Даже для свадебной поездки Вуд не упустил возможности химической шутки. Одним из веществ, которые студенты Ремсена приготовляли, был флуоресцеин, то самое удивительное соединений, крупинка которого, величиной с булавочную головку, растворенная в бочке воды, заставляет ее светиться под лучами солнца изумрудно-зеленым светом. Летчики, сбитые и спустившиеся на воду в теперешней войне, применяют его, чтобы создать огромное зеленое пятно на поверхности воды, которое легко заметить со спасательного самолета.
Йеллоустонский парк, который он посетил в предыдущем году, тоже вошел в маршрут путешествия, и Вуду пришло в голову, что гейзер "Старый Верный" будет удивительным зрелищем, если в нем растворить достаточную дозу флуоресцеина. Он приготовил пинту этого вещества, в виде густой темно-коричневой жидкости, закупорил его как следует в широкогорлую бутылку - этого количества вполне хватило бы, чтобы сделать небольшое озерко светящимся, - и спрятал в свой чемодан.
По дороге на восток, после приключений в Калифорнии и Аляске, они сделали большой тур по Йеллоу-стону, и Вуд приготовил для гейзера свою бутылку флуоресцеина. Об этом эпизоде он рассказывает так:
"Мы нашли, что "Старый Верный" слишком хорошо охраняется сторожами, чтобы там можно было что-нибудь устроить, но я вспомнил, что есть место еще лучше - знаменитый Изумрудный источник. Большая партия туристов с проводником собиралась отправиться туда пешком, но я уже знал дорогу, и мы вдвоем вышли раньше них, и вокруг знаменитого источника никого не было. Сильный поток воды выходил из туннеля, и как только мы услыхали голоса туристов, я откупорил бутылку с флуоресцеином и бросил ее в середину озерца. Она опускалась глубже и глубже, пока не исчезла из виду, оставляя за собой зеленый хвост. Несколько минут ничего не случилось, а потом из глубины выплыло огромное облако, похожее на грозовую тучу, удивительного зеленого цвета; оно росло и принимало все более сложные формы, приближаясь к поверхности, а когда подошли туристы, все озерко светилось в лучах солнца, как настоящий изумруд. Мы слышали, как гид монотонно бормотал свое описание: "Перед вами, леди и джентльмены, Изумрудный источник, называемые так из-за зеленоватого цвета... боже мой! Я никогда не видал такой штуки, а я живу здесь уже десять лет!" Туристы были восхищены, и мы тоже".
Так как женитьба увеличила его расходы и ответственность и так как несмотря на свои причуды он был практичным уроженцем Новой Англии, молодой человек стал искать не слишком дорогого способа продолжать свои занятия. Только что созданный тогда чикагский университет показался ему "подходящим". Его рекламировали, как самое богатое научное заведение всех времен. Ходили разговоры, что его печатный проспект весил четырнадцать фунтов и что в нем содержалась программа трех курсов химии, посвященных соединениям, которых до сих пор не было на свете. Вуд попросил места и получил его осенью 1892 года после того, что я бы назвал его медовым месяцем (он ненавидит это слово; его дневник, который охватывает этот счастливый период, озаглавлен "Путешествие, следовавшее за свадьбой". Он просил места ассистента по химии и был назначен "почетным членом" по химическим наукам. По его выражению, на этой должности он "мыл посуду у Стокса", а "почет" (honor) значил отсутствие гонорара. Все, что он давал ему, - был свободный доступ в лабораторию.
Приведу короткий отрывок из его записей за следующие два года, хотя в них и мало говорится о лаборатории и университете. Я привожу эти строки, потому что они бросают свет на его характер. Я никогда не знал точного значения слова "шутка", но знаю, что некоторые так называемые "шутники" заслуживают того, чтобы им отрубили голову. В свою очередь Роберт Вильямс Вуд, с раннего детства и до сегодняшних дней почтенной старости, иногда проделывает очень странные и удивительные вещи. Но в нем смешивается насмешка и доброта, так что им не только восхищаются, но и любят его же собственные "жертвы". Мне говорили (не сам он, конечно), что их старая ирландка-прислуга Сара, например, смотрит на него, как на доброго, хотя и странного иногда полубога. Вот несколько страниц из его собственного дневника об этой Саре.
"Мы сняли "квартиру", как это называлось в те дни, в большом доме на Южной стороне. Отделение химии было временно размещено в новом, очень непрезентабельном жилом доме, из задних окон которого открывался прекрасный вид на здание Всемирной Колумбийской Выставки. Мы были как раз против огромного колеса Ферриса и наблюдали его постройку с самого начала.
Гертруде посчастливилось в выборе прислуги, высокой здоровой девицы-ирландки, около сорока лет, которая была прекрасной кухаркой, но очень эксцентрична. Сара была невинна, как десятилетний ребенок, и предана, как некоторые негры в старинные времена плантаций. Я купил хитрый аппарат для одурачивания простаков. Он назывался "Магический Делатель Денег". Длинная лента темной материи была намотана на два параллельных валика, один из которых можно было вращать рукояткой, перематывая ленту с другого. С одной стороны вы заряжали новенькие пятидолларовые бумажки и, если слева вовремя всовывать чистые листки бумаги и вращать, деньги выходили между валиков справа. Это был очень совершенный обман зрения. Я показал машину Саре, которая смотрела на нее широко открытыми глазами. Потом она пришла ко мне, со старым долларом, разорванным пополам, в руках, и с надеждой спросила: "А можно починить его?"
