Ознакомительная версия.
Мы быстро разбили лагерь. Личная храбрость усиливалась коллективной, в тот момент мы были «мужчинами», которые должны были выжить в джунглях.
Друзья сказали мне, что раз это мой поход, я и должен сообщить Энди новость!
Я? Я, который уже давно считал, что Энди втайне относится ко мне чуть лучше, чем ко всем остальным, потому что по-щенячьи смотрит на меня? Я, который часто замечал, что его огромные, широко открытые глаза излучают любовь и преданность?
Я до сих пор ясно вижу, как Энди едет ко мне по длинному, темному коридору между деревьев. Отдельные лучики вечернего света подвижным узором ложатся на его грязный старый джемпер. Энди едет на своем ржавом велосипеде, единственном в своем роде, - дамский велосипед, у которого вместо шин прикручены к ободьям куски садового шланга. Вид у него возбужденный и счастливый, я никогда не видел его таким радостным, этого мальчика, который был лишен детства. Я знал, что он предвкушает встречу с нами, свою первую возможность испытать «мальчишеские радости».
Энди помахал мне. Я не ответил на его приветствие. Соскочив со смешного велосипеда, он побежал ко мне, переполненный радостью и желанием говорить. Остальные спрятались в палатку и сидели тихо, но я ощушал их поддержку.
Почему он не может быть серьезным? Неужели он не видит, что я не разделяю его радости? Неужели не видит, что его слова меня не трогают?
И вдруг он увидел! Невинное выражение лица Энди сделало его еще более уязвимым. Весь его вид говорил: «Мне будет очень плохо, Бен, да? Ну что ж, давай». Он, без сомнения, настолько привык к разочарованиям, что даже не подготовился к удару. Энди никогда не был бойцом.
Сам себе не веря, я услышал, как говорю: «Энди, ты нам не нужен».
Я до сих пор вижу, как с поразительной быстротой на глазах у Энди выступили две огромные слезы и застыли там. Я мысленно проигрывал эту сцену миллион раз. Что было во взгляде Энди, устремленном на меня, - застывшем на мгновение, которое длилось целую вечность? Это была не ненависть. Шок? Неверие? Или жалость - ко мне?
Или прощение?
Наконец губы Энди дрогнули, и он повернулся, не возразив, ничего не спросив, и отправился в долгий, одинокий обратный путь домой в темноте.
Когда я вошел в палатку, кто-то из нас - наименее чувствительный - запел старую дразнилку.
А потом мы все вдруг поняли! Мы не голосовали, ничего не обсуждали, но все мы поняли. Мы осознали, что допустили ужасную, жестокую несправедливость. Мы вдруг вспомнили слова, отпечатавшиеся в памяти после десятков уроков и церковных служб. Словно в первый раз мы услышали: «…так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».
Мы поняли, что уничтожили человека, созданного по образу и подобию Божьему, единственным оружием, против которого нет защиты и которому нет оправдания, - отвергли его.
Энди плохо посещал школу, поэтому я не могу точно сказать, когда он ее бросил, просто однажды я понял, что он больше не придет. Много дней я провел, стараясь найти подходящий способ сказать Энди, насколько мне стыдно. Теперь я знаю, что вполне хватило бы дружеского объятия, или слез, или просто молчания. Мы излечились бы оба.
Я никогда больше не видел Энди Дрейка. Не знаю, куда он уехал и где он сейчас, если он еще жив.
Но было бы неточным сказать, что я не видел Энди. За десятилетия, прошедшие с того осеннего дня в лесу Арканзаса, я встречал тысячи Энди Дрейков. Моя совесть надевала маску Энди на лицо каждого неблагополучного человека, с кем меня сталкивала жизнь. Все они смотрели на меня тем загнанным, ищущим взглядом, который отпечатался в моем мозгу в тот давний день.
Дорогой Энди Дрейк!
Шанс, что ты прочтешь эти строки, очень невелик, но я должен попытаться. Слишком поздно облегчать свою совесть этим признанием. Я не ожидаю и не хочу этого.
О чем я молюсь, мой маленький давний друг, так это о том, чтобы ты каким-то образом смог понять постоянную силу своей жертвы и чтобы она тебе помогала. То, что в тот день ты пережил из-за меня, и то мужество, которое ты продемонстрировал, Бог превратил в благословение. Понимание этого может смягчить твои воспоминания о том ужасном дне.
Я не святой, Энди, и в жизни я не всегда делал то, что мог и должен был. Но я хочу, чтобы ты знал: я больше никогда сознательно не предал ни одного Энди Дрейка. И клянусь, никогда не сделаю этого в будущем.
