Затем подали рождественский пудинг, и мне попалась серебряная монетка. И вот пришло время открывать подарки. Бабушка с дедушкой подарили мне свитер, тетя и дяди — ленты для волос, еще какие-то безделушки и куклу. Родители вручили мне большую посылку с английской почтовой маркой. Открыв ее, я обнаружила несколько книжек Энид Блайтон с дарственной надписью от моей английской бабушки.
Меня захлестнула тоска по ней, и в памяти ожили воспоминания о далеких счастливых днях. Я снова увидела ее маленькую, аккуратно одетую фигурку, услышала ее голос: «Антуанетта, где ты?», услышала собственный смех из потайного угла, где я пряталась, уловила запах ее пудры, в котором угадывались нотки лилий. Я почему-то подумала о том, что, если бы она была с нами, в нашем доме вновь воцарилось бы счастье.
Родители подарили мне пенал для школы и две книги из букинистического магазина. Вскоре после раздачи подарков мы стали собираться в дорогу. В ту ночь, вернувшись домой, я сразу легла в постель, слишком уставшая, чтобы прислушиваться к шорохам на крыше и включать свой фонарик.
На второй день Рождества я отправилась на прогулку одна, впервые оставив собак во дворе — мне хотелось посмотреть, как играют кролики. На вершине небольшого холма было место, где можно было лечь и понаблюдать за ними. Но в то утро меня ждало разочарование — было слишком холодно и для меня, и для них.
Мое терпение было вознаграждено лишь на Пасху. Я лежала не двигаясь на вершине холма, усеянного ромашками. Старалась даже не дышать, боясь, что малейший шум насторожит кроличьи семейства. Находилась я достаточно близко, чтобы разглядеть белые кончики их хвостов. Кролики покинули свои норы и высыпали в поле полакомиться свежей травкой. В тот день мне на глаза попался кролик-детеныш, которого, казалось, бросили родители. Он сидел, не двигаясь, нервно посверкивая своими глазками. Я нагнулась, чтобы взять его на руки, запихнула под свитер, чтобы согреть, и, пока несла к дому, чувствовала, как сильно бьется его сердце.
— И что тут у нас? — воскликнула мама, заметив комок под моим свитером.
Задрав свитер, я показала ей кролика, и она осторожно взяла его.
— Мы сделаем ему домик, а когда он вырастет, то сможет найти свою семью, — сказала она.
Собрав старые газеты, она показала мне, как их порвать, чтобы соорудить теплое гнездышко, потом нашла деревянный ящик, и вскоре самодельная клетка была готова. Когда фермеры узнали, что мы спасли крольченка, они принесли нам еще нескольких. Они объяснили, что собаки и лисы часто загрызают взрослых кроликов, оставляя их детенышей совершенно беспомощными. Так мы с мамой стали заботиться об этих сиротах. Мы носили солому, воду и еду в клетки, кормили их с руки.
— Когда они вырастут, — предупредила она меня, — ты уже не сможешь держать их как домашних питомцев. Это дикие кролики. И должны жить в полях. Но мы оставим их у себя, пока они не станут сильными, чтобы самим добывать себе пропитание.
Отец молча наблюдал за тем, как мы с матерью ухаживаем за кроликами. Всегда улавливая его настроение, я чувствовала, что он злится, и боялась встречаться с ним взглядом. Пожалуй, впервые он ничего не сказал, поскольку мама тоже выказывала интерес к моему занятию.
Через несколько недель после того, как был спасен первый кролик и мы уже собирались выпустить его в поле, я, спустившись на первый этаж, наткнулась на суровый взгляд матери, при этом лицо ее было белым от злости.
Прежде чем я успела уклониться, она ударила меня прямо по лицу. Потом ее руки, на удивление сильные для такой хрупкой комплекции, схватили меня за плечи и встряхнули. Отец внимательно наблюдал за происходящим, устроившись у теплой печи, и на его губах блуждала самодовольная ухмылка.
— Что я сделала? — только и смогла вымолвить я сквозь пелену слез.
— Ты ходила к кроликам и оставила дверцу открытой. Собаки пробрались туда и разорвали их в клочья.
— Вчера вечером я закрыла дверцу, — попыталась протестовать я. — С тех пор я там не была.
