— А теперь, д-р Пендер, что Вы собираетесь рассказать нам?
Пожилой священник смущенно улыбнулся.
— Моя жизнь протекала в тихих местах, — начал он, — и очень немногие события пересекли мой жизненный путь. Хотя однажды, будучи совсем молодым человеком, со мной случилось одно странное и трагическое происшествие.
Меня самого в дрожь бросает. С тех самых пор я больше не смеюсь над людьми, которые пользуются в разговоре словом «атмосфера». Есть такое. Некоторые места насыщены добрыми и злыми намерениями, причем настолько насыщены, что их сила вполне ощутима.
Не знаю, имеет ли кто-нибудь из вас малейшее представление о Дартмуре. Место, о котором я веду речь, расположено на границе Дартмура. Это — очаровательное место и чудное поместье, хотя целых несколько лет оно, объявленное в продажу, не могло найти покупателя. Зимой там немного сурово, окрестные виды великолепны, да и само поместье отмечено рядом странных и оригинальных черт. Поместье приобрел человек по имени Хейдон — сэр Ричард Хейдон. Я знавал его еще по колледжу, и, несмотря на то что потерял его из виду на некоторое время, старые узы дружбы оказались крепкими, и я с удовольствием принял его приглашение посетить «Тихую рощицу», как он называл свое приобретение.
Вечеринка оказалась не из числа грандиозных. На ней присутствовали сам Ричард Хейдон, его двоюродный брат Эллиот Хейдон, леди Маннеринг со своей блекло-неприметной дочерью Виолет. На прием были приглашены также капитан Роджер с супругой — загорело-обветренные, с фигурами хороших наездников. Было заметно, что они оба живут охотой и лошадьми. Среди гостей я встретил и молодого доктора Саймондса и мисс Диану Эшли. Последнее имя кое-что говорило мне. Ее фотографии нередко мелькали в прессе в разделе светской хроники. Кроме того, она была одной из пресловутых красавиц сезона. Внешность у нее была действительно потрясающая. Высокая, темноволосая, с великолепной кожей. Едва заметная припудренность и полузакрытые глаза придавали ей пикантную восточную наружность Она обладала к тому же прекрасным глубоким, точно колокольный звон, голосом.
Я тотчас понял, что мой друг Ричард Хейдон сильно увлечен красоткой, и догадался, что вся вечеринка затеяна просто как декоративный фон для нее. В ее чувствах к нему я столь уверен не был. Постоянной в своих благосклонностях ее назвать было трудно. Один день она могла разговаривать исключительно с Ричардом не замечая никого вокруг, а на другой — благоволить к его кузену Эллиоту, почти не видя существования Ричарда. А затем начать расточать самые очаровательные улыбки спокойному и застенчивому д-ру Саймондсу.
В утро моего приезда наш хозяин показал нам все поместье. Дом сам по себе ничего выдающегося не представлял — прочное строение чз девонширского гранита. Построенное с расчетом выстоять время и ненастье. Постройка малоромантичная, но зато очень удобная. Из окон дома открывалась панорама торфяника увенчанного обдуваемыми ветрами скалами.
На склонах ближайшей скалы находились ярусы хижин — следы прошедших дней каменного века. Другой холм представлял собой Курган, где недавно были произведены раскопки, среди который нашли и некоторые предметы утвари из бронзы. Хейдона, между прочим, интересовала всякая старина, и он рассказал нам о ней с огромной долей энтузиазма. В частности, как он объяснял здешние места особо богаты памятниками прошлого.
«Жилища времен неолита, друидов, римлян, и здесь даже обнаружены следы ранней финикийской культуры. Но особенно интересно именно это место, — сказал он, — вы знаете его название «Тихая роща». Итак, нетрудно догадаться, откуда пришло это название».
Он протянул руку. Среди достаточно пустынной местности — валунов, вереска, папоротника-орляка — примерно в сотне ярдов от дома находилась плотно засаженная деревьями роща.
«Примета давнего прошлого, — продолжал Хейдон. — Деревья вымери и были пересажены, но в целом все сохранилось почти таким, каким было. Быть может, во времена финикийских поселенцев. Пойдемте и посмотрим».
Му все тронулись за ним следом. Едва мы вошли в рощу, как на меня навалилась странная подавленность. Думаю, что из-за тишины. Казалось, ни одна птица не вьет гнезд в этих деревьям Все кругом было пронизано отчаянием и ужасом. Я приветил, что Хейдон смотрит на меня, странно улыбаясь.
«Какие-нибудь необычные ощущения из-за этого места, Пендер? — спросил он. — Внутреннее сопротивление? Или чувство стеснительности?»
