лётает, не отстаёт. А после и вовсе на плечо Стёпке присела и щеки коснулась клювом.
— Ох ты! — озабоченно вскрикнул дед. — Кабы беды не случилось! Поторопимся, внучок!
— А что такое? В чём кручина?
— То не простая птичка кружит над нами. Прозывают её щур! Гнездо у неё недалече от нашей заимки, иной раз я подкармливал эту птаху. Она, что Щур-охранник также предупреждает об опасностях.
Поспешили они к заимке и не напрасно! Корова, вишь, отвязалась, да и забрела в топь. Насилу вытащили! После этого Иваныч приболел. Видать остудился в болотной водице, кикимора [100] осерчала — не дали коровкой полакомиться. Дня три метался в лихорадке. Стёпка ничего, не испужался. Деда лечил, как тот обсказал — траву заваривал, мёдом натирал. Корову и козу доил, на пастбище их отводил. В общем, за хозяина был и вполне с этим справился.
На третью ночь жар у Иваныча спал, и он крепко заснул. Ну, и малец умаялся и прикорнул рядышком тоже. Проснулся Стёпка под утро в тревоге, а что к чему не поймёт. Слышит, пёс воет, мечется. Ухватил он Чурашку и в двери кинулся. Отворил, видит тени мрачные посередь двора выросли. С двумя тенями бьются два богатыря, а третья тень, чуть поменьше, крадётся к дверям избы. Страшно мальчонке, а всё ж не сробел, выскочил на крыльцо да как крикнет во весь голос:
— Чур, защити меня! — и Чурашку бросил изо всех силёнок прямо под ноги тени неведомой. Кукла деревянная в тот же миг превратилась в богатыря невысокого, но ловкого. Кольчуга на нём посверкивает, шлем сияет звёздочкой, а в руках, слышь-ка, меч лунный. Размахнулся защитник рода и давай кромсать ворога-нечисть. Застонал, заметался гость непрошеный, морок ночной, да супротив [101] меча лунного никто не устоит! Вмиг расправился Чурашка с посланцем тьмы, а после вновь превратился в деревяшку и подкатился к ногам мальчишки. А два богатыря превратились в Чуров-оберегов, что крыльцо держат.
Стихло всё. Стёпка Чурашку поднял, смотрит, кое-где вмятинки да полоски на нём остались. Не почудилось, знать, битва, вправду всё было! Погладил он тело деревянное и молвил:
— Спасибо тебе, Чур-защитник!
Тут ветер поднялся и до Стёпки донеслось: «Я — Щур! От врагов защищу-у-у-у!»
Вскоре небо посветлело, над избой птичка щур вспорхнула, песенку завела. Отступила мгла в очередной раз.
Иваныч, как проснулся, рассказал внуку сон странный, в котором Чурашка бился против тёмного гостя и победил. А Стёпушка деду поведал о том, что сам видел во дворе.
— Это черти были, — объяснил дед, — те, кто переступил черту, нарушил законы людские и божьи, запутались и злое приняли за хорошее. В них света нет, тьма одна, ходят они по ночам, людей ищут, хотят свет у них забрать. Завидно им и холодно, поди-ка.
Подивились дед с внуком на то, что увидели — один во сне, другой воочию — и порешили, что пора обойти Щуров-сторожей, отнести им подаяние, сказать, что помнят пращуров своих. Так и сделали. А охранителей избы — Чуров поясным поклоном поблагодарили да словами добрыми.
История эта незнамо как разлетелась по свету. С той поры, когда нарождалось дитя, вырезали ему деревянного Чурашку, чтобы охранял он деток от всякой нечисти. Норовили из берёзы, а то из рябины сладить. Чуть заплачет дитё, так матушка сразу ему под бочок охранителя положит, тот и успокоится враз.
Давно это было и кажется небывальщиной ныне, но ведь и по сию пору любой человек в минуту опасности или страха первым делом то крикнет, то мысленно скажет: «Чур, меня!» И Чуры охраняют! Потому как вера пращуров наших сильна была и пришла к нам через века.
Потапыч умолк, подбросил дровишек в костёр, подлил в кружку горячего и стал набивать трубочку. Пацанята смотрели на огонь, и каждому из них представлялся Стёпка с Чурашкой в руках. Такие резные охранники-куклы в каждой избе водились. И хотя о Чурах рассказывали им и дома, но сейчас, в ночном, у реки они особенно остро ощущали связь с ушедшими в небытие. Теми, кто по сию пору стоял на защите живых.
Сельцо стояло на реке, слышь-ка, чуть повыше нашего. И жил там дедок по прозванию Шило. Не то, чтобы он по сапожному делу мастером слыл или, скажем, по дереву ладил что-то. Просто любил он вставить словцо с усмешкой о ком-либо. Бывало, выйдет на круг девица ладная, ведёт танец павой, а Шило возьми и скажи:
— Хороша! Нет слов, как хороша, да больно росточку маловата! Ну, чисто карлица!
Девка, понятное дело, смутится и в сторонку спрячется. Или покажет мужик изделие деревянное, красоты невиданной. Все в изумлении, а дед и тут встрянет:
— Оно, конечно, красота, да только такую безделицу мой прадед ладил забавы ради! В избе вон, за печкой валяется!
Ну, знамо дело, не привечали Шило. Под разными предлогами отказывали от дома. А тому, как с гуся вода, токмо похохатывает:
— Правда глаза колет!
Как-то раз осерчал на него сосед за слова язвительные да и говорит:
— Ежели ты такой умелец, Шило, то изладил бы вещь чудную, невиданную. Вот мы бы и подивились!
— А что, я могу! Ахнете все! — бросил в сердцах и ушёл в избу. А на печи отошёл малость и призадумался, чем народ удивить-порадовать. Сам-то он больше по рыбному делу ловчил. Рыбалил, значит. Семьи у него не было. Жена в родах померла, а детки один за другим на погост ушли. Кто от болезни, а кто по шалости. Так и бедовал один. Крутится Шило ночью в однова на печи, и тут на ум пришла ему просьба ребячья. Сынок его младшенький перед смертью всё просил на саночках прокатиться. Да не на простых, а на таких, чтобы сами ехали, а где надо, так и летели. Покряхтел дед, самокруточку покурил и решил за советом сходить к ведунье. Жила одна бабушка на краю села, знахарила помаленьку, людям помогала советами.
Вот к ней и решил он сходить. У всех на виду не пошёл, а пустился задками, вдоль речки. Пришёл к избушке, почесал макушку и стукнул в двери три раза. А в ответ тишина. Шило дверку толкнул и спрашивает:
— Есть в избе кто аль нет?
К порогу токмо котище выскользнул чёрный. Стрельнул зеленющими глазами на пришлого и сел напротив. Ну, поскольку хозяйка голос не подала, устроился дед