Но она снова подняла руку. На этот раз, сказала она, пощечина за ложь. Потом она потащила меня в чулан, чтобы показать следы побоища. На окровавленном полу валялись кусочки хвостов, повсюду были разбросаны клочья меха, из целых частей тушек остались лишь лапы. Мне хотелось закричать, но горло сдавило от подступивших рыданий.
По приказу матери я наполнила ведро водой и принялась отмывать кровь. Пока я драила пол, единственная мысль стучала в моей голове: я знала, что накануне заперла клетку.
Глава 8
Жизнь в доме с соломенной крышей продолжалась; дни, похожие один на другой, тянулись унылой чередой: дорога в школу и обратно, по выходным работа по дому и «поездки». Иногда рутину прерывали визиты к бабушке с дедушкой, но с того Рождества они уже не так радовали меня.
Однажды в субботу, когда я забирала молоко на соседней ферме, жена фермера пригласила всех нас в воскресенье на ужин с чаем. Она передала со мной записку для матери, и, к моему восторгу, родители приняли приглашение.
В сельской местности плотный ужин с чаем подавали в шесть часов вечера, поскольку фермеры вставали с рассветом и ложились спать ранним вечером. Игра в счастливую семью началась, как только я, чистая после ванны, с аккуратно причесанными волосами, надела свой лучший наряд. Я-то надеялась исследовать соседскую ферму, и мне не очень хотелось наряжаться, потому что мама, боясь, что я испачкаюсь, не разрешала мне играть в выходной одежде.
Когда мы приехали, жена фермера, словно прочитав мои мысли, сказала своим двум сыновьям:
— Возьмите Антуанетту и покажите ей нашу ферму. Она любит животных.
Я с радостью бросилась с мальчиками на улицу, прежде чем мама успела предупредить меня, чтобы я не лезла в грязь. Хотя и на два года старше меня, ребята выглядели крайне застенчивыми, но на улице, вдали от взрослых, они оказались очень дружелюбными. Сначала мне показали свинарник, где жирная свиноматка неподвижно лежала на боку, а к ее соскам жадно приникли поросята, которых она, казалось, совершенно не замечала. Заслышав наши голоса, она открыла один опушенный белыми ресницами глаз, но, убедившись в том, что мы не представляем угрозы для ее детенышей, лениво закрыла его и снова погрузилась в дрему. Потом меня повели в коровник, где шла машинная дойка. Крупные животные не обратили на нас никакого внимания и терпеливо стояли в стойлах, пока электродоилки опустошали их вымя. Рядом с коровником находилась домашняя маслобойня, где масло сбивали вручную. И наконец, мы попали в сенной сарай, до самой крыши забитый уложенным в кипы сеном. К самой высокой куче была приставлена лестница, и, заливаясь смехом, мы играли в прятки, пока жена фермера не позвала нас домой.
Мальчикам нужно было помыться — в тот день, хотя это и было воскресенье, они помогали отцу на ферме. Фермер уже закончил работу и тоже пошел переодеваться к чаю, а моя мама предложила хозяйке свою помощь в сервировке стола.
— Антуанетта, ты видела котят? — спросила жена фермера.
— Нет, — ответила я.
В тот день отец играл роль доброго папы.
— Пойдем, — сказал он, взяв меня за руку. — Пока готовят чай, я покажу тебе котят.
Это был последний день, когда я еще верила в доброго папу.
Держа меня за руку, он направился к сараю, где только что я играла с мальчиками. В дальнем углу мы обнаружили кошачий выводок — разноцветных котят, от иссиня-черного до золотистого, крохотных, с мутными голубоватыми глазками. Когда я смотрела на них, один котенок зевнул, показав молочные белые зубки. Между ними промелькнул маленький, очень розовый язычок. Расслабившись от сладких ароматов сена, зачарованная пушистыми комочками, я опустилась на колени, чтобы погладить шелковистую шерстку котят. Я подняла голову и с надеждой посмотрела на отца, мечтая о том, чтобы он разрешил мне взять одного. Но стоило мне заглянуть в его глаза, как я застыла от ужаса: от доброго папы не осталось и следа. Его глаза блестели, во взгляде сквозила насмешка, и страх комом застрял в моем горле, лишив меня дара речи.
