XX века – звучат в творчестве Эмиля Нольде. Об этом кричат многочисленные маски, горько усмехаясь и плача. На тему масок как трагических образов предчувствия катастрофы в немецком экспрессионизме проведено целое исследование
15, поэтому здесь стоит остановиться на вопросе пространства, которое художник решает как сплошное, распространяя маски и лица на всю плоскость композиции, хотя и называет картину натюрмортом. Страшные оскалы, черные глаза, глумливые рожи – эти уроды возвещают о катастрофах, но не только – они плачут, смеются, рождают пространство клоунады, а клоун – фигура в культуре трагикомическая, смеющаяся над собой: Эмиль Нольде – виртуоз контрастов и оппозиций.
Отнюдь не просто рассматривать вопрос о жизни и творчестве Эмиля Нольде в трагические годы Третьего рейха. Воистину, шлейф оппозиционности не покидает мастера и спустя много десятилетий после его смерти, обнаруживаются серьезные противоречия и противостояния в его биографии. Новые исследования внесли существенные коррективы в уже существующие представления о жизни и творчестве художника в период национал-социализма.
В 2019 году вышла в свет обширная монография научного сотрудника Кембриджского университета Бернхарда Фулды «Эмиль Нольде: художник времени Третьего рейха» (Bernhard Fulda, Emil Nolde: the artist during the Third Reich16). Это исследование, основанное на множестве документов, которые раньше были закрыты, но теперь Фонд Нольде открыл их для доступа, что побуждает кардинально переосмыслить жизнь и творчество Эмиля Нольде и раскрывает неоднозначное положение и поведение знаменитого художника во время нацистского режима и Второй мировой войны. Рамки статьи не позволяют подробно описывать ситуацию. Бернхард Фулда приводит множество документальных доказательств: фрагменты личной переписки художника и его жены, официальных писем – свидетельств активной поддержки режима, восхищения Адольфом Гитлером. Флаг со свастикой над домом художника в Зеебюлле вскоре после прихода к власти национал-социалистов в 1933 году показывает, что художник открыто демонстрировал свои политические убеждения; он становится членом датской национал-социалистической партии.
Эмилю Нольде также, к сожалению, не чужд был антисемитизм. «Понятие “консенсуальный антисемитизм” в немецком обществе, которое включало в себя те антиеврейские заявления, которые были полностью социально приемлемыми, охватило широкий диапазон, который кажется шокирующим для нашего современного понимания»17 (здесь и далее перевод Н. Нольде). Можно было бы уговорить себя, что антисемитизм Эмиля Нольде носил хотя бы пассивный характер, т. е. молчаливо принимался в силу необходимости и одурманенности пропагандой, однако художник проявлял себя как ярый и активный антисемит, размышляющий о «решении еврейского вопроса», следил за все более радикальной антиеврейской политикой нацистского режима с внутренним одобрением и с чувством, что он находится в авангарде борьбы с «еврейским порабощением немецкой культуры». Он зашел так далеко, что разработал «план дееврефикации», с помощью которого он хотел продемонстрировать Гитлеру свою изобретательную дальновидность и преданность. Надо уточнить, однако, что Нольде не подразумевал уничтожения евреев, он писал: «Их воссоединение и основание еврейской империи на здоровом, плодородном континенте все же могло быть величайшим и самым примирительным подвигом для всех народов и ради будущего этой земли»18. Он написал донос на своего бывшего соратника из группы «Мост» Макса Пехштейна19. И это при том, что в более ранние годы он не проявлял себя в качестве антисемита, у него были и друзья, и поклонники еврейского происхождения, как, например, искусствовед Роза Шапире, которая написала о нем два эссе и выступила с речью на выставке в Гамбурге в 1908 году, а также упомянутый выше друг молодости Макс Биттнер. Хотя Нольде всегда в своем сознании различал людей по этническому происхождению. Кирхнер писал: «Тот, кого раньше продвигали евреи больше, чем кто-либо другой, теперь позиционирует себя как антисемит; конечно, печально, что он такой оппортунист, и действительно всегда им был»20.
Эмиль Нольде надеялся добиться того, чтобы Гитлер «признал» его как великого немецкого творца и что новое правительство национал-социалистов назначит его официальным государственным художником. Адольф Гитлер когда-то хотел стать художником и, видимо, считал себя компетентным специалистом в области живописи, что весьма характерно для тиранов; но ему не нравилось творчество Нольде, как и многих других современных ему представителей изобразительного искусства. И в 1937 году произведения Эмиля Нольде наряду с картинами других, не принятых режимом художников: Эрнста Барлаха, Эрнста Людвига Кирхнера, Пауля Клее, Оскара Кокошки и других – были собраны и представлены на выставке «Дегенеративное искусство» (Entartete Kunst), объявлены выродившимися. «На глумление были выставлены известнейшие картины, – пишет Ю. Маркин – в том числе фрагменты полиптиха Нольде “Жизнь Христа”»21, она была основной работой выставки. Более тысячи работ Нольде было конфисковано из музеев, часть из них была продана, часть – уничтожена. «Двенадцать тысяч импотентов, осененных всей мыслимой благосклонностью и оснащенных всеми средствами, ринулись, чтобы удавить немногих творцов»22, – написал художник в 1941 году.
Этот факт не помешал Эмилю Нольде оставаться сторонником нацистского режима, поклонником Гитлера, тщетно стремившимся еще и еще раз заслужить благосклонность фюрера. С этой целью он прибегал к помощи своих высокопоставленных почитателей, в частности – Геббельса, но тщетно, фюрер остался непреклонен и неизменно продолжал нелестно отзываться о Нольде «в самых резких выражениях», – «Нольде, эта свинья. <…> что бы он ни писал, это всегда кучи навоза»23. Из всех представителей «дегенеративного искусства» Гитлер особенно ненавидел Эмиля Нольде и Эрнста Барлаха. Некрасивые, но трогательные и обаятельные персонажи этих художников дико раздражали фюрера.
Однако среди тех, кто публично или официально поддерживал искусство Нольде после 1933 года, были и национал-социалисты. И Нольде удалось убедить лиц, принимающих решения, что картины стойкого приверженца национал-социализма не должны быть на выставке «Дегенеративное искусство», в итоге они были сняты с передвижной выставки в конце 1938 года.
В 1941 году Нольде исключают из Имперской палаты искусств, накладывают запрет на профессиональное занятие живописью (только члены имперской палаты имели право творить), он жил под строгим контролем за соблюдением этого запрета со стороны гестапо. Наложенное табу побудило перейти от живописи маслом к акварели, смешанной с пастелью и темперой, так как работу с этими материалами легче было скрыть. И позже цикл созданных в эти годы небольших по формату произведений в смешанной технике он назвал «Ненаписанные картины».
Как утверждает Бернхард Фулда, Нольде конечно подвергался некоторым преследованиям, но на самом деле жесткого запрета не существовало, разрешалось продавать произведения частным лицам, но не выставлять их или публиковать, в результате доходы Нольде от продаж были огромными. «Пресловутый художественный большевик и выродившийся деятель искусства Эмиль Нольде объявил в своей налоговой декларации за 1940 год общий доход в 80 ооо рейхсмарок», – возмущался Гейдрих, начальник Главного управления безопасности рейха24. Таким образом, Нольде был одним