Бен Бертон
Рай и ад - главное отличие
Один человек разговаривал с Богом о рае и аде. И Бог сказал тому человеку:
- Идем, я покажу тебе ад.
Они вошли в комнату, где вокруг огромного котла с супом сидели люди. Все они были голодны и очень мучились от этого. У каждого из них была ложка, которой можно было зачерпнуть в котле, но черенки ложек были настолько длиннее их рук, что поднести ложку ко рту не было никакой возможности. Страдания этих людей были безмерны.
- Идем, теперь я покажу тебе рай, - сказал Бог через некоторое время.
Они вошли в другую комнату, точно такую же, как первая, - котел с похлебкой, люди вокруг него с длинными ложками. Но все были счастливы и сыты.
- Не понимаю, - сказал мужчина. - Почему эти люди счастливы, а те несчастны, ведь все одинаково?
Бог улыбнулся.
- Все очень просто, - ответил он. - Здесь они научились кормить друг друга.
Энн Ландерс
Подарок раввина
Я расскажу вам историю. Возможно, это легенда. Для легенд типично иметь несколько вариантов. И также типично, что источник той версии, которую я собираюсь рассказать, туманен. Я не могу вспомнить, слышал я ее или читал и где и когда. Более того, я даже не знаю, насколько я исказил ее. Одно знаю точно, эта версия пришла ко мне с названием. И называлась она «Подарок раввина».
История рассказывает о монастыре, который переживал тяжелые времена. Когда-то это был большой орден, но в результате гонений на монахов в XVII и XVIII вв. и из-за роста секуляризации в XIX в. все братские ветви этого монастыря увяли, и он опустел настолько, что в нем осталось всего пять монахов, ютившихся в обветшавшем главном корпусе: аббат и четыре монаха. Всем им было уже за семьдесят. Было ясно, что орден умирает.
В глухом лесу, окружавшем монастырь, стояла маленькая хижина, в которой иногда уединялся раввин из соседнего города. Благодаря многим годам, проведенным в молитвах и благих размышлениях, монахи до некоторой степени сделались ясновидящими и всегда чувствовали, когда раввин приходил в свою хижину. «Раввин в лесу, раввин снова в лесу», - шептали они один другому. Страдая из-за неминуемой гибели ордена, аббат решил в один из таких моментов пойти в хижину и спросить у раввина, не даст ли он совет, как спасти монастырь.
Раввин радушно встретил аббата в своем убежище отшельника. Но когда аббат объяснил причину своего прихода, раввин смог только посочувствовать ему.
- Я знаю, каково это, - сказал он. - Люди теряют духовность. То же самое и в моем городе. Почти уже никто не ходит в синагогу.
И старый аббат, и старый раввин оба заплакали. Затем они почитали из Торы и неспешно поговорили о серьезных вещах. Настало время аббату уходить. Они обнялись.
- Как чудесно, что мы наконец познакомились, - сказал аббат, - но все же я ухожу ни с чем. Неужели ты ничего не можешь мне сказать, посоветовать, как мне спасти свой орден?
- Нет, прости, - ответил раввин, - мне нечего тебе посоветовать. Одно могу сказать, Мессия - один из вас.
Когда аббат вернулся в монастырь, монахи собрались вокруг него и спросили:
- Что же сказал тебе раввин?
- Он не смог помочь, - ответил аббат. - Мы просто поплакали и вместе почитали Тору. Единственное, что он сказал, Мессия - один из нас. Я не знаю, что это значит.
В последующие дни, недели и месяцы старые монахи размышляли над этим и не могли понять, какой смысл был заложен в словах раввина. Мессия один из нас? Неужели он имел в виду одного из монахов нашего монастыря? В таком случае кого же? Может, нашего аббата? Да, если он о ком и говорил, то скорее всего об отце аббате. Он возглавлял не одно поколение братии. В то же время он мог говорить и о брате Томасе. Брат Томас, без сомнения, святой человек. Все знают, что Томас - человек просветленный. И уж конечно, это не может относиться к брату Элреду! Временами Элред так всех раздражает. Но если задуматься, даже если для других он - «жало во плоти», Элред практически всегда прав. И часто очень даже прав. Может, раввин имел в виду брата Элреда? Но уж никак не брата Филиппа. Филипп такой пассивный, просто никакой. Но зато он обладает таинственным даром всегда оказываться там, где в нем нуждаются. Волшебным образом он вдруг возникает рядом с тобой. Может, Филипп и есть Мессия. Разумеется, раввин говорил не обо мне. Он просто не мог подразумевать меня. Я совершенно обычный человек. А если вдруг обо мне? Предположим, что я - Мессия? О Боже, не я. Я не могу быть столь великим для Тебя, ведь верно?
Ознакомительная версия.
