Поп как был голый, так и вскочил в короб и улегся в саже. А муж идет в избу да ругается:
— Что ты, мать твою разэдак, дверь долго не отворяешь?
Подошел к столу, выпил водки стакан и закусил; вышел потом из избы и опять спрятался, а жена поскорей на улицу и села под окошечком. Едет мимо дьякон. С ним то же случилось. Как застучал муж, дьякон, раздетый догола, чебурах в короб с сажею и прямо попал на попа.
— Кто тут?
— Это я, — говорит поп шепотом. — А ты, свет, кто?
— Я, батюшка, дьякон.
— Да как ты сюда попал?
— А ты, батюшка, как?
— Уж молчи, чтоб хозяин не услыхал, а то беда будет!
Потом таким же образом заманила к себе хозяйка и дьячка.
Очутился и он в коробе с сажей, ощупал руками попа и дьякона:
— Кто здесь?
— Это мы, я и отец дьякон, — говорит поп, — а ты, кажись, дьячок?
— Точно так, батюшка!
Наконец, пошла хозяйка на улицу и звонаря заманила. Звонарь только разделся, как раздался шум и стук; он бултых в короб:
— Кто тут?
— Это я, свет, с отцом дьяконом и дьячком, а ты, кажись, звонарь?
— Так точно, батюшка!
— Ну, свет, теперь весь причет церковный собрался!
Муж вошел и говорит жене:
— Нет ли у нас сажи продажной? Спрашивают, купить хотят.
— Пожалуй, продавай, — говорит жена, — на полатях целой короб стоит.
Взял он его с батраком, взвалил этот короб на телегу, и повезли по большой дороге. Едет барин.
— Сворачивай! — кричит во всю глотку.
— Нельзя, у меня черти на возу!
— А покажи, — говорит барин.
— Дай пятьсот рублей.
— Что так дорого?
— Да коли открою короб, только и видели их — сейчас уйдут!
Дал ему барин пятьсот рублей; как открыл он короб — как повыскочил оттуда весь причет церковный да во всю прыть бежать — настоящие черти, измазанные да черные!
Жил поп, содержал на большой дороге постоялый двор. Идучи с заработков, заходили к нему ночевать и обедать всякие мужики. Вот разговорился раз поп с одним парнем:
— Что, свет, хороша ль работа была? Много ль денег заработал?
— Сот пяток несу домой.
— Это доброе дело, свет! Давай-ка с тобой поспорим да об заклад побьемся на эти пять сотен: коли выиграешь, будет у тебя целая тысяча.
— О чем нам с тобой спорить-то?
— А вот что: живи у меня сутки, пей, ешь, что твоей душе угодно, только до ветру не ходи; вытерпишь — твое счастье, а не вытерпишь — мое!
— Изволь, батька!
И ударились об заклад. Поп сейчас поставил на стол всякого кушанья и вина; парень давай уписывать, нажрался и напился до того, что вздохнуть невмоготу. Запер его поп в особую горницу. Только дня еще не прошло, а мужику захотелось срать — невтерпеж пришло.
— Что делать, — говорит он попу, — отопри, батька, проспорил!
Поп обобрал с него деньги и отпустил домой начистоту. Понравилось попу огребать денежки, надул еще двух-трех мужиков таким же манером. Прошел о нем слух по деревням и селам, и выискался один хватюга[88]. Шел он домой с работы, а денег у него в мошне-то меньше гроша. Пришел к попу ночевать.
— Откуда идешь? — спрашивает поп.
— В работниках жил, теперь иду домой.
— А много ль денег домой несешь?
— Тысячи полторы будет.
Поп как услышал, чуть не подскочил от радости.
— Давай, — говорит, — об заклад биться. Ешь и пей ты у меня, что душе угодно, только до ветру не ходи целые сутки. Вытерпишь — я плачу тебе полторы тысячи, а не вытерпишь — ты мне заплатишь. Хочешь?
— Давай, батька!
Уселся мужик и давай угощаться: поп не успевает носить кушаньев да вина подливать — так все и прибирает. Нажрался, напился и спать повалился. Поп его и запер накрепко. Ночью проснулся мужик, и так захотелось ему до ветру, что, кажись, последнюю калитку ломает — туго приходит! Мужик увидал: на гвозде висит большая попова шапка, снял ее, навалил в нее больше половины и опять повесил на стену, а сам улегся спать.
Прошли сутки, мужик давай стучать: «Отпирай, батько!» Поп отпер, осмотрел везде — нигде не видать насранного. Тут мужик и прижал попа: подавай денежки! Поп морщится, а делать нечего, заплатил ему деньги и спрашивает:
— Как тебя, проклятый, зовут-то? Николи тебя пущать не буду.
— Меня зовут Какофием, батько! — отвечал мужик; взял денежки и ушел.
