Мы не случайно сопоставили эти цитаты. Пусть наши читатели лишний раз убедятся, что подозрения Бакунина не были беспочвенной фантасмагорией. И он тем более имел право винить марксизм в его ранних грехах, что Маркс, даже пересмотрев позднее многие взгляды «Манифеста», нигде публично ни от одного пункта из этой «стоящей целых томов книги» не отрекался.
Бакунин был первым теоретиком анархизма, выдвинувшим идею о том, что государственная собственность на средства производства является наиболее удобной для обеспечения экономического господства «бюрократического сословия»: «Авторитарный коммунизм монополизирует собственность, таким образом, уже не в пользу буржуазии, а в пользу абстракции, существа воображаемого — государства. Но дня народа эта фикция воплотится в слишком конкретных представителей — государственных людей, чиновников, которые будут по произволу распоряжаться общественным состоянием».
Идея управления жизнью страны из одного центра, но в интересах всего народа представлялась Бакунину абсурдной, так как ни один центр не в состоянии познать всех интересов народа. «Где тот человек, — спрашивал теоретик анархизма, — где та группа людей, которая, как бы гениальна она ни была, осмелилась бы утверждать, что она может хотя бы объять и понять бесконечное множество интересов, стремлений и действий, столь разнообразных в каждой стране, в каждом округе, во всякой профессии?» И никакие представления вождей государственного социализма о гармонии не смогут гарантировать реальной гармонии. Наоборот, по мысли Бакунина, «центральная администрация не только не приводит интересы в гармонию, как утверждают ее приверженцы, а напротив, порождает привилегии, дозволяя покровительствовать одним за счет других. Централизация, проповедуемая якобинцами и государственными коммунистами, является агентом продажности, фаворитизма и порабощения».
Поэтому в противовес государственной частной собственности Бакунин стал отстаивать идею «коллективной» собственности, которую понимал следующим образом: «Право собственности на орудия труда дается работникам не какой бы то ни было властью, ассоциации производителей не делаются государственными арендаторами. Это было бы авторитарным коммунизмом. Коллективизм… понимает дело иначе. Различные ассоциации, овладев орудиями своего труда, вступают между собой в федерацию с целью урегулировать распределение и обмен товаров, равно как и количество производства; они взаимно гарантируют друг другу пользование орудиями труда контрактами, цель которых воспрепятствовать монополии и предоставлению одной ассоциации права эксплуатировать других». Бакунин и Гильом подчеркивали, что в предлагаемой ими экономической системе вообще не останется места для государственной централизации, которая еще проглядывает во взглядах Прудона: «…Надзор над ассоциациями», который Прудон посвятил обществу (т. е. власти будто бы представляющей интересы общества, или, другими словами, государству) по нашему мнению должен принадлежать самим ассоциациям, они должны непосредственно следить за исполнением существующих обязательств.
Существование сравнительно обособленных групп производителей, являющихся собственниками своих средств производства, неизбежно бы поставило вопрос о товарообмене между ними. И если Маркс утопично решал вопрос о товарно-денежных отношениях при социализме, начисто отвергая их, а Прудон пытался изобрести новую форму стоимости, которая бы отличалась от денег и исключала бы неэквивалентность обмена, то бакунисты оказались в этом вопросе ближе к реальности. «По нашему мнению, — писали Бакунин и Гильом, — как Прудон, так и коммунисты одинаково ошибаются, потому что одинаково ставят абсолютные принципы. Искать средства для математически точного определения действительности и абсолютной ценности продукта, по нашему мнению, дело химерическое, потому что ценность — это не абсолютное понятие, а, напротив, относительное. С другой стороны, не менее химерично требовать, подобно коммунистам, совершенной ликвидации торговли и обмена, потому что для этого потребовалось бы слияние всех жителей земного шара в одну общину, направляемую централизованной распределительной властью… Мы не можем определять, как решат этот вопрос в будущем рабочие группы. Возможно в известной мере, обмен заменит распределение, но, с другой стороны, это распределение не может выйти за известную меру, и рабочие ассоциации будут следовательно, прибегать к обмену и искать средства устроить его как можно менее произвольно».
