Остается сказать несколько слов об Океании. Сличая восторженные описания новооткрытых островов, оставленные первыми их посетителями, с известиями о тех же самых островах в последнее время, нельзя и здесь не признать вымирания или, по крайней мере, сильного уменьшения туземного населения со времени его знакомства с европейцами. На Отаити в эпоху его открытия считалось до 100000 жителей, теперь едва ли их насчитывают более 7000. То же самое в большей или меньшей пропорции замечается и на других островах. Самый факт уменьшения и здесь не подвержен сомнению, но объяснение его гораздо сложнее. На островах Океании не было такого систематического истребления туземцев, какое мы видим в Новой Голландии и Тасмании. Хотя другие следствия сближения с европейцами — разврат, пьянство, заразительные болезни — и здесь, как в других местах, оказали свое губительное влияние, но оно далеко не было так разрушительно и сношения европейцев с туземцами Океании отличаются другим характером, чем сношения с дикарями Северной Америки или Новой Голландии. Христианство рано было принято на некоторых островах и миссионеры делались иногда полновластными распорядителями образа жизни туземцев. В одном сближении с европейцами, следовательно, трудно еще искать полной разгадки печального явления, совершающегося у нас перед глазами, хотя бесспорно сближение оказало свою значительную долю участия в уменьшении туземного населения. Чтобы вполне объяснить этот факт, нужно искать других причин.
Изучение этнографии, языков, религиозных верований и форм быта туземцев Океании наводит на мысль, до некоторой степени приложимую также и к краснокожему населению Америки, что полудикое состояние, в котором нашли туземцев первые мореплаватели, не есть первобытная дикость, что в нем скорее можно видеть то состояние, которое следует за эпохой сравнительно высшей цивилизации, а не предшествует ей. В Америке местность, занимаемая теперь дикарями, видела своеобразное и довольно высокое развитие перуанской и мексиканской цивилизации, о которой самая память исчезла у краснокожих, равнодушно проходящих мимо монументальных памятников этой цивилизации. Последние столетия Западной Римской империи могут казаться эпохой варварства сравнительно с блестящими эпохами римской республики и первого века империи. На мысль, что полудикое состояние туземного населения Океании знаменует скорее старчество, чем детство этих племен, наводят многие факты: и раздробленность наречий, некогда, очевидно, бывших одним общим языком, и вырождение верований и мифических преданий, и некоторые особенности быта и учреждений, несовместимые с детством народов, и наконец существование обществ ареои, которые одни должны были оказывать самое разрушительное влияние на естественное приращение населения. Если к этим причинам, действовавшим еще до открытия Океании, присоединим неизбежные следствия знакомства и сближения с европейцами, на первых порах крайне неразборчивыми в своих отношениях к туземцам и руководившимися всевозможными целями, кроме действительно христианских и нравственных, то поймем быстрое уменьшение туземного населения Океании, не прибегая к гипотезе о несовместности форм и условий европейско-христианской образованности с условиями жизни этих племен. 20
Укажем еще на один факт, по счастью, неподверженный сомнению и прямо говорящий против безотрадной фаталистической теории естественного, неизбежного вымирания низших пород при их столкновении с породами высшей организации. На тех островах, где христианство принято не одной его внешней, формальной стороной, а успело подчинить себе всего человека, уменьшение туземного населения остановилось, и если оно не дает еще несомненных признаков возрождения, не увеличивается с естественной, обыкновенной своей быстротой, как другие, более счастливые племена, то, по крайней мере, оно не представляет и тех печальных симптомов, по которым можно было бы определить приблизительно верно эпоху, когда последние представители известного племени бесследно сойдут в могилу. Таким образом, трудно признать факт естественного вымирания племен низшей породы только вследствие их столкновения с племенами высшей организации и с формами высшей, несвойственной их природе цивилизации. Я обращу внимание еще на одно явление и на этот раз показания современной действительности приведу в связь с показаниями достоверной истории. Может случится, и действительно случалось не раз, что история застает известное племя в какой-нибудь местности, как население туземное или, по крайней мере, как древнейших обитателей. Проходят века — и на той же самой местности оказывается другое племя, с другим именем, с другим языком, с другими свойствами и притом принадлежащее совершенно к иной расе. Между тем на памяти истории не совершилось ни истребления туземцев систематически новыми поселенцами, каково, например, истребление дикарей Тасмании, ни совершенного выселения первобытных обитателей в другие страны.
