— Я не так выразилась. Бриджи выглядят, будто их сняли с пугала. А ты совсем на него не похожа.
Но слово не воробей. Утрата, как раз погрузившая большой серебряный черпак в блюдо с овсянкой, так и осталась стоять с опущенной головой.
— Это бриджи Труди, — пояснила бабушка. — Как я понимаю, девочке больше не годятся ее собственные брюки для верховой езды.
Дедушка оторвал взгляд от «Таймс».
— Мне кажется, Утрате требуется гораздо больше, чем одно или два платья, о которых мы вчера говорили. Где Труди берет свою одежду для верховой езды?
— Ей шьют на заказ. Кажется, у Гарольда Симпкинса, — произнесла Аликс.
— Прекрасно. Пусть он придет, снимет мерку с Утраты и сошьет все, что ей требуется. Я не потерплю, чтобы она носилась по округе в бриджах, которые с нее спадают. Люди станут судачить.
Давнишняя дедушкина поговорка — шутливая, конечно, поскольку его мало тревожило, что говорят соседи о нем и его семье, в то время как бабушка, напротив, придавала огромное значение тому, о чем будут судачить люди. Разумеется, ее не беспокоило их мнение, но привлекать к себе внимание, в любой форме, — проявление дурного тона и свидетельство недостатка манер.
— Многие люди покупают бриджи в «Партриджиз», — сказала Утрата, поднимая голову от тарелки с кашей. — Я бы тоже там купила. Это вышло бы быстрее.
— Готовые? — вскинула брови бабушка.
— Они могут оказаться не такими удобными, — заметила Аликс. — Бриджи должны идеально подходить для езды.
— Я знаю. Просто не хочу, чтобы кто-нибудь суетился по этому поводу.
— Мы уже постановили, что твой гардероб нуждается в тщательном пересмотре, — сказал дедушка. — Поезжай в какой-нибудь модный магазин и купи все, что требуется. Счет вели прислать мне.
— Утрата одна поедет по магазинам? Об этом не может быть речи!
— Я не предлагаю ей ехать одной. Ее может сопровождать Аликс.
Бабушкино лицо превратилось в маску с жесткой линией вместо рта.
— Она не имеет никакого представления о том, что приличествует.
Аликс подавила готовое сорваться с губ возражение и промолвила равнодушным тоном:
— Если мы говорим о покупке готовой одежды, то думаю, речь должна идти не о том, что приличествует или нет, а скорее о том, чтобы найти вещь нужной длины — ведь Утрата так вытянулась. Счастливица, — добавила она, желая сгладить впечатление от своего неудачного замечания насчет пугала. — Очень многие наряды на высоких выглядят гораздо лучше.
— Аликс права, — проговорил дедушка. — Полагаю, ничего не остается, как настроиться на долгое, утомительное скитание из одного магазина в другой. Придется отправиться в Манчестер — вам не найти ничего подходящего ближе. Ты же не захочешь ехать в Манчестер, Каролин? Не в это время года, во всяком случае.
Тут он ее подловил. Бабушка не выносила толпу, а большой город, наводненный рождественскими покупателями, — это ад. Аликс отошла от стола и двинулась вдоль буфета, где были расставлены кушанья восхитительного, как обычно, завтрака, и стала приподнимать крышки с блюд. Сколько шума из-за того, что школьница выросла из одежды. Аликс наполнила тарелку беконом, яичницей, сосисками, помидорами и грибами. Она вдруг осознала, что давно не чувствовала себя такой голодной.
— Бесспорно, солидная порция, — прокомментировала бабушка, когда девушка села за стол и развернула перед собой салфетку.
— Чай или кофе, мисс Аликс? — осведомилась горничная, стоя сбоку от нее и держа в одной руке тяжелый серебряный чайник, а в другой — кофейник.
— Кофе, пожалуйста, Фиби. И побольше сливок, если после Утраты что-нибудь осталось.
Утрата закончила сдабривать кашу сливками и пальцем подхватила падающую каплю с носика сливочника, перед тем как передать его Аликс.
— Я потом опять возьму.
— Ты уже взяла довольно, Утрата, — немедленно отреагировала бабушка. — Испортишь себе цвет лица.
— Что там портить? — вздохнула Утрата. — Я слышала, наша мама была очень красивая и шикарная. Няня однажды сказала мне, что она выглядела точно картинка из «Вог».
— Хелена была элегантная женщина! — откликнулся дедушка из-за газеты. — Она не скупилась на хорошую одежду, а Невилл любил, чтобы она выглядела как можно лучше. «Купи себе что-нибудь красивое», — говорил он, и она так и поступала. Не только одежду, но и украшения. Он подарил ей несколько великолепных ювелирных изделий, и когда она их надевала, было на что полюбоваться.