"Конечно, - сказал я и вдруг вспомнил, что машина заряжена пятидолларовыми бумажками. - "Но вам придется немного подождать, - мне надо ее отрегулировать". Я довольно долго не мог нигде в доме найти доллар, но, наконец, разыскал довольно новый - в старых брюках. Закрутив его в машину, я подготовил ее для Сары, и в то время, как старая бумажка медленно исчезла в маленьком черном прессе, с другой стороны вышел новенький доллар. Она была в полном восторге - выбежала из комнаты и сразу же вернулась с измятой, надорванной бумагой. "А с этим вы что-нибудь можете сделать, мистер Вуд?" - "Что это такое?" - спросил я. "Знаете, когда я кончила работать у мистрис Джонс в Канзас-Сити, где я жила десять лет, мистер Джонс, который вел дела с лесом, сказал, чтобы я не клала в банк семьсот долларов, которые я накопила, а отдала в его дело - что деньги будут целы и он будет давать мне шесть процентов, а банк платит только три процента. - Я отдала ему деньги, а он дал мне эту бумагу. "А вы когда-нибудь просили его вернуть деньги?"- спросил я. "О, нет,- сказала она и покраснела. - Они мне понадобятся, только если я выйду замуж".
"Машина не годится, чтобы выправить вашу бумагу", - сказал я, - "но если вы дадите ее мне, я посмотрю, что можно сделать для вас. И все-таки я боюсь, что вам никогда не удастся получить ваши деньги назад". - Сара расплакалась, и Гертруда напрасно пыталась ее успокоить. Бумага была обязательством, написанным вполне правильно, и я свез ее в город, в мой банк. "Почти безнадежно, - сказал кассир, - но для пробы пошлем ее, и посмотрим, что получится". Через неделю я был уведомлен, что бумагу оплатили с процентами на сегодняшний день; я отвез Сару в банк, представил ее главному кассиру, и ее вклад был благополучно положен на книжку. Добрый старый Джонс из Канзас-Сити - снимаю перед вами шляпу!"
Таким же характерным, как мне кажется, является описанный самим Вудом вечер, который он провел с мультимиллионером "лесным королем", жившим в одиночестве в глуши Висконсина, страстью которого была астрономия. Это красивый и для меня незабываемый рассказ. Я хотел бы присутствовать там, в эту ночь, когда Роб был молод - около пятидесяти лет тому назад.
Вот что рассказывает Вуд:
"Однажды летом, когда занятия окончились, мы решили выбраться из Чикаго до жаркой погоды, беспокоясь о ребенке. Произведя временно Сару в чин няньки, мы отправились на Двойное озеро, отдаленный рыболовный уголок в северном Висконсине. По расписанию, нам надо было пересесть в другой поезд в 7.00 вечера, на перекрестке железных дорог. Станция состояла из одного товарного вагона, и кругом не было ничего, кроме сосен. Когда наш маленький поезд скрылся в темнеющем лесу, мы стали ждать другого, который должен был везти нас дальше, но ничего не было видно. Старик, который был билетным агентом, телеграфистом, заведовал багажом единственный житель этого места, как мы узнали, - сказал, что наш поезд не придет до утра, но что на дороге, в некотором отдалении, есть гостиница.
Гертруда сказала мне: "Пойди и посмотри - может быть, там еще хуже, чем на станции".
Когда я уходил, ребенок плакал, и перспективы были не из блестящих, потому что мы находились в диком, малонаселенном лесном районе. На холме, в нескольких стах ярдов, среди деревьев виднелся "отель", большое покосившееся ободранное здание, ставни у окон которого болтались на одной петле. Много оконных рам было сломано, и все окна в верхних двух этажах - темные. Но в нижнем этаже было очень оживленно. Была суббота, и лесорубы только что получили недельное жалованье. Ярко горели огни, дребезжал разбитый рояль, и раздавался громкий стук подкованных тяжелых сапог плясавших лесовиков. У стойки бара люди стояли в три ряда, а другие - менее веселого вида - были поглощены покером. Это был сомнительный ночлег для молодой матери с ребенком. Я вышел из отеля и пошел дальше по дороге, где увидел высокий забор, который, очевидно, окружал чье-то имение. У ворот было что-то вроде сторожки или конторы, и толпа из пятнадцати или двадцати мрачных личностей дожидалась получки, которую им выдавали через окошечко. После того, как они кончили свои дела, я подошел и объяснил свою просьбу. Молодой служащий попросил меня зайти и подождать, сказав, что он узнает, что можно для меня сделать. Через несколько минут он вернулся и сказал, чтобы я привел свою семью, что мистер С. о нас позаботится. Я поспешил к маленькой группе, грустно сидевшей на куче чемоданов, с вестью, что нас пригласил в гости крупный промышленник.