Резюмируем вкратце взгляды Бакунина и бакунистов. В качестве главных отличительных черт их представлений о социализме, мы можем выделить три принципа: коллективная собственность рабочих ассоциаций, внимание к товарно-денежным отношениям, и децентрализованная (федеративная) система управления. Их моделью стал самоуправляющийся социализм. Маркс, враг утопий, сделав вполне беспощадный, однозначный и глубокий критический анализ общества, от которого хотел уйти, колебался в вопросе об обществе, к которому следует стремиться. Как философ-гуманист, он, безусловно, тяготел к «бесгосударственному» социализму, как экономист-антитоварник — выступал поборником государственной централизации. В конце концов выбор марксизма вновь определил Энгельс, провозгласив в «Анти-Дюринге»: «Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность», и объявил войну мелкобуржуазным иллюзиям о возможности сохранения товарно-денежных отношений при социализме. Как бы то ни было, а именно в XIX в. оба течения социалистической мысли (государственническое и безвластническое) достигли своих теоретических «вершин», обзавелись партиями сторонников и перешли к практической деятельности, исследование которой лежит вне рамок нашего очерка.
Андрей ИСАЕВ Александр ШУБИН 1988 г.
Нынешняя бакунинская годовщина отмечается скромно. Ведь Бакунин не Столыпин и не Бердяев: не корежил страну машиной государственного насилия и не воспевал эту машину в своих трудах. Он был врагом государственности — марксистской, монархической, парламентской — всякой. Он бунтовал против нее в своих произведениях, довелось ему держать в руках и оружие. Это был неудобный человек и неудобный мыслитель, как всегда неудобные люди, которые говорят правду, несмотря на политическую конъюнктуру. И конъюнктура мстит — прячет книги, затирая имя на скрижалях истории. Но имя Бакунина нельзя было замолчать, и бесконечные анафемы марксистских и «либеральных» историков лишь прибавляют ему авторитета. История оставила за ним прозвище «Великий бунтарь». Один среди тысячи бунтарей истории.
ЧЕЛОВЕК XIX ВЕКА
Бакунин был плоть от плоти XIX столетия. В истории Европы это воистину мятежный век: революции следуют одна за другой. В России уделом дворянина Михаила Бакунина была тюрьма и ссылка, на западе же он был на своем месте. Участие в революции 1848–1849 годов, командование дрезденскими повстанцами, смертные приговоры, вынесенные судами Пруссии и Австрии, бесконечные политические дискуссии, подготовка вооруженных экспедиций в Польшу и Италию, организация подпольной сети и восстаний в Лионе и Флоренции…
Современный читатель, наверное, спешит вынести приговор — «виновен в большевизме». Большевизм стал символом заговорщической тактики и иезуитства в XX столетии. Но в XIX веке заговорщиками были представители всех политических направлений — либерал Риего, конституционный монархист Муравьев, марксист Энгельс, коммунист Бланки и вождь «партии порядка» Луи Бонапарт. Многопартийные правила игры еще не утвердились, гражданская война еще не была столь разрушительна, как в следующем столетии. Оружие оставалось чуть ли не единственным способом ликвидации диктатуры, которая и сама была результатом предыдущего переворота. Партии сменяли друг друга в ходе выборов, к которым было допущено лишь меньшинство населения. «Большие батальоны» казались и более эффективным, и не менее справедливым средством политических перемен.
Будучи несомненным сторонником вооруженных методов борьбы, Бакунин тем не менее горячо выступал против таких «политических революций», которые приводят к смене режимов, но почти ничего не меняют в укладе жизни людей. «Всякая политическая революция, не ставящая себе немедленной и прямой целью экономическое равенство (имеется в виду равноправие — А. Ш.), является с точки зрения народных интересов и прав не чем иным, как лицемерной и замаскированной реакцией», — не о победе ли «демократов» в августе 1991 года это сказано?
Нас так рьяно отучают сейчас от идеала социального и экономического равноправия, что многим изречения Бакунина покажутся возмутительными. Ведь Великий Бунтарь покушается на «незыблемое право частной собственности» — нажитой, кстати, с помощью того же насилия. Экономическое равноправие — это право всех на собственность, отсутствие правящей олигархии, ставящей у власти своих марионеток.
