнего снега.
— Давай выйдем на минуту, здесь живет один мой знакомый, пойдем туда, — говорит мне Тецуя.
По ту сторону красивого озера есть небольшой закуток. Там сидят трое в лохмотьях. Это их дом. Они сидят на земле, украшенной остатками узоров ночного инея.
На одном из них шесть слоев из черных пиджаков, затвердевших от грязи. Когда он переворачивается справа налево, можно увидеть маленький красный ярлычок на подкладке, его оголенный тощий живот, сморщенный член. На другом два костюма, верхний из которых когда-то был в полоску, но сейчас и он стал черным. У третьего только голова выглядывает из-под куч черного тряпья, служащего ему одеялами. Его вытянутая рука держит бутылку. На руке нет мизинца.
Перед ними бутылки с саке, белый рис, завернутый в банановые листья, и банка консервов. Лица у всех троих разной степени черноты, словно театральный грим к пьесам Горького.
Тецуя просит меня подождать немного поодаль. Он подходит к троице и тихо окликает человека под черными одеялами:
— Братишка! Братишка Ито!
Все трое приподнимают свои стертые лица с потрескавшимися глазами. Человек под одеялами возвращается к бутылке. Тецуя подходит к нему, осторожно помогает ему подняться и отводит в сторону. Я отворачиваюсь. Тецуя быстро отдает ему сверток и поспешно идет к машине. Человек в черных одеялах возвращается на свое прежнее место.
— Ито когда-то был у нас большим боссом, — рассказывает мне Тецуя. — Он пришел к нам, когда ему было двадцать восемь, в отличие от других, вступающих в якудза в подростковом возрасте. Ито окончил университет и пришел к нам после пяти лет службы в Министерстве иностранных дел. Но мы не спрашиваем о личных делах. Я взял с него клятву на церемонии сакадзуки.
Сэнсэй, к нам приходят директора фирм, продавцы, офисные служащие, полицейские, рабочие со строек, архитекторы, и мы никогда, никогда ни о чем их не спрашиваем. Может, Ито занял много денег и не смог их вернуть, или опозорил свою семью, или трахнул свою сестру, или украл правительственные деньги, или ему просто надоело жить жизнью обычных японцев, как мне или моим друзьям. Мы не спрашиваем о том, что произошло.
Но у нас нельзя курить. Даже если кто-то и приторговывает здесь и там, курить запрещается. Жизнь или наркотики. «Брось курить наркотики!» Так у нас и в газете написано. Ты ведь видел, верно? Нельзя положиться на того, кто курит, потому что нельзя знать, что он сделает в следующую минуту.
Но мы не знали тогда, что Ито курит. Курит много.
Ито — человек очень одаренный и безжалостный, через два года он уже ворочал большими делами в районе Матида. Он совсем не полагался на японцев, его сыновья-кобун были или из Кореи, или из Тайваня. Позднее он создал себе базу и в Саппоро, на Хоккайдо. Небольшую, но доходную. Занимался строительством, как мне помнится. Мы встречались каждый год, когда я приезжал на Хоккайдо на фестивали. Выпивали вместе, отдыхали с девочками.
Он очень преуспел. У него была большая черная машина, красивая вилла, телохранители, красивые девушки, три или четыре. Он кормил их и очень щедро одаривал.
Но однажды Ито отдыхал с девушкой в лав-отеле и вышел оттуда на следующий день с бранью и криками: «Да пошли все! Я имел их всех!» Он пинал машины и кидался на людей. Когда горничные пришли убирать комнату после его утех, там стоял сильный запах наркотиков и вся мебель была испорчена. Это было большим стыдом для семьи.
Через два дня после этого он пришел к боссу с обритой головой и оставил ему мизинец левой руки у двери, завернутый в красную от крови ткань, и нож. Босс простил его после того, как сделал ему строгое предупреждение перед всеми. Потому что это был очень сильный проступок.
Но курить Ито не бросил, он стал узником самого себя. Однажды он вновь пошел в лав-отель, и на следующий день его нашли под кайфом рядом с кореянкой, мертвой от передозировки.
Тогда ему отправили черную карточку. Черная карточка — это бойкот, который еще можно отменить. Быть бойкотированным — значит не иметь возможности вести дела. Членам семьи запрещено встречаться с этим человеком, и всем семьям запрещено принимать этого человека. Все семьи в Японии в курсе, когда такая карточка кому-то посылается. И тогда, после года бойкота, ему послали карточку, разрешающую вернуться. Мы были рады его возвращению, потому что любили его, он был хорошим человеком.
