В час к нему заглянула ночная сестра, но он притворился спящим. Когда она закрыла за собой дверь, Залаченко с большим трудом сел, свесил ноги с кровати и долго сидел неподвижно, проверяя, не кружится ли голова. Потом осторожно поставил левую ногу на пол. К счастью, удар топора пришелся на правую, ранее уже поврежденную, ногу. Он потянулся за протезом, находившимся в шкафчике возле кровати, и прикрепил его к обрубку ноги. Затем встал. Стоя на левой, здоровой ноге, он опустил на пол правую, но, едва он попытался на нее опереться, ногу пронзила страшная боль.
Залаченко стиснул зубы и сделал шаг. Ему не хватало его костылей, но он не сомневался, что больница вскоре его ими снабдит. Опираясь о стену, он доковылял до двери. На это ушло несколько минут, и после каждого шага ему приходилось останавливаться и пережидать, пока боль немного утихнет.
Стоя на одной ноге, он немного приоткрыл дверь и выглянул в коридор, никого не увидел и высунул голову подальше. Слева доносились тихие голоса, и он повернул голову. Комната, где сидели ночные сестры, располагалась метрах в двадцати по другую сторону коридора.
Он повернулся направо и увидел в конце коридора выход.
Еще днем он справился о состоянии Лисбет Саландер – все‑таки она приходилась ему дочерью. Персоналу явно были даны инструкции не обсуждать пациентов, и сестра лишь коротко ответила, что состояние пациентки стабильно. Однако при этом она машинально бросила беглый взгляд в левую сторону коридора.
Лисбет Саландер явно находится в какой‑то из палат между его собственной палатой и комнатой медсестер.
Залаченко осторожно закрыл дверь, доковылял до кровати и отстегнул протез. Когда он наконец скользнул под одеяло, пот лил с него градом.
*
Инспектор уголовной полиции Йеркер Хольмберг вернулся в Стокгольм в воскресенье к обеду – усталый, голодный и почти без сил. Он доехал на метро до здания суда, добрался до полицейского управления на Бергсгатан и прошел прямо в кабинет Яна Бублански. Соня Мудиг и Курт Свенссон уже прибыли. Бублански созвал совещание прямо в воскресенье, поскольку знал, что руководитель предварительного следствия Рихард Экстрём занят в это время в другом месте.
– Спасибо, что пришли, – сказал Бублански. – Думаю, нам самое время спокойно поговорить, чтобы попробовать разобраться в этой жуткой истории. Йеркер, у тебя есть какие‑нибудь новости?
– Только то, что я уже рассказал по телефону. Залаченко не сдвинулся ни на миллиметр. Он ни в чем не повинен и ничем не может помочь. Только вот…
– Да?
– Соня, ты была права. Он один из самых отвратительных людей, каких мне доводилось встречать. Звучит, конечно, нелепо. Полицейский не должен так выражаться, но в этой его способности все просчитывать кроется нечто зловещее.
– О'кей, – кашлянул Бублански. – Что нам известно? Соня?
Она усмехнулась.
– Этот раунд остался за частными детективами. Я не смогла обнаружить Залаченко ни в одном официальном регистре, в то время как Карл Аксель Бодин родился в сорок втором году в Уддевалле. Его родителями были Марианн и Георг Бодин. Они реально существовали, но погибли в катастрофе в сорок шестом году. Карл Аксель Бодин воспитывался у дяди, в Норвегии. Следовательно, о нем не имеется никаких сведений вплоть до семидесятых годов, когда он вернулся домой, в Швецию. Историю Микаэля Блумквиста о том, что он беглый агент ГРУ из России, проверить, похоже, нельзя, но я склонна верить, что Блумквист прав.
– И что это означает?
– Его явно снабдили фальшивыми документами. И тут не могло обойтись без милостивого согласия властей.
– Значит, СЭПО?
– Блумквист утверждает, что да. Но как именно это проделали, я не знаю. Ведь необходимо было сфальсифицировать свидетельство о рождении и ряд других документов и поместить их в официальные шведские регистры. Я не берусь высказываться о легальности подобных действий. Все, вероятно, зависит от того, кто принимал такое решение. Правда, чтобы сделать это легальным путем, им надо было выйти куда‑то на правительственный уровень.
На некоторое время в кабинете Бублански воцарилась тишина – четыре инспектора обдумывали значение услышанного.
– Ладно, – сказал Бублански. – Мы – четверо тупых полицейских. Если тут замешаны члены правительства, вызывать их на допрос я не собираюсь.
