Бальзамо махнул рукой, и из фиакра вышел лакей в королевской ливрее.
– Этот славный малый служит в королевских конюшнях, он узнал мадмуазель, потому что отвозил вас однажды из Ла Мюэт в ваш особняк. Мадмуазель обязана этой счастливой встречей своей необычайной красоте. Я приказал посадить ее в фиакр рядом со мной и вот теперь имею честь вам доставить со всем моим почтением мадмуазель де Таверне менее пострадавшей, чем вы ожидали.
Он почтительно передал девушку на руки барону и Николь.
Барон впервые ощутил на глазах слезы и, подивившись своей чувствительности, не стал их скрывать. Филипп подал здоровую руку Бальзамо.
– Сударь! – обратился барон к Бальзамо. – Вы знаете мой адрес, знаете, как меня зовут. Прошу вас пройти в дом, где бы я мог поблагодарить вас за оказанную нам услугу.
– Я лишь исполнил долг, сударь, – отвечал Бальзамо. – И потом, вы в свое время оказали мне гостеприимство.
Поклонившись, он пошел прочь, не отвечая на приглашение барона зайти в дом.
Обернувшись, он прибавил:
– Прошу прощения, я забыл оставить вам точный адрес маркизы де Савиньи; она живет в своем особняке на улице Сент-Оноре, рядом с Фейан. Я вам сообщаю это на тот случай, если мадмуазель де Таверне сочтет своим долгом нанести ей визит.
В его объяснениях, во всех этих подробностях, в нагромождении доказательств Филипп, да и барон чувствовали любезность, глубоко их тронувшую.
– Сударь, – заметил барон, – моя дочь обязана вам жизнью.
– Я знаю это, сударь, я счастлив и горд этой мыслью, – сказал Бальзамо.
На этот раз Бальзамо в сопровождении Контуа, отказавшегося от вознаграждения Филиппа, сел в фиакр и уехал.
Почти в ту же секунду Андре открыла глаза, будто приходя в себя с отъездом Бальзамо.
Некоторое время она не могла говорить, ничего не слышала и поводила вокруг испуганными глазами.
– Боже мой! Боже мой! – прошептал Филипп. – Неужто Господь вернул нам ее только наполовину? Уж не сошла ли она с ума?
Казалось, Андре поняла его слова и покачала головой. Однако она по-прежнему не произносила ни слова и будто находилась во власти сильнейшего возбуждения.
Она стояла возле скамейки и указывала рукой в ту сторону, где исчез Бальзамо.
– Довольно! Этому должен когда-нибудь наступить конец. Помоги сестре войти в дом, Филипп.
Молодой человек подхватил Андре здоровой рукой. Другой рукой девушка оперлась на Николь. Андре двигалась, словно во сне. Так они вошли в дом и добрались до своего павильона.
Только здесь к ней вернулся дар речи.
– Филипп!.. Отец! – проговорила она.
– Она нас узнает, она нас узнает! – вскричал Филипп.
– Конечно, узнаю! Господи! Что же это было?
Андре закрыла глаза, но на сей раз не потому, что потеряла сознание, а засыпая спокойным сном.
Николь, оставшись наедине с Андре, раздела ее и уложила в постель.
Вернувшись к себе, Филипп увидел врача: предупредительный Ла Бри сбегал за ним, как только нашлась Андре.
Доктор осмотрел руку Филиппа. Перелома не было, рука была только вывихнута. Доктор сильно надавил на руку и вернул плечо в первоначальное положение.
Беспокоясь за сестру, Филипп пригласил врача к постели Андре.
Доктор пощупал у девушки пульс, послушал ее и улыбнулся.
– Ваша сестра спит спокойно и безмятежно, как ребенок, – сказал он. – Пусть она спит, шевалье, ей ничего больше не нужно.
А барон, едва убедившись в том, что его дети живы, заснул крепким сном.
Глава 37.
ГОСПОДИН ДЕ ЖЮСЬЕ
Давайте еще раз перенесемся в дом на улице Платриер, куда де Сартин посылал своего агента. Мы увидим там утром 31 мая Жильбера, лежащего на матрасе в комнате Терезы, а вокруг него – Терезу, Руссо и их многочисленных соседей, с ужасом наблюдающих за тем, каковы могут быть последствия большого праздника, от которого еще не оправился Париж.
Бледный, окровавленный Жильбер открыл глаза. Едва придя в себя, он приподнялся и попытался оглядеться, полагая, что все еще находится на площади Людовика XV.
Тревога сменилась на его лице радостью. Затем грусть опять затмила радость.
– Вам больно. Друг мой? – спросил Руссо, ласково взяв его за руку.
– Кому я обязан спасением? – проговорил Жильбер. – Кто вспомнил обо мне, одиноком страннике в этом мире?
– Вас спасло то, что вы были еще живы. О вас вспомнил Тот, кто думает о всех нас.
