столкнулась эпоха» [52].
В такой ситуации главной задачей ученых становилась «спасательная операция», попытка сохранить и собрать воедино остатки классической традиции, а не добавить к ней что-то новое (так называемые варвары, захватившие Римскую империю, принесли с собой новые знания, но они обычно передавались устным путем и поэтому затерялись в глубине веков). Собирая фрагменты греческого и римского знания, средневековые ученые их систематизировали – как в форме учебных курсов для школ, существовавших при соборах, так и в виде энциклопедий. «Семь свободных искусств» в итоге были поделены на тривиум (грамматика, логика и риторика, три дисциплины, связанные с языком и словом) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и теория музыки, связанные с числами).
Можно сказать, что, с одной стороны, в таких условиях стать универсальным полиматом было проще, чем прежде, поскольку меньше был сам объем изучаемого материала. С другой стороны, найти нужные книги стало значительно труднее. Ученые с широким кругозором, способные объединять разрозненные фрагменты в единое целое, были нужны как никогда. Наиболее выдающимися личностями такого типа были Боэций, Исидор Севильский и Герберт Орильякский [53].
Боэций (ок. 480–524), римский сенатор, консул и magister officiorum (иными словами, главный чиновник) при дворе остготского короля Теодориха, жил в Италии близ Равенны. Прославился он в основном своим трудом «Утешение философией» (De consolatione philosophiae, ок. 524), но, помимо этого, писал трактаты о логике, риторике, арифметике, музыке и теологии, а также переводил и комментировал тексты Пифагора, Аристотеля, Платона, Архимеда, Евклида, Птолемея и Цицерона. Современники говорили о Боэции, что он «упитан большими познаниями» (multa eruditione saginatum) [54]. Осознавая, что в его эпоху ученость находилась под угрозой и нуждалась в сохранении, он спас весомую часть греческих текстов, сделав их доступными для читателей, владеющих латынью [55].
Исидор Севильский (ок. 560–636) назвал свою энциклопедию «Этимологии, или Начала» (Etymologiae sive Origines), поскольку обсуждение любого понятия (первым из которых является «дисциплина») начинается у него с происхождения самого слова. Исидор начинает с семи свободных искусств, затем переходит к медицине, праву, теологии, языкам, животным, устройству космоса, зданиям, кораблям, пище и одежде (следует особо отметить его интерес к техническим знаниям). Исидор, прозванный Христианским Варроном, цитирует самого Варрона двадцать восемь раз, но из вторых рук, что напоминает нам о том, сколь много работ античных авторов было утрачено к началу эпохи Средневековья. Считается, что у Исидора была команда помощников [56].
Герберт Орильякский (ок. 946–1003), французский монах, учившийся в Испании, преподавал в школе при Реймсском соборе, затем стал настоятелем знаменитого монастыря в Боббио в Северной Италии и в итоге занял папский престол под именем Сильвестра II. Его интересы простирались от латинской словесности, особенно поэм Вергилия и пьес Теренция, до музыки, математики, астрономии и того, что мы сейчас назовем «технологией»: он умел пользоваться астролябией, абаком и, как считается, сконструировал орган.
Подобно Плинию, Герберт использовал ранние утренние часы для занятий. «В трудах и на досуге, – писал он о себе, – я учу тому, что знаю, и узнаю о том, чего я не знаю» [57]. Его ученость вошла в легенды. Хронист Уильям Мальмсберийский, английский монах XII столетия, писал, что Герберт настолько легко овладел дисциплинами квадривия, что казалось, будто все они гораздо ниже возможностей его ума, а в знании астрологии превзошел александрийского ученого Птолемея. Уильям также называл Герберта некромантом, ведь ни один человек, по его мнению, не мог знать столько без помощи сверхъестественных сил, и писал, что тот создал голову статуи, которая ответит на любой вопрос (средневековый эквивалент современной Алексы) [58]. Этот рассказ больше говорит о характерных для X – XI веков представлениях, нежели о самом Герберте, хотя, возможно, все это следует толковать как выражение изумления, вызванного не столько мастерским владением разными науками, сколько знанием вещей, которых тогда не знал никто, по крайней мере в Западной Европе.