— Хелена была замужняя женщина, — холодно произнесла бабушка. — И американка вдобавок.
Замужняя — хорошо, американка — плохо, перевела для себя Аликс.
— Будь добра, Аликс, передай варенье. Кстати, Утрата, ты уверена, что тебе нужны еще и тосты?
— Да, — ответила Утрата, намазывая ломтик толстым слоем масла. — Мне нужно запастись силами для прогулки по холоду. А не то я испущу дух от переохлаждения и на льду обнаружат мой хладный труп с интересной бледностью.
В сапогах, теплых куртках и шерстяных шапках Аликс и Эдвин вышли из дому, таща за собой большие санки, принадлежавшие еще их дедушке, когда тот был мальчишкой, и полозья у них были затейливо выгнуты, по тогдашней моде.
— Давай пойдем в нижний фруктовый сад? — предложила Аликс. — Туда, где он круто спускается к самому озеру, — там всегда прекрасное скольжение.
— Сначала попрактикуемся где попроще, — сказал Эдвин. — Без тренировки нам будет трудно кататься. Ты когда в последний раз каталась на санях? В саду нам придется следить, чтобы не врезаться в дерево. К тому же все удовольствие в том, чтобы выскочить на лед, а там мы можем вымокнуть — это как раз место, где в озеро впадает ручей.
— Тогда на поляну Язычников. — Аликс подсунула руку ему под мышку и переплела с его рукой, и они побрели по снегу в молчании, а за ними по насту гладко катились санки.
— Что происходит, Лекси? — вскоре спросил Эдвин, заботливо посмотрев на нее. — Я слышал, ты порвала с Джоном. Это правда? Ты ничего не сообщала, а мне не хотелось совать нос в чужие дела. Ты такая колючка.
Она нежно и с благодарностью сжала его руку.
— Любовь — дьявольская штука, не находишь, Эдвин? К ней стремишься, а потом, когда все идет вкось, нет ничего мучительнее.
— Неужели все оказалось настолько вкось?
— Видишь ли, он занимался моим моральным совершенствованием, а потом и вовсе меня бросил. Джона никогда не радовала наша связь, она оскорбляла его нравственное чувство. Ему казалось, что чистота его души пятнается.
— О Боже! Почему же он на тебе не женился в таком случае?
— Мы почти собрались, были неофициально помолвлены, однако Джон твердил, что брак — таинство, священные узы на всю жизнь, соединяющие душу и тело — здесь и в ином мире. В общем, старомодная, замшелая чушь. Понятно, что он не мог заставить себя сделать решительный шаг, коль скоро видел в браке священное таинство, а не просто объявление в «Таймс», визитку и цилиндр, и то, что жених и невеста отныне мистер и миссис такие-то, прилагающие некие усилия, чтобы жить вместе долго и счастливо, как заведено у людей. Естественно, он нервничал: что произойдет с его бессмертной душой, если все пойдет неудачно? Что, похоже, часто случается с браками. Но я знаю, все это к лучшему: мы были бы несчастливы втроем.
— Втроем? — Эдвин резко остановился и, шокированный, посмотрел с высоты своего роста на сестру-близнеца. — Аликс, что ты хочешь сказать?
— Только то, что в этом браке нас было бы трое. Он, я и его совесть. Видишь ли, нам действительно было бы тесно в одной супружеской постели.
— И совесть терзала его так сильно, что он тебя бросил?
— Да, ради девственного создания, воплощенного совершенства. Мне с ней не потягаться, никаких шансов.
— Кто-то из знакомых?
Она усмехнулась:
— Пресвятая Дева Мария, идиот! Он принял духовный сан, пошел в монахи.
— Боже милостивый! — изумился Эдвин. — По-моему, я никогда не встречал человека, который хотел бы стать монахом. Католическим? Хорошо, что ты держала его подальше от бабушки, — знаешь ведь, как она относится к римским католикам. Что ж, будем надеяться, что углубленное погружение в собственную совесть сделает его воистину несчастным. Он тебя недостоин. И я рад, что увидел подоплеку последующего неприглядного периода твоей жизни. Это ведь была реакция на обращение Джона к возвышенному?
— Отчасти. Я вообще немного сорвалась с катушек. Давай забудем, мне до сих пор противно об этом думать. Лучше давай поговорим о тебе. Как твоя личная жизнь?
— Никудышная. — Эдвин нагнулся и, набрав две пригоршни снега, скатал шарик.
Аликс слепила другой шарик и сказала:
— Ты делай туловище, а я — голову.
Эдвин нагреб приличную кучу снега и, похлопывая по ней, соорудил подобие человеческой фигуры. Аликс сосредоточилась на голове и приделала снеговику грушеобразный нос.