«Мне просто здесь не нравится», — спокойно ответил я.
«Это твое полное право. Здесь находился один из опорных пунктов древних противников твоей веры. Это — роща «Астарты».
«Астарты?»
«Астарты или Иштар — называй как хочешь. Я предпочитаю финикийское название «Астарта». Как известно, в древнейших мифах, относящихся к временам, когда бог любви еще не родился, стрелы страсти пускали сами богини любви: Астарта, нагая всадница, стреляла из лука, а колчан был за спиной. Это, полагаю, единственное место, связанное с культом Астарты в окрестностях. Доказательств у меня нет, но я предпочитаю верить, что перед нами подлинная роща «Астарты». Здесь, за плотным кольцом деревьев, совершались священные ритуалы».
«Священные ритуалы, — прошептала с мечтательностью Диана Эшли. — А в чем они состояли, интересно?»
«Малопочтенное дело по всем меркам, — бессмысленно громко засмеялся капитан Роджерс. — Горячительное занятие, как представляю».
Хейдон не обратил на него ни малейшего внимания.
«В центре рощи должен был возвышаться храм, — сообщил он. — Храмов я содержать не могу, но позволил себе удовольствие на собственную маленькую фантазию».
В этот момент мы вышли на небольшую поляну в центре деревьев. Посредине находилось нечто, не совсем похожее на каменный домик. Диана Эшли подняла вопросительный взгляд на Хейдона.
«Я назвал его кумирней, — пояснил он, — кумирней, или храмом «Астарты».
Он приблизился к домику. Внутри на грубовато сделанной эбеновой подставке находилось странное небольшое изображение женщины с рогами из полумесяцев, сидящей на льве.
«Астарта финикийская, — объявил Хейдон, — богиня луны!»
«Богиня луны! — воскликнула Диана. — Давайте устроим настоящую оргию сегодня вечером. Наденем маскарадные костюмы, придем сюда и при лунном свете свершим ритуал в честь Астарты!»
Я сделал инстинктивное движение уйти, и Эллиот Хейдон, двоюродный брат Ричарда, быстро обернулся ко мне:
«Вам не нравится все это, а, падре?»
«Нет, — сурово отрезал я, — не нравится».
«Но ведь все это лишь дурачество, — сказал он, разглядывая меня, будто забавляясь. — Дик не может знать, где на самом деле находилась священная роща. Это просто его фантазия, и ему нравится подыграть ей. Во всяком случае, если бы это было…»
«Если бы это было…»
«Ну, — неловко рассмеялся он. — Не верите же Вы в такого рода вещи? Вы — приходской священник».
«Не уверен, что в этом качестве мне не следует верить в подобное».
«Ну, с подобными вещами все покончено».
«Не уверен, не уверен, — ухмыльнулся я. — Знаю только одно:
я, как правило, не очень чувствителен к общей атмосфере места, но, как только я вступил в рощу, я почувствовал странное присутствие зла и опасности вокруг».
Эллиот непроизвольно посмотрел через плечо.
«Да, — согласился он, — что-то здесь неладно. Понимаю, что Вы подразумеваете, но это лишь Ваше воображение действует на Вас. Что скажете Вы, Саймондс?»
Доктор помолчал минуту-другую, а затем тихо произнес:
«Не нравится мне все это. Не знаю почему. Но так или иначе — не нравится».
Тут ко мне подбежала Виолет Маннеринг.
«Мне страшно, — плакала она, — ненавижу это место. Давайте уйдем отсюда».
Мы с ней пошли первыми, за нами двинулись остальные. Лишь Диана Эшли задержалась. Я оглянулся и увидел ее стоящей перед храмом или кумирней. Ее горящие глаза неотрывно смотрели на изображение женщины-богини.
День выдался необычно жарким и чудесным, а поэтому и предложение Дианы Эшли о костюмированном бале вечером было воспринято в целом благоприятно. Начались обычные перешептывания, смех и лихорадочное шитье втайне от остальных. Когда мы вышли к ужину, раздались принятые в таких случаях крики восторга. Роджерс с женой обрядились в жителей времен неолита, объясняя недостатки в костюмах нехваткой каминных ковриков. Ричард Хейдон объявил себя финикийским матросом, а его кузен — предводителем разбойников. Д-р Саймондс предстал шеф-поваром, леди Маннеринг — больничной сиделкой, а ее дочь — черкешенкой. Меня самого бурно приветствовали как монаха. Диана Эшли вышла к ужину последней, вызвав у нас некоторое разочарование — ее фигуру укутывало черное домино свободного покроя.
«Неизвестная! — объявила она. — Вот кто я. А теперь, ради бога, поспешим к столу».
