редактировал революционную газету на монгольском языке Ярослав Гашек?
А потом мы ели пельмени на кухне моей иркутской квартиры. Ввалился
прилетевший из Братска молодой, долговязый, возбужденный Евгений Ев-
тушенко, с ним пришел веселый и шумный сумбур. Мы пили кедровую водку
под соленого омуля, бессвязно говорили все разом, а счастливый поэт, все
еще хмельной от таежного города, где впервые читал новую поэму, все по-
вторял, как на плотине откуда-то из-под облаков лилась теплая струйка на
его непокрытую голову, а когда он вскинул глаза, увидел над собой кабину
портального крана. Молодая крановщица на вытянутых руках держала ма-
лыша, пока тот испускал струю вниз на непокрытую голову поэта.
– Не хватает яслей! – горячился поэт. – Матери-одиночки берут детей с
собой на работу. Юра, Мирек, вы должны это увидеть!
Ганзелка взмолился:
– У нас большое желание посетить всех. Но мы пока не можем это сде-
лать, много работы, а нам еще хочется побывать дома. Мои дети меня,
наверное, забыли. Когда я в последний раз вернулся в Чехословакию, дочка
показала мне мою фотографию: «Смотри, дядя, этой мой папа!»
Поэт не унимался:
– А на станции Зима идите прямо к Дубининым… Леня, Неля, у вас есть
черемша?
– Знаете, чем отличается наша поездка по Советскому Союзу? Здесь у
нас не было ни одного выходного дня!
– Как, вы ни-ког-да не пробовали черемшу?! Леня, Неля, ну, где черем-
ша?
– Думаю, правильно делает иркутский градоначальник, когда сносит
старые заборы. У англичан говорят: чем выше забор, тем лучше соседи, но
это, может быть, правильно для капиталистического мира.
– Как это в доме нет черемши!?
– …При социализме должно быть меньше заборов, люди будут ближе
друг к другу. Заборы тоже часть бытия, которое определяет сознание.
– Юра, Мирек, вы должны нас понять. Мы, русские, как пенёк: все вы-
держим, когда нас бьют. . Ну, где черемша?!
Поэт жестикулирует рукой с браслетом на запястье, подаренным то ли
индейцами Амазонки, то ли эскимосами Аляски, и смотрит на всех поочеред-
но влюбленными глазами. Он обожает Ганзелку и Зикмунда, и город Ир-
кутск, и всю за окнами Сибирь, и весь огромный мир, который готов обнять,
прижать к груди своими длинными руками.
И в страшном сне тогда не представить было, что четыре года спустя,
даже раньше, Иржи Ганзелку и Мирослава Зикмунда в СССР назовут антисо-
ветчиками, чешскими националистами, ярыми врагами социализма, а Зик-
мунд, видя у ограды своего дома советские танки, задыхаясь от обиды, будет
кричать в микрофон подпольной радиостанции: «В эти трагические минуты
моей родины я, Мирослав Антонович, обращаюсь к вам, дорогие друзья – Во-
лодя, Толя, Таня, Женя, Валя, Виктор, Гаврила, Лидочка, Леня – все вы, бес-
численные наши друзья, которые нас встречали как родных и которым вы
верили. Я обращаюсь к вам с вопросом, верите ли вы, что мы, Мирослав Зик-
мунд и Юрий Ганзелка, что 14 миллионов чехов и словаков, которых вы все
называли самыми верными из всего социалистического лагеря, вы верите,
что мы – контрреволюционеры?. Я прошу тебя, мой хороший друг Женя Ев-
тушенко, не молчи!. » 34
Но это будет потом, а 17 мая 1964 года мы с Иржи Ганзелкой и Миро-
славом Зикмундом, с их спутниками – врачом Йозефом Корынтой и механи-
ком Мирославом Дриаком выехали из Иркутска; днем и ночью трясемся
сквозь тайгу в серебристых «Татрах-805», хмелея от восходов и закатов, и
подскакиваем на выбоинах дороги от Ангары до Енисея. В дороге все в ра-
дость – и встречи в почерневших притрактовых избах, и завтрак на обочине,
и разговоры по «токи-воки» с где-то отставшей второй машиной, и даже
коллективное извлечение гвоздя из спущенного колеса. А вечером так слад-
ко засыпать в кузове на гладком кожаном мате, укрыв курткой голову от ко-
маров, и слышать, как на остановке в таежном поселке Мирек отвечает мест-
ным газетчикам, любопытствующим, почему путешественники, изменив
своим правилам, взяли в путь пятого члена экспедиции, к тому же журнали-
ста.
– Очень просто, – говорил Мирек. – Все началось в Иркутске, в дождли-
вую ночь, когда он перелез через ограду, вломился в нашу гостиницу и гре-
мел на кухне посудой.