– Хм, – произнес Курт Свенссон. – Это, пожалуй, могло бы привести к конституционному кризису. В США можно вызывать членов правительства на допрос в обычный суд, но в Швеции необходимо действовать через конституционный комитет.
– Зато у нас имеется потенциальная возможность побеседовать с главой правительства, – заметил Йеркер Хольмберг.
– С главой? – переспросил Бублански.
– С Турбьёрном Фельдином. Тогда премьер‑министром был он.
– Отлично. Мы ворвемся к нему, где бы он сейчас ни жил, и спросим бывшего премьер‑министра, не сфальсифицировал ли он документы для беглого русского шпиона. Как‑то не верится.
– Фельдин живет в Осе, муниципалитет Хернёсанд. Я родом из тех мест. Мой отец – член Партии центра и хорошо знает Фельдина. Сам я несколько раз с ним встречался, и в детстве, и уже будучи взрослым. Он вполне нормальный человек.
Три инспектора посмотрели на Йеркера Хольмберга с изумлением.
– Значит, ты знаком с Фельдином, – с сомнением в голосе сказал Бублански.
Хольмберг кивнул. Бублански выпятил губы.
– Честно говоря… – продолжал Хольмберг. – Если бы нам удалось чего‑нибудь добиться от бывшего премьер‑министра, это бы решило часть проблем и мы бы знали, на каком свете находимся. Я могу съездить к нему и поговорить. Не скажет, значит, не скажет. А если он пойдет нам навстречу, мы, возможно, сэкономим довольно много времени.
Бублански обдумал это предложение, потом покачал головой. Краем глаза он видел, что Соня Мудиг и Курт Свенссон оба задумчиво закивали.
– Хольмберг… спасибо за предложение, но думаю, с этой идеей нам следует повременить. Давайте вернемся к началу. Соня!
– По сведениям Блумквиста, Залаченко приехал сюда в семьдесят шестом году. Насколько я понимаю, получить такую информацию Блумквист мог только от одного человека.
– Гуннара Бьёрка, – сказал Курт Свенссон.
– Что нам сообщил Бьёрк? – спросил Йеркер Хольмберг.
– Немногое. Он ссылается на секретность и говорит, что не имеет права что‑либо обсуждать без согласия своего начальства.
– А кто его начальники?
– Это он говорить отказывается.
– И что с ним теперь будет?
– Я задержал его за нарушение закона о борьбе с проституцией. Благодаря Дагу Свенссону у нас имеются отличные документы. Экстрём явно разозлился, но, поскольку я составил официальное заявление, у него могут возникнуть проблемы, если он закроет предварительное следствие, – сказал Курт Свенссон.
– Вот как. Нарушение закона о борьбе с проституцией. Думаю, он отделается штрафом.
– Вероятно. Однако его дело находится в нашей компетенции, и мы можем снова вызвать его на допрос.
– Правда, получается, что мы запустили лапу на территорию Службы безопасности, а это может вызвать некоторую турбулентность.
– Проблема заключается в том, что ничего из случившегося не могло бы произойти, не будь тут тем или иным образом замешана Служба безопасности. Вполне возможно, что Залаченко – действительно русский шпион, перебежавший к нам и получивший политическое убежище. Возможно и то, что он работал на СЭПО в качестве разведчика или источника информации и имелась причина скрывать его настоящее имя и снабдить его фальшивыми документами. Однако существует три проблемы. Во‑первых, расследование девяносто первого года, приведшее к незаконной изоляции Лисбет Саландер. Во‑вторых, дела Залаченко с тех пор не имеют ни малейшего отношения к государственной безопасности. Он самый обычный бандит, по всей вероятности, причастный к нескольким убийствам и другой противозаконной деятельности. И в‑третьих, нет никакого сомнения в том, что Лисбет Саландер подстрелили и закопали на его земле в Госсеберге.
– Кстати, мне бы очень хотелось почитать отчет об этом пресловутом расследовании, – сказал Йеркер Хольмберг.
Бублански помрачнел.
– Его в пятницу забрал Экстрём, а когда я попросил отчет обратно, он пообещал снять с него копию, но так и не снял. А потом позвонил мне и сказал, что разговаривал с генеральным прокурором и что возникла проблема. По мнению генерального прокурора, гриф секретности означает, что расследование не подлежит распространению и копированию. Генеральный прокурор потребовал сдать все копии ему, пока дело не прояснится. Следовательно, Соне пришлось сдать имевшуюся у нее копию.
– Значит, материалов этого расследования у нас больше нет?
– Да.
– Черт, – сказал Хольмберг. – Это не к добру.