– Все-таки это неосторожно – разгуливать в такой толпе, – проворчала Тереза.
– Да, да, неосторожно, – хором стали поддакивать соседки.
– Как можно быть неосторожным там, где не ожидаешь опасности? А как можно предвидеть опасность, отправляясь поглазеть на фейерверк? Если в этом случае угрожает опасность, это не значит, что человек неосторожен, это говорит о том, что он несчастен. Вот мы рассуждаем об этом, а разве мы не поступили бы так же?
Жильбер огляделся и, заметив, что он лежит в комнате Руссо, хотел было заговорить.
Но в эту минуту кровь пошла у него горлом и носом, и он потерял сознание.
Руссо был предупрежден хирургом с площади Людовика XV, поэтому нисколько не растерялся. Он ожидал такого исхода, и сейчас уложил больного на голый матрас без простыней.
– А теперь можете уложить бедного мальчика в постель, – сказал он Терезе.
– Куда же это?
– Да сюда, на мою кровать.
Жильбер все слышал; крайняя слабость мешала ему немедля ответить, однако он сделал над собою усилие и, открыв глаза, проговорил:
– Нет, нет! Наверху!
– Вы хотите вернуться в свою комнату?
– Да, да, пожалуйста.
Он ответил скорее взглядом, нежели губами. На его желание повлияло воспоминание более сильное, нежели его страдание, способное, казалось, победить даже его разум.
Руссо, будучи натурой весьма чувствительной, вероятно, понял его.
– Хорошо, дитя мое, мы перенесем вас наверх. Он не хочет нас стеснять, – сказал он Терезе; Тереза от души одобряла такое решение.
Итак, было решено, что Жильбер сию минуту будет перенесен на чердак, раз он этого требует.
После обеда Руссо пришел навестить своего ученика и провел возле него время, которое он убивал обыкновенно, перебирая любимые растения; молодому человеку стало немного лучше, и он тихим, тусклым голосом рассказывал о подробностях катастрофы.
Он не сказал, почему пошел смотреть фейерверк; он говорил, что на площадь Людовика XV его привело любопытство.
Руссо не мог заподозрить его в скрытности, ведь он не был колдуном. Вот почему он не выразил Жильберу удивления и довольствовался его ответами. Он посоветовал ему только не вставать с постели. Не стал он ему рассказывать и о найденном в его руке клочке материи, за который ухватился Филипп.
Однако этот разговор обоим собеседникам казался интересным и правдивым, они увлеклись им настолько, что не слыхали шагов Терезы на лестнице – Жак! – окликнула она мужа. – Жак!
– Ну, что там такое?
– Наверное, теперь и ко мне пришел какой-нибудь принц, – слабо улыбаясь, прошептал Жильбер.
– Жак! – опять закричала Тереза, продолжая подниматься по лестнице.
– Что тебе от меня нужно? Тереза появилась на пороге.
– Внизу ждет господин де Жюсье, – сообщила она. – Он узнал, что вас видели ночью на площади, и пришел спросить, не ранены ли вы.
– Милый Жюсье! – воскликнул Руссо. – Превосходный человек, как, впрочем, и все, кто по доброй воле или по необходимости близок к природе – источнику всего доброго! Сохраняйте спокойствие, не двигайтесь, Жильбер, я сейчас вернусь.
– Благодарю, – проговорил молодой человек.
Руссо вышел.
Однако едва он покинул чердак, как Жильбер, собравшись с силами, приподнялся и пополз к слуховому оконцу, откуда было видно окно Андре.
Молодому человеку, совершенно обессиленному и ничего не соображавшему, было довольно трудно взобраться на табурет и приподнять решетку окна, а потом опереться на гребень крыши Однако Жильберу это удалось проделать, но, оказавшись в этом положении, он почувствовал, что свет померк у него в глазах, руки задрожали, кровь подступила к горлу, и он рухнул на пол.
В эту минуту дверь чердака опять распахнулась, и вошел Жан-Жак, пропуская вперед г-на де Жюсье и рассыпаясь в любезностях.
– Будьте осторожны, дорогой мой! Здесь нагнитесь… Еще шаг вот сюда, – говорил Руссо. – Да, черт возьми, мы не во дворце.
– Благодарю вас, у меня отличное зрение и крепкие ноги, – отвечал ботаник.
– А вас пришли навестить, Жильбер, – проговорил Руссо, поворачиваясь к постели. – Господи! Где же он? Он поднялся, несчастный!
Обратив внимание на раскрытую раму, Руссо стал по-отечески журить молодого человека.
Жильбер с трудом поднялся и едва слышно пролепетал:
– Мне нужно было побольше воздуху… Ругать его было совершенно невозможно, его лицо исказилось от боли.
– Здесь в самом деле ужасно жарко, – вмешался де Жюсье. – Ну, молодой человек, давайте послушаем пульс, я тоже врач.
– Да еще лучше многих других, – прибавил Руссо, – он лечит не только тело, но и душу.