– Смотри, вылезло солнце, а мы еще собираемся, как это… как психи!
Чудные минуты тишины и покоя. Ганзелка устраивает чемодан, чтобы
на ходу больше не катался по кузову. Дверцы кабины распахнуты, слышны
пересвисты птиц. Можно свесить ноги в открытую дверцу, устроить на коле-
нях тетрадь и записать про «психи». Иржи услышал это слово от забайкаль-
ских геологов, и, как всякое новое слово, сразу ввел в лексикон.
Один из первых «психов» был Фред Юсфин, диспетчер Братской ГЭС.
Рыжий, вихрастый, он объявился в Иркутске, когда путешественники соби-
рались лететь на стройку. Дни были расписаны по минутам, а диспетчер
умолял непременно выступить на Падуне, в клубе «Глобус».
– Немаме ни минуты времени! – извинялись путешественники.
Фред достает из рюкзака афиши: «В гостях у “Глобуса” Иржи Ганзелка и
Мирослав Зикмунд. Три витка вокруг земли на “Татрах”… Афиши, говорит,
прибиты к соснам по всему городу.
Иржи изумляется:
– Из-за этого вы летели пятьсот километров?
– Напрямую четыреста семьдесят, – отвечал Фред.
В клубе «Глобус» на Падуне путешественники сидели за столом на
сцене, а в зале восемьсот пар глаз, устремленных на них. Для большинства
они были первые в жизни иностранцы.
– Что в Советском Союзе произвело на вас самое большое впечатление?
– Нас поражают не отдельные факты, а огромный размах вашего строи-
тельства и его блестящие результаты. У вас масса талантливых людей. Раз-
буженные таланты – вот самое яркое впечатление. Это подтверждается вез-
де, где бы мы ни были.
– С кем из интересных людей вы встречались?
– В вашей стране встреча с человеком неинтересным – исключение, по-
этому назвать всех трудно.
– Чем отличается ваша поездка по Советскому Союзу?
– У нас не было ни одного выходного дня.
– Когда закончится это ваше заграничное путешествие?
– Оно окончилось, когда пароход «Серго Орджоникидзе» доставил нас
из Японии на советский Дальний Восток. Здесь мы дома.
– Влюблялись ли вы во время путешествия?
Зал взрывается хохотом.
– Поскольку Мирек, отвечая на предыдущий вопрос, не выдержал ре-
гламент, я коротко отвечу – да!
Ганзелка и Зикмунд чувствуют затруднения, только встречая функцио-
неров. Дежурные заискивания чиновников, их назойливые тосты «за друж-
бу» в очевидном разладе с их цепкими взглядами; они говорят все, кроме
правды. Только человек, знающий изнутри заведенный порядок вещей,
представляет, как после прощания с путешественниками они будут спешно
докладывать по инстанции, что заметили подозрительного. Официально по-
ездка проходит под патронажем Академии наук СССР, в республиках и обла-
стях сотрудники Академии не оставляют путешественников ни на шаг и
шлют отчеты руководству ЦК КПСС, Комитету государственной безопасно-
сти, Генеральному штабу Вооруженных сил СССР… Когда путешественников
в Москве познакомят с Брежневым, в ту осень сменившим Хрущева, тот им
простодушно скажет: «Мне известны все разговоры, которые вы вели от
Владивостока до Москвы» 35.
Миновав угольные разрезы Черемхова, по пути к городу Зиме сворачи-
ваем в рабочий поселок Забитуй, ищем Александра Герасимовича Нестерова,
штабс-капитана Белой армии, потом заместителя главнокомандующего вой-
сками Политцентра в Сибири. 20 января 1920 года на станции Иркутск в
охраняемом чехами («белочехами») поезде, следовавшем во Владивосток,
Нестеров руководил арестом адмирала А.В.Колчака и председателя прави-
тельства В.Н.Пепеляева. Трудно было в это поверить, увидев Александра Ге-
расимовича, теперь сухонького старичка, начальника поселковой жилищно-
коммунальной конторы. А тогда он, двадцатитрехлетний, вслед за дежурным
чешским офицером 6-го чехословацкого полка Боровичкой со своими солда-
тами входил в вагон поезда, над которым флаги стран Антанты, и направ-
лялся в купе Колчака.
По словам Нестерова, Колчак сидел на диване рядом с Анной Васильев-
ной Тимиревой, вокруг стояли офицеры. Боровичка сообщил о передаче ад-
мирала местным властям и попросил приготовить вещи. Анна Тимирева
сжимала руки адмирала, успокаивая. Попросили выйти Колчака и Пепеляева,
арестовывать Тимиреву не собирались, но она сама спустилась вслед за ад-
