Когда самолет приземлился, поле было залито солнцем. Мы оставили позади грязное и хмурое небо Мадрида, и, выходя из самолета, я надела темные очки. Человек в белой фуражке подошел ко мне предложить фисташки, лесные орехи и миндаль. Я вспомнила, как мы с Рафаэлем гуляли по Гибралфаро, и купила кулечек для него. Служащая аэропорта повела нас в обход увитой зеленью галереи. На террасе толпилось около дюжины иностранцев, и я прошла в зал ожидания. Постепенно я вновь привыкала к родному говору, а когда услышала крик носильщика – голос был гортанный, низкий, словно пропитой, и все-таки приятный, почти мягкий, – ощутила, как сильней забилось сердце, и с ясностью, удивившей меня, поняла, что я в Малаге. Это наполнило меня радостью.
– Hotel confor verigud misis.[1]
Оглянувшись, я посмотрела на говорившего. Это был маленький человечек, типичный представитель тех местных мужчин, – смуглокожих, с блестящими глазами, – которые преследуют на улицах женщин, нашептывая им на ухо комплименты.
– Non espansif… Gud. Gud.[2]
Пришлось объяснить, что я родом отсюда – родилась на улице Мучных весов, чтобы все было ясно, – и что он может говорить со мной на добром кастильском наречии. Я и сама почему-то стала изъясняться на этом забытом мною языке п улыбнулась комичному и вместе с тем растерянному выражению его лица.
– Сеньора идет в отель?
– Ни в какой отель я не иду. – Я была в хорошем настроении, радуясь тому, что я снова здесь, под родным солнцем, в родном городе, жадно подстерегаю каждое воспоминание детства, – Я еду в Торремолинос, и мне нужно такси.
– Сию минуту…
Он приложил руку к фуражке и метнулся через вестибюль. Сидя в кресле бара, я разглядывала розовые и бесстрастные лица американской четы и толстое, волосатое лицо человека, смахивавшего на торговца скотом, который поминутно вытирал пот шелковым платочком. Был полдень, и жара стояла ужасающая. Солнце пробивалось через стекла и блестело на мозаичном полу.
– Сеньора…
Человечек уже вернулся, и я встала. Служащие компании в автобусе подвезли багаж. Я предъявила одному из них свой купон, и он выгрузил мои чемоданы. Носильщик забрал их и повел меня к такси. Когда я спросила, сколько ему должна, он прикинулся наивным и сказал, что я сама должна решить это. Я дала ему два дуро, и он ушел не поблагодарив.
Когда я садилась в машину, – это был «пежо», низкий и неудобный, такой же, какой был у Рафаэля несколько лет назад, – то едва не ударилась лбом. Таксист посоветовал быть осторожней и улыбнулся мне в зеркальце. Это был мужчина средних лет, крепкий и краснолицый; после того как я назвала адрес, он подмигнул мне.
– Ваше счастье, что у вас нет рогов. А то бы врезались…
Воистину я была в Испании! Пока он трогал с места, я сообщила ему, что мой муж наставлял-таки мне рога, и сняла очки. Он обогнул клумбы, подъехал к шоссе и свернул направо.
– Вам? – сказал он. – Трудно поверить.
Говорил он неторопливо, как бы смакуя каждое слово:
– Если бы у меня была такая краля, вроде вас, я бы ее больше глаза берег. Многие мужчины не умеют ценить золото, – вздохнул он. – Дома под семью замками держат красотку, от которой можно с ума сойти, а сами изменяют ей с какой-нибудь доской, которая и гроша ломаного не стоит.
– В жизни все бывает, – сказала я.
– Таких типов я бы расстреливал, уж простите за откровенность. – Его мутные глаза глядели на меня из зеркальца впереди. – Я, конечно, не вашего мужа имею в виду. Я вообще говорю… Поставил бы лицом к стенке – и в расход.
– Не стоит, – заметила я, чувствуя себя двадцатилетней девушкой. – Он тоже свое получает.
– Ваш муж?
Я закурила сигарету и огляделась по сторонам. Над полями дрожало марево.
– Похожа я на покорную жену?
– Нет. – Он, казалось, поразмыслил над чем-то, и лицо его растянулось в улыбке. – Нет, нет… – Голос его звучал убежденно.
– Я тоже защищаюсь, – сказала я.
– И правильно делаете. – Уже несколько минут он смотрел на меня так, будто в его мозгу родилась какая-то новая мысль. – Где дают, там и берут. Это мое мнение.
Бешено сигналя, нас обогнал «додж» с американским номером. Мы были у военного аэродрома и ехали по железнодорожному мосту.
– Вы женаты?
Несколько секунд он молчал, обдумывая ответ.
– Да, – признался он наконец. – На женщине, которая ничем не блещет, сухой как палка, с больной печенью… На нее смотреть больно, уверяю вас.