Но он так и не бросил курить. И тогда произошло одно событие. В Саппоро, на Хоккайдо. С тех пор, после Саппоро, я в долгу перед Ито. Послушай историю о том, что произошло в Саппоро. Вот уже несколько лет город Саппоро — это поле битвы между большими семьями из Токио и района Кансай. Положение там очень деликатное, очень напряженное. Босс Окава просит нас быть предельно осторожными, не начинать и не затевать никаких конфликтов, если они не запланированы в Токио, и не нарываться на грубости. Люди из Ямада-гуми пытаются втянуть нас в битву до того, как мы будем к ней готовы. Окава создает коалицию из семей на севере. Он осторожно планирует будущее и войну. Но пока ни в коем случае нельзя нарываться на грубости. Тот, кто совершит что-нибудь подобное, будет наказан.
Однажды, когда Ито и я сидели в пабе в Саппоро, туда зашли двое из Ямада-гуми. Они садятся за соседним столом и делают нирами, смотрят на нас воинственным взглядом. И тогда я говорю: «Ито, выходи! Нам нельзя воевать, не сейчас». Окава говорит, что ни в коем случае не стоит начинать войну сейчас, реагировать на провокации. У него есть план, не испорти все! Тебя накажут! Я говорю Ито: «Выходи!» И я не знаю, под кайфом он или нет. Но он не выходит, а вызывающе смотрит на них, возвращает им нирами. Я вытаскиваю его на улицу, они — за нами. И я тащу его за собой, в наш офис в Саппоро. А он оборачивается и орет им всякую чушь. Мы заходим в офис, и уже через пять минут они тоже там.
До того момента Ито никогда не воевал, он ведь из Министерства иностранных дел. Вся его смелость — действие кокаина. Я пытаюсь остановить этих двоих из Ямада-гуми, а он валяется на диване, под кайфом. В офис заходят еще двое. И вдруг Ито встает. Это дитя из Министерства иностранных дел кидается вперед и срывает со стены меч босса. Я кричу: «Брось!» — и кидаю ему пистолет, потому что если человек не умеет обращаться с мечом, то меч управляет им. Ито хватает пистолет в правую руку, меч в левую и орет: «Ярроооо!»44 На мгновение мы все замираем от страха. Когда я взглянул на него, то увидел, что он закрыл глаза, словно маленький, громко ревущий ребенок, выставил руку с пистолетом вперед и стреляет прямо в живот одного из них.
С закрытыми глазами он размахивает мечом, но, как я и думал, меч заставляет его кружиться по всей комнате. Он вновь орет: «Яррооо!» — и прежде, чем я успеваю что-то сообразить, раздается выстрел. Я вижу разбрызгивающуюся кровь, Ямада-гуми подхватывают пострадавшего и убираются. Со мной в комнате остается лишь бушующее чудовище-меч, стреляющее в разные стороны. «Ито! — ору я ему из-за дивана. — Ито! Хватит!»
И вдруг наступает тишина. Ито медленно сползает на пол, в его руке обломок стекла. Он трясется. Его глаза все еще крепко закрыты, от него сильно пахнет мочой. Я пытаюсь проверить, как он, и тоже дрожу.
Все было не так, как в фильмах о якудза, сэнсэй. Ито воевал, дрожа от страха, с кокаином в крови и с крепко закрытыми глазами, но он спас меня. И если ты меня спросишь, воюют ли другие, как показывают в фильмах о якудза, а также о том, как воюю я, я не отвечу. Но он спас меня. У меня есть долг по отношению к нему, поэтому я ношу ему свертки с едой. И это чувство долга по отношению к Ито настолько же сильное, как и то, что я испытываю по отношению к моему боссу. С тех пор есть у меня как гири к боссу и моей семье, так и гири к Ито. Гири против гири.
Он спас меня, но нарушил правила. На Саппоро прошла небольшая война. В той войне мы проиграли земли босса Мураты, брата твоего Юки. Проиграли, потому что не были к ней готовы.
Босс Окава кипел от злости. И нельзя было возразить. Очень тихо он сказал: «Пошлите ему карточку!»
И тогда они послали Ито красную карточку. Красная карточка — это окончательный бойкот. Красная карточка, сэнсэй, постепенно умерщвляет. Это хуже смерти. Тому, кто получил красную карточку, запрещено управлять делами и иметь офис, иметь звание и сыновей. Всем запрещено общаться с этим человеком, или выпивать с ним, или давать ему что-нибудь. Ни одна семья в Японии не примет его. Как и с черной карточкой, только навсегда. И еще, с черной карточкой мы осмеливаемся звонить человеку, навещать его и рассказывать ему немного о том, что происходит, с красной же карточкой это делать нельзя. Тот, кто устанавливает связь с человеком, обладающим красной карточкой, восстает против босса, и его ожидает очень серьезное наказание. Он сам может получить красную карточку.
