представителей фрейдистской школы, включая ее основателя, свидетельство знаменательного избавления от фатальности семейной ситуации? Комплекс отца, отстаиваемый с таким упрямством и чрезмерной чувствительностью, представляет собой неверно понятую религиозную функцию, тот же мистицизм, выраженный сквозь призму биологических и семейных отношений. Что же касается фрейдовской концепции «супер-эго» (Сверх-Я), то в ней я вижу попытку тайком протащить освященный веками образ Иеговы в психологическую теорию. Со своей стороны, я предпочитаю называть вещи теми именами, под которыми они были известны всегда.
Нельзя пытаться повернуть колесо истории вспять, как нельзя отрицать движение человека к духовной жизни, начавшееся с первобытных обрядов посвящения. Для науки допустимо разделять области своих исследований и оперировать ограниченными гипотезами, ибо только так она и должна функционировать; но человеческая психика не может быть фрагментирована подобным образом. Это единое целое, которое охватывает сознание и является его матерью. Научное мышление, будучи лишь одной из функций психики, никогда не сможет исчерпать всех ее возможностей. Психотерапевт не должен позволять патологии искажать его ви́дение; не следует забывать, что больной разум – это человеческий разум и что, несмотря на свой недуг, он бессознательно разделяет всю психическую жизнь, свойственную человеку. Необходимо признать, что эго больно́ именно потому, что отрезано от целого и утратило свою связь не только с человечеством, но и с духом. Эго воистину есть «средоточие страха», как пишет Фрейд в «Я и Оно», но только до тех пор, пока оно не вернется к своим «отцу» и «матери». Фрейд спотыкается о вопрос Никодима: «Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (Иоанн, 3:4). История повторяется, ибо – если сравнивать малое с великим – этот вопрос вновь возникает сегодня в виде внутренних распрей, раздирающих современную психологию.
На протяжении тысячелетий обряды посвящения учили возрождению от духа, и все же, как ни странно, человек снова и снова забывает о смысле божественной прокреации. Хотя подобная забывчивость может быть плохим свидетельством силы духа, наказание за непонимание – невротическое разложение, озлобленность, атрофия и стерильность. Легко изгнать духа за дверь, но тогда пища теряет свой вкус – соль земли. К счастью, убедительное доказательство того, что дух всегда восстанавливает свою силу, кроется в том, что учение о посвящениях передается из поколения в поколение. Снова и снова находятся люди, которые понимают, что значит «Бог есть отец наш». Равновесие плоти и духа не утрачено миром навсегда.
Расхождения между Фрейдом и мной восходят к принципиальным различиям в наших базовых допущениях. Допущения неизбежны, а потому глупо притворяться, будто их нет у нас. Вот почему я предпочел осветить здесь фундаментальные вопросы; на их основе легче понять многочисленные различия между взглядами Фрейда и моими собственными.
В настоящее время существует единство в убеждении, согласно которому неврозы являются функциональными психическими нарушениями, и, следовательно, лечить их надлежит психическими же воздействиями. Если, однако, речь заходит о структуре неврозов и принципах их терапии, то здесь от единства не остается и следа, и мы должны признать, что до сего дня не существует полностью удовлетворительного понимания ни сущности неврозов, ни принципов их терапии. Особенно известны в этом отношении два течения или школы, но этим отнюдь не исчерпывается число существующих, при этом весьма разнообразных мнений. Среди нас достаточно, так сказать, беспартийных, которые в гуще сталкивающихся противоречивых мнений отстаивают свое понимание проблемы. Захоти мы набросать всеобъемлющую картину этого разнообразия, нам пришлось бы собрать для этого на нашей палитре всю радугу со всеми ее цветовыми градациями. Будь это в моей власти, мне доставило бы большое удовольствие создать такое полотно, ибо обобщающее видение множества мнений всегда было моей основной потребностью. Эти мнения вообще не могли бы возникнуть и даже обрести стойких последователей, если бы они не соответствовали некой особой психологии, некоему особому темпераменту, некоему – более или менее широко – признанному основополагающему психическому факту. Исключая и отбрасывая одно такое мнение как заведомо ошибочное и безнравственное и тем самым отвергнем и этот особый темперамент – или этот особый основополагающий факт – как досадное недоразумение, мы полностью перечеркиваем собственный эксперимент. Открытие, сделанное Фрейдом с его каузальной сексуальной теорией неврозов и его взглядом, согласно которому события психической жизни, по существу, вращаются вокруг детских влечений и их удовлетворения, должно научить психологов тому, что такой образ мышления и чувствования встречает достаточно широкое признание и расположение, то есть соответствует духовному течению, каковое, независимо от теории Фрейда, стало весьма заметным, как коллективно-психологическое явление, также и в других местах и в других умах, в иных обстоятельствах и формах. С одной стороны, я вспоминаю работы Хэвлока Эллиса и Огюста Фореля [22], а также составителей «Anthropophyteia» [23] («Антропофитии»), а кроме того, сексуальные эксперименты поствикторианской эпохи в англосаксонских странах, а также широкое обсуждение половых вопросов в так называемой изящной литературе, начатое французскими реалистами. Фрейд – один из провозвестников того факта современной душевной жизни, что обладает особой историей; этот факт мы по понятным причинам не будем рассматривать здесь подробно.
Одобрение, какого, подобно Фрейду, удостоился и Адлер [24] по ту и эту стороны Атлантики, указывает на тот непреложный факт, что основанное на неполноценности тщеславие, выступающее в качестве сути и обоснования объяснений, сделало их понятными и ясными великому множеству людей. Бесспорно, что этот взгляд охватывает и те состояния душевной жизни, с которыми фрейдистское понимание не в состоянии справиться. Мне нет нужды подробно распространяться о том, какие коллективно-психологические и социальные условия поддерживают воззрения Адлера и служат для них теоретическим основанием. Это и так достаточно очевидно.
С моей стороны было бы непростительной ошибкой не замечать правоту воззрений как Фрейда, так и Адлера, но столь же непростительно было бы принимать какое-либо из них за единственную непререкаемую истину. Оба взгляда соответствуют психической реальности. Но на практике имеют место случаи, когда по главным обстоятельствам их можно представить и объяснить наилучшим образом, пользуясь другой теорией.
Я не могу обвинить ни одного из этих авторов в фундаментальном заблуждении; наоборот, я всей душой стремлюсь применять обе гипотезы и в целом признаю их относительную справедливость. Мне никогда не пришло бы в голову размежеваться с Фрейдом, если бы я не столкнулся с фактами, вынудившими меня видоизменить теоретический подход. То же самое касается и моего отношения к воззрениям Адлера.
После сказанного выше мне едва ли стоит подчеркивать, что истинность моих собственных воззрений я воспринимаю столь же относительно;
