Исследователи (Д. Варма [229], М. Конант [180], Д. Тимбс [227]) постоянно подчеркивают своеобразие повести «Ватек» и ее совершенно особое место в английской литературе. Хотя произведение сохраняет известную связь с просветительским литературно-философским жанром, она, несомненно, новый шаг в развитии ориентальной поэтики. И.М. Катарский [65] считает, что восточная атмосфера «Ватека» служит для выражения изменившегося взгляда на мир, на человека, вставшего в тупик перед загадками бытия, которые остались недоступными рационалистской логике просветителей. Для Бекфорда восточная атрибутика ценна сама по себе, а не как художественный прием. «Бекфорд стремился создать истинно восточный колорит, приобщить читателя к культуре Востока, а не накинуть ориентальный покров на современную ему Англию <…>» [27, с. 24]. Тщательно, с наслаждением и истинным мастерством писатель прорисовывает все экзотические детали восточного быта и нравов, тонко и последовательно стилизует повесть в духе любимых им арабских сказок, что было отмечено В. Жирмунским и Н. Сигал: «Знание арабских первоисточников позволило Бекфорду воссоздать [фантастический, сказочный] мир как бы изнутри; на фоне идеализированного быта арабских сказок он широко использовал мусульманскую мифологию, легенды и народные суеверия, с которыми ознакомил его английский перевод Корана и словарь д‟Эрбело, послуживший основой его научной осведомленности» [53, с. 281]. Например, описание мудрости и роскоши «девятого халифа из рода Абассидов», «сына Мотассема и внука Гарун-аль-Рашида» ничуть не уступает описаниям в сказках «Тысячи и одной ночи»: «Были взяты все чудные ткани Масулипатана, и, чтобы приукрасить Бабабалука и других черных евнухов, потребовалось столько муслина, что во всем вавилонском Ираке не осталось его ни единого локтя» [10, с. 42]. У. Бекфорду также удалось передать особый слог восточной речи.
Но было бы ошибочно видеть в повести только внешнюю декоративность и причудливость формы, расценивать ее как фантастическую арабеску, затейливую и изящную, но без всякого серьезного философского наполнения. В замысле повести «Ватек» скрыт философский подтекст, сходный с философской концепцией повести «Расселас» С. Джонсона.
Значение этого произведения для последующей английской литературы трудно переоценить. Как пишет А. Геласимов, «Бекфорду удалось сконцентрировать в своей книге такой объем совершенно нового для европейской литературы образного материала, что “Ватек” на долгое время стал источником конкретной образности для многих английских литераторов» [34, с. 71-72].
Завершая разговор о литературе XVIII в., следует отметить, что к концу века наметились те особенности в трактовке образа Востока, которые в дальнейшем найдут свое развитие в романтической литературе. Во-первых, неразрывная внутренняя связь человека и природы. Во-вторых, стремление к созданию атмосферы таинственного, необычного, фантастического. И в-третьих, художественное освоение ориентальных мотивов повлекло за собой изменение жанровой структуры произведений. «Принципиально новое осмысление ориентальной темы в свете предромантического идеала, когда она из некоего фона стала нести собственно эстетическую нагрузку, оказавшись конечным (а не промежуточным, как то было у просветителей) объектом художественного осмысления, повлекло разрушение старой формы, которая была уже не адекватна новому содержанию» [27, с. 34-35].
Вторую волну интереса к странам Востока Европа пережила в эпоху романтизма. По отношению к английской литературе это можно объяснить историческими факторами. Британия постепенно вытесняла Испанию, Португалию и Голландию из их колониальных владений в Африке и Ост-Индии; английские купцы активно осваивали богатства Индии, а затем и Китая; Англия вела дипломатические интриги и на Ближнем Востоке. В XVIII в. возникает своеобразная мода на путешествия в Азию. В начале XIX в. газеты и журналы очень редко не печатали отзывы и записки путешественников на Восток. Помимо этого, обращение к экзотике Востока позволяло писателям насыщать поэзию и прозу эротикой.
Поначалу романтики осваивали Восток через книжную традицию и памятники культуры. В этом им помогали в первую очередь труды В. Джонса (1746-1794), знатока истории и культуры Ближнего и Среднего Востока. Одна из его первых работ – перевод иранской рукописи «Жизнь Надир-шаха, царя персидского» (1768). Переводу был предпослан трактат «Описание Азии», а заключительная часть книги содержала «Эссе о жизни восточных народов» и очерк истории персидского языка, где в подстрочном переводе даны примеры из поэзии Фирдоуси и Хафиза. Джонс полагал, что «усвоение великих культурных ценностей восточной поэзии вольет свежие силы в уже исчерпавшую себя европейскую литературу» [65, с. 98]. Ему принадлежат переводы сборника «Муаллакат», «Шакунталы» Калидасы, «Хитопадеши».