Остался поп один и раздумал: жалко стало ему денег. «Пойду, с горя лошадей посмотрю». Схватил со стены шапку и напялил на голову; говно и потекло оттуда по голове на шею ему и на плечи. Поп еще пуще взбесился, выскочил на двор, сел верхом на лошадь и погнал по большой дороге, а навстречу ему извозчики едут. Поп и спрашивает:
— Не видали ль, ребята, Какофья?
— Батька, каков ты? Неча сказать, хорош! Кто тебя так славно изукрасил-то?
С тем поп и воротился.
Жили-были генерал да архиерей; случилось им быть на беседе. Стал генерал архиерея спрашивать:
— Ваше Преосвященство! Мы люди грешные, не можем без греха жить, не еть; а как же вы терпите, во всю жизнь не согрешите?
Архиерей отвечает:
— Пришлите ко мне за ответом завтра.
На другой день генерал и говорит своему лакею:
— Поди к архиерею, попроси у него ответа.
Лакей пришел к архиерею, доложил о нем послушник.
— Пусть постоит, — сказал архиерей.
Вот стоял лакей час, другой и третий — нет ответа. Просит послушника:
— Скажи опять Владыке.
— Пусть еще постоит! — отвечал архиерей.
Лакей долго стоял, не вытерпел — лег да тут же и заснул и проспал до утра. Поутру воротился к генералу и сказывает:
— Продержал до утра, а ответа никакого не дал.
— Опять, — говорит генерал, — сходи к нему да непременно попроси ответа.
Пошел лакей, приходит к архиерею, тот его позвал к себе в келыо и спрашивает:
— Ты вчера у меня стоял?
— Стоял.
— А потом лег и заснул?
— Лег да заснул.
— Ну, так и у меня х…й встанет — постоит, постоит, потом опустится и уснет. Так и скажи генералу.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был поп; жил он над рекою и содержал на ней перевоз. Приходит к реке один раз бурлак и кричит с другого берега:
— Эй, батька, перевези меня!
— А заплатишь, свет, за перевоз?
— Заплатил бы, да денег нету!
— А нету, так и перевозить не стану. — Доли перевезешь, батька, я покажу тебе за то смех и горе.
Поп задумался, захотелось ему увидать смех и горе. «Про что такое, — думает он себе, — говорил сейчас бурлак?» Вот он сел в лодку и поехал на тот берег, посадил с собой бурлака и перевез на свою сторону.
— Ну, батька, ворочай лодку вверх дном! — сказал бурлак.
Поп перевернул лодку вверх дном и ждет себе, что будет?
Бурлак вынул из порток свой молодецкий х…й и как ударит по дну — так лодка и развалилась надвое. Поп увидал такой — заправский х…й — и рассмеялся; а после как раздумался о своей расколотой лодке — так стало ему жалко, что даже заплакал с горя.
— Что доволен мною, батька? — спрашивает бурлак.
— Шут с тобой! Ступай куда идешь!
Бурлак простился с попом и пошел своей дорогой, а поп воротился домой. Только перешагнул через порог в избу — вспомнил о бурлаковом х…е и засмеялся, а там вздумал о лодке — и заплакал.
— Что, батька, с тобою сделалось? — спрашивает попадья.
— Ты не знаешь, матка, моего горя!
И сдуру рассказал ей обо всем, что с ним случилось. Как услыхала попадья про бурлака, сейчас напустилась на своего батьку:
— Ах ты, старой черт! Зачем ты его от себя отпустил! Зачем домой не привел? Вить это не бурлак, это мой брат родной! Верно, родители послали его нас с тобою проведать, а ты нет того, чтоб догадаться… запрягай-ка скорее лошадь да гони за ним, а то он, бедный, блудить станет и, пожалуй, домой воротится, нас не видавши. Я хоть на него, голубчика, посмотрю да про родителей расспрошу!
Поп запряг лошадь и погнал за мужиком; нагнал его и говорит:
— Послушай, добрый человек! Что ж ты мне не сказался: вить ты моей попадье родной брат. Как рассказал ей про твою удаль, она сейчас тебя признала и приказала тебя воротить.
Бурлак сейчас догадался, к чему дело клонится.
— Да, — говорит, — это правда: я твоей попадье родной брат, да тебя, батюшка, прежде никогда я не видал, а потому самому и признать тебя не умел!
Поп схватил его за руку и тащит на телегу:
— Садись, свет, садись! Поедем к нам. Мы с маткою, слава Богу, живем в довольствии и благополучии, есть чем тебя употчевать.
Привез бурлака; попадья сейчас выбежала к нему навстречу, бросилась бурлаку на шею и целует его.
— Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?
— По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.
— Ну и мы, братец, покудова Бог грехи терпит, живем помаленьку.