– Тогда зачем же вы ее выбрали?
– О, это была сделка между нашими семьями. Когда ты молод, разве знаешь толком, что тебе надо… И потом, раньше она не такая была.
Он пропустил вперед грузовую машину. Мои вопросы явно доставляли ему удовольствие, и отвечал он с иронической серьезностью. Время от времени он оглядывался на меня, как бы прощупывая почву.
– Она кислятина, понимаете? Не способна выкинуть что-нибудь этакое, хоть раз поставить все вверх дном или хоть на день забыть обо всем на свете. Вечно лицо длинное, вечно ворчит.
Машина постепенно сбавляла скорость, пока наконец не остановилась на обочине, напротив бензоколонки.
– В Малаге я знаю чистый, солидный отель. Такси мое собственное. Потом я отвезу вас в Торремолинос – и квиты.
Он повернул ко мне набрякшее, красное лицо, и я резко сказала:
– Нет.
– Все останется между нами. Клянусь вам, я умею хранить секреты.
– Я сказала нет.
Когда он спросил почему, я едва не ответила: «Потому что вы не знаете, с кем имеете дело. Такую женщину, как я, не завоюешь речами. Приберегите их для вашей жены, может быть, вы ее уломаете». Но решила промолчать. Я боялась, что он начнет упорствовать и возобновит атаку, и была ему почти благодарна, когда он завел мотор и тронулся с места.
– У вас есть друг? – Он медленно вел машину, не глядя на меня.
– Да.
– Мне следовало об этом догадаться. Может быть, он вас ждет, а я… Извините. Сам не знаю, с чего это я.
Я сказала, что извиняться он не должен, ибо извинять нечего.
– Избаловали нас иностранки, – сказал он после паузы. – Они только за этим сюда и едут, а ты привыкаешь и иногда ошибаешься.
Теперь мне было жаль, что я обидела его, и я улыбнулась.
– И часто вы их приглашаете в этот ваш отель?
– Да.
– И они соглашаются?
– Не всегда. Например, на той неделе одна немка…
Среди деревьев на бугре показались первые дома Торремолиноса. На повороте в Весну промелькнула группа молодых людей. По мере нашего продвижения улицы становились все оживленнее и многолюднее.
Шофер закончил историю с немкой, – он помнил ее смутно, словно вычитал где-то, – и отыгрался за счет новых анекдотов. Я делала вид, что внимательно слушаю его, а сама, глядя куда-то мимо мелькавших за окном картин, старалась восстановить в памяти прежний облик города. Поля были застроены особняками. Все стало другим. Когда я очнулась от воспоминаний, мы уже пересекли площадь. Посетители в барах пили аперитивы и были одеты, как в Сен-Тропезе. Вдоль шоссе на Фуэнхиролу мелькали семиэтажные отели, рестораны люкс, девочки в предельно облегченных туалетах. Идиллический Торремолинос моего детства лопнул как мыльный пузырь.
Шофер свернул на асфальтированную улицу и остановился у двухэтажного особняка с оградой, окрашенной белой краской. Он помог мне вынуть чемоданы и виновато улыбнулся:
– Вы сами так хотели, – сказал он. – С вас сто десять песет.
* * *
Рафаэль только что встал и, пока служанка забирала чемоданы, повел меня прогуляться по саду. Он был небрит и спутанными волосами и опухшими щеками напоминал озорного пса после ночи неудачных похождений.
– Я лег в шесть часов, – сказал он. – Это было что-то совершенно невероятное, в жизни ничего подобного не видывал. – Причесав волосы рукой, он надел очки. – В Кариуэле открыли бар, и хозяин пригласил уйму народа. Было все, что хочешь, потом американцы пустили в ход кулаки…
Мы шли через газон по выложенной камнем тропинке. Рафаэль остановился в тени мимозы:
– А ты? Как там Париж?
Я сказала, что было очень жарко и я редко выходила из отеля.
– Хозяева приедут в августе, я все привел в порядок.
Глицинии взбирались по шпалере, закрывая весь южный фасад дома. В окне дровяного сарая была прикреплена мишень, и я заметила несколько стрел, валявшихся в саду.
– А как дети?
– Настоящие чертенята. Мария-Луиса все еще болеет, я не смог ей отказать.
Мы снова подошли к подъезду. Дом был обставлен просто: коврики из дрока, диваны, обитые зеленой тканью, мебель в андалузском стиле. Рафаэль повел меня в зал, куда принес виски, сифон и лед. Когда я спросила его о родителях, он пожал плечами. Сказал, что они чувствуют себя хорошо и очень хотят меня видеть.
– Я им ничего не рассказывал о наших делах, мы все еще примерная чета… Мама хочет, чтобы мы усыновили мальчика.