Чем объяснить этот факт? Неужели только тем, что туземное племя вымерло само собой, медленно, незаметно, но тем не менее бесследно? Приведу пример, наиболее нам близкий. На памяти истории славянские племена, по направлению к северу и востоку, не шли далее речной области Оки. Все, что было к северу и востоку от вятичей, занято было племенами финскими. Мало того; есть положительные основания думать, что поселение славян на Оке было событием сравнительно новым, что в древнейшую эпоху область финских племен шла далеко к югу, и финские названия местностей встречаются не только вплоть до Днепра, но и на правом берегу Днепра, там, где Нестор помещает главное средоточие племен восточных славян. Обращаемся к современной этнографии европейской России и взглянем, хоть бегло, на этнографическую карту европейской России академика Кеппена. Вся страна к северу от Оки занята сплошной массой великорусского племени. Притом русское население Московской, Ярославской, Владимирской и других губерний считается самым лучшим представителем чисто великорусского типа. Во Владимирской губернии инородцы составляют 1/541 часть всего населения, в Ярославской менее 1/538, в Костромской менее 1/268, в Московской менее 1/146. Но и эта ничтожная примесь иноплеменного населения главным образом состоит из немцев и цыган, которых одинаково можно встретить по всему пространству России, а в Костромской губернии к этому нужно еще присоединить татар, поселенных около Костромы московскими князьями и сохраняющих до сих пор верования и свои особенности. Из туземного населения сохранилось и то лишь на окраинах означенного пространства, только ничтожное число корел в губернии Ярославской и также небольшой остаток черемисы в Костромской, на границах с Вятской губернией. Нет сомнения, что и эти ничтожные остатки первобытного населения исчезнут в непродолжительном времени. Что же значит это? История не помнит ни выселения туземцев массами в другие страны, ни еще менее систематического их истребления русскими. Мало того, она на помнит также, чтобы славянские поселенцы двигались туда массой, что необходимо для борьбы с финскими туземцами и для их вытеснения или истребления. Факт совершился как-то незаметно. Ни в летописях, ни в народных преданиях нет воспоминаний о кровавой борьбе русских насельников с туземцами, а между тем на чисто финской местности, занимаемой финскими племенами, которые названы по именам Нестором, сплошной и густой массой живет чисто-русское население и притом такое, которое считает себя представителем русской народности, которое говорит самым чистым и самым богатым из русских наречий. Нужно ли предполагать, что первоначальное финское население этой области вытеснено, истреблено или, наконец, вымерло само собой? История ответит отрицательно по крайней мере на два первые предположения. Она застает славянские и финские племена рядом и почти на одной ступени развития. Славянин далеко не пользовался сравнительно с финном не только тем громадным превосходством, какое имел спутник Пизарро или Кортеца, или же англо-саксонский колонист над дикарем Америки, но даже и тем превосходством цивилизации, которое дал перевес римлянину над галлом и германцем. Перевес славянской народности дан был уже потом ее соединением под властью варяжских князей, а еще более принятием христианства; но и тогда, когда то и другое сплотили разрозненные славянские племена в более крепкую народность, ни вытеснение, ни истребление финских туземцев не могло обойтись без упорной борьбы, а этой-то борьбы и не запомнит ни история, ни живая память народа. Остается предположить естественное вымирание финских туземцев и, как необходимое дополнение к этому, необыкновенную плодовитость славянских колонистов именно только на этой, чисто-финской почве. Иначе невозможно объяснить такое быстрое и сильное размножение славянского племени в этой местности, потому что опять ни писанная история, ни живое предание не сохранили воспоминаний о движении славян целыми массами в эти области. Но стоит оглянуться кругом, чтобы отвергнуть предположение вымирания. На наших глазах совершается процесс претворения различных племенных элементов в русскую народность, чем только и может объясниться исполинский рост русского племени. 21 Не вымирают инородные племена, сталкиваясь с русскими: они претворяются в русских, принимая в себя отличительные особенности европейско-христианской цивилизации и в то же время оказывая свою долю участия в образовании нового племенного типа, придавая великорусской народности некоторые черты, которые отличают ее от других славянских народностей, близких ей и по происхождению, и по характеристическим особенностям. Слияние совершается под условием преобладания славянской или русской народности. Не славянин обращается в финна или монгола, но финн и монгол принимают на себя господствующие черты славянского племени и называют себя не без некоторой гордости русскими.