Благодаря усилиям В. Джонса появляются труды и сборники, специально посвященные исследованию культуры, языка и быта восточных народов: «Азиатское обозрение», «Азиатский альманах», «Восточные коллекции», «Персидский альманах» и другие. Большой вклад в английскую ориенталистику внесли работы по изучению санскрита Г.Т. Коулбрука и Ф.М. Мюллера, перевод и комментарии к Корану Д. Сейла, персидско-арабско-английский словарь Д. Ричардсона, «Индийские древности» Т. Мориса.
В 1788-1789 гг. на английском языке появилось продолжение «Арабских ночей», переведенное с французского издания писателя Ж. Казота и сирийского священника Д.Д. Шависа. В XIX в. делаются переводы, откорректированные и дополненные по арабскому оригиналу. Сказки «Тысячи и одной ночи» с их неповторимым, причудливым образом Востока не оставили равнодушными английских писателей. Дж. Г. Байрон прочел «Тысячу и одну ночь» в десятилетнем возрасте, этот сборник знали и читали В. Скотт и У. Вордсворт. А. Теннисону они навеяли стихотворение «Воспоминание о “Тысяче и одной ночи”».
Большую популярность обрел Коран, ссылки на который есть в примечаниях Дж. Г. Байрона к «Гяуру» и «Абидосской невесте», в поэме Т. Мура «Лалла Рук». Из переводов и переложений индийской литературы, помимо вышеупомянутых, следует отметить перевод поэмы Джаядевы «Гитаговинда» (В. Джонс), неполный текст персидской версии древнеиндийской книги «Рассказы попугая», «Ригведу» (Ф.М. Мюллер), сборник индийской поэзии и идиллии из «Махабхараты» (Э. Арнольд). Однако наибольшее количество переводов было сделано с фарси, например, «Бехар и Данеш, или Весна знания» Иноятулаха (Дж. Скотт), сборник обрамленных повестей «Четыре дервиша» Дихлеви (А. Доу). Большой популярностью пользовались персидские поэты X-XIV вв. Фирдоуси, Саади и Хафиз. Под влиянием Хафиза поэт Лендор создал «Стихи с арабского и персидского» (1800), долгое время мистифицируя, будто они написаны неким бедуином.
Не так широко были представлены литературы Дальнего Востока. Издавались лишь переводы отдельных китайских драм, например, трагедии Ма Чжи-юаня «Печаль в Ханьском дворце» (XIII в.), или китайского бытового романа XVII в. «Счастливый брак».
Почву для романтического освоения Востока подготовили И.Г. Гердер (1744-1803) и И. – В. Гете (1749-1832). И.Г. Гердер обобщил то, что было передового в восточной культуре и представляло идейно-эстетическую ценность для Запада, и в своих философских статьях, в сборнике «Голоса народов в песнях» он посеял первые семена западно-восточного синтеза. Творческое соединение двух культур – Востока и Запада – произошло в блестящем поэтическом наследии И. – В. Гете («Западно-восточный диван», 1819), достижениями которого воспользовались европейские романтики.
Интерес к Востоку у писателей-романтиков закономерен. Для романтизма было характерно обращение к национальным культурам, к поиску специфических черт национального характера, к языку и фольклору народа как выражению общественных идеалов. Типичное для писателей романтического направления бегство от пошлой действительности в экзотическую страну отразилось и в созданном ими образе восточного мира. Иногда это было любованием экзотическими красками Востока, поиском «национальной и психологической характерности, местного колорита, “роскошных мизансцен”» [94, с. 90]. Романтизм открыл Восток «во всей его живописности, красочности и “сладостности”, как некий источник новых мотивов, новых ритмов, неведомого доселе колорита – иными словами, источник новых эстетических переживаний» [120, с. 144]. «…привлекала экзотика, обостренная романтика чувств будила воображение, порождала фантастику, сказочность литературных образов» [30, с. 74]. Такое отношение к Востоку мы находим у С. Кольриджа и Т. Мура. Но большей частью Восток у романтиков был тесно связан с поисками идеала, поэтому в некоторых произведениях он показан в иллюзорно-идеалистическом плане. «Восточный стиль стал для них стилем свободы» [121, с. 15].
В романтических произведениях Восток проявляет себя по-разному. Это могут быть вставные «восточные» повести, новеллы в составе более крупного художественного произведения; часто восточные мотивы служат иллюстрацией определенной идеи писателя. Самую большую группу составляют собственно «восточные» произведения романтиков.