Еще одним поводом для подозрений, которые Герберт вызывал у Уильяма, было то, что тот получил знания у мусульман (a Saracenis). Когда Герберт учился в Каталонии, это действительно было так. К тому времени ученые арабского, турецкого и персидского происхождения возродили гораздо больше из греческого наследия, чем было доступно западноевропейцам. Греческие тексты переводились на арабский и персидский языки напрямую либо через тексты христианских ученых, владевших сирийским языком. Некоторые из наиболее образованных людей исламского мира X – XII веков составляли комментарии ко многим трудам Аристотеля (или тем, что ему приписывались) и вполне могли вдохновляться его примером и подражать ему в широте знаний.
В арабском языке есть фраза со значением, аналогичным слову «полимат»: tafannun fi al-'ulum – ученый, чьи познания имеют «множество ветвей» (mutafannin). Однако, хотя набор дисциплин, которыми должны были овладеть арабские ученые, был похож на западный, различия все же существовали. Falsafa довольно точно переводится как «философия». В самом деле, это одно и то же слово, перешедшее из греческого в арабский, в то время как Fikh переводится как «право», а Adab более-менее соответствует греческому paideia, означающему «воспитание благородного ученого» (Adib). Интеллектуальный багаж такого образованного человека «обычно состоял из внушительного набора наук и искусств эпохи: сплетения религиозных учений, поэзии, филологии, истории и литературной критики, дополненных основательным знакомством с естественными науками, от арифметики до медицины и зоологии» [59].
Взгляды великого ученого Ибн Халдуна (о его собственных достижениях речь пойдет ниже), который писал, что хорошему секретарю «необходимо озаботиться знакомством с главными направлениями знания» [60], похожи на представления Квинтилиана об ораторе и Витрувия об архитекторе. В то время дисциплинами, наиболее отличными от западных, были толкование Корана (Tafsir), изучение текстов о словах и делах Мухаммеда (Hadith) и то, что мы бы назвали фармакологией (Saydalah). Что касается классификации знаний, то она включала в себя такие категории, как «рациональное знание» (al-'ulum al-'aqliyya) и «ученость древних» (al-'ulum al-awa'il).
Исламских ученых также называли «совершенными» (kāmil). Предполагалось, что «многогранность была качеством, к которому стремились все ученые мужи» [61]. В медресе, школах при мечетях, такая разносторонность поощрялась: ученики могли легко переходить от одного наставника (shaykh) к другому. В одном из исследований, посвященных средневековому Дамаску, утверждается, что «идеалом считалось свободное освоение разных наук у разных учителей, а не специализированное обучение отдельным предметам» [62].
Вклад отдельных полиматов, подобных тем, о которых говорилось выше, оценить очень трудно, если не невозможно. И в исламском мире, и на средневековом Западе преобладало мнение, что задача ученого состоит в передаче традиционного знания, а не чего-то нового. Хотя были и эмпирические исследования, и даже открытия, большинство научных трудов представляли собой комментарии к книгам ученых-предшественников. В любом случае в культурах рукописных книг индивидуальному авторству придается гораздо меньшее значение, нежели в обществах, где существует книгопечатание. Сочинения учеников могли ходить под именем их учителя, а переписчики зачастую с легкостью опускали или, наоборот, вставляли целые отрывки в текст, над которым работали (в некоторых трактатах встречаются проклятия в адрес писцов, искажавших текст таким образом).
Среди широко образованных ученых исламского мира есть четыре выдающиеся личности, жившие в IX – XIV веках (по западному летоисчислению): аль-Кинди, Ибн Сина (более известный под именем Авиценна), Ибн Рушд (Аверроэс) и Ибн Халдун [63].
Аль-Кинди (801–873) был родом из Басры и учился в Багдаде. Он писал о философии, математике, музыке, астрономии, медицине, оптике и различных шифрах, а также о производстве стекла, ювелирном деле, изготовлении доспехов и ароматов – областях прикладного знания, в чем был близок к китайскому ученому Су Суну, о котором шла речь выше. Один из авторов XIV века описывал аль-Кинди как «разностороннего человека», овладевшего «философией во всех ее частях» [64]. В недавнем исследовании тоже отмечается «невероятная широта интересов аль-Кинди» [65]. И совсем не удивительно, что некоторые его сочинения изучал Леонардо да Винчи.
Ибн Сина (ок. 980–1037) был родом из Бухары. Еще подростком он
